Наталья Бельченко
*
Дитя переулка, дитя тупика,
Волшебно заправлена в губы строка,
Как пленка фотоаппарата:
Снимает – снимается – снято.
Покровы срываются, губы дрожат,
Какой-то рубеж окончательно взят –
Вновь отдан – захвачен повторно.
Амор это все-таки норма.
Ранимая норма. От сотен стрижей
Заросший овраг закипает живей.
Отравлен парами заката,
Алхимик глядит виновато.
От силы враждебной защита холмы
И улицы – если до-веримся мы.
А после? Придется раскрыться
Ранимей, чем роза и птица?
*
Чтобы ночью замесить пространство
Между двух днепровских берегов,
Надо лишь получше разбежаться,
Не гадать, рыбак или улов
Ты сегодня; только дрожжевое
Время не воротится назад,
В эту кадку боли и покоя,
Где другой окажется зачат.
*
Июньство пьянее дождинок и трав,
Куда проникаешь, себя не узнав,
Трезвее травинок и влаги,
В любимых влагающей знаки.
За что этим знакам бесчувственность бед,
Которые радость сводили на нет?
Но Некто касался рукою,
И свет оставляли в покое.
Как знобко влюбленным глядеть и молчать,
Нащупывать губы, откидывать прядь;
А сердце – цветущею липой
На улице равновеликой!
Где встреча – четыре согласных подряд,
А гласные – пятым разъяты стоят,
И муторно им накануне
Всего, что случится в июне.
*
Бежать по капелькам
к тебе,
Ныряя между проводами,
Или сидеть себе в тепле,
Когда разверзлась хлябь над нами?
Должно быть, в городе чужом
Всяк лучше, чем в своем исконном,
Где напряжен и отражен
До самой смерти небосклоном.
А здесь, за тридевять земель, –
Ни пораженья, ни защиты,
Хоть стрелы попадают в цель
И гвозди правильно забиты.
Ты под зонтом, что аммонит
В земле, – в дожде своем сохранен.
Жизнь предлежит, и предстоит,
И предлетит, как марсианин.
*
В Одессе, в
дождливой осаде,
С мурлышкою-кошкой меж ног…
Стихи пробегают во взгляде –
От взгляда стихи наутёк.
В квадрате двора, посредине,
Акацию встретил орех.
А я что умею доныне?
Всего лишь скрываться от всех
За кошкой, орехом и книжкой,
За городом южным, дождем,
За воздухом и передышкой
Любви, раздышавшейся в нём.
Всё это летуче, как бегство,
Хоть грудью к груди прилегло,
И радость по имени Бездна
Разверзлась по слову Его.
*
Не зарекайся, ты сказал,
Мне нравится такое слово.
Несократимый интервал –
Он был ничто для той бедовой,
Когда в ней спазмом горловым
Совпали темень с глубиною,
Меж тем как зреньем боковым
Нас обнаружило Живое.
Но как без отклика потом?
Ведь можно болью обнулиться…
Пусть все останется Днепром,
Так редкая сказала птица.
Прорваться сквозь вязкую пленку
Боязни – к владеньям своим.
Зачаться, подобно ребенку,
От бездны, в которой любим.
Добычу свою разрывая,
Как псы Актеона – за взгляд,
Ты кончишься, Девственность злая,
Не бравшая слова назад.
Не лучше ль держаться подальше
От слишком большой чистоты.
Зачатье не знает о фальши,
Рожденье со смертью «на ты».
«Родить свою смерть» – это Райнер
Мария давно написал.
Напрасно ли это старанье,
Биенье сердец и зеркал?
Откуда смертельное семя,
Когда прорастает оно?
И разве мы не были теми,
Кому постиженье дано,
Проклятий земных не минуя,
С навечно засевшей виной
За брошену душу живую
В обмен на покой неживой?
Сколь множествен Дух и как мало
Я знаю себя наизусть,
А книга куда-то пропала,
И всё отыскать не возьмусь.
Голодное сердце отбилось
От рук, а улыбка от глаз.
Не будет свободы на вырост –
Она непременно как раз:
Быть маленькой девочкой Взгляда,
Идти по нему и за ним.
Бояться распада не надо –
Кто верит, придет невредим.
*
Нет ничего лучше орехового дерева,
струящегося и пестрящего,
под которым забываешь
о надсадном сопротивлении,
под которым,
будто в глубине заросшего оврага, –
теряешься.
Ложись-ка под ОРЕХ,
когда скверно (ХЕРОво) тебе;
он – единственный собеседник
твоего молчания –
порывами листвы
соглашается с тобой,
перекладывая солнце по ярусам листьев,
успокаивает тебя.
Орех – как молитва о возможном,
как переход к еще не утраченному;
нет психоаналитика
истолковать его древесность во мне,
символику его сдвоенных плодов,
лиственную границу,
ежесекундно приоткрываемый переход в небо.
Дающий силы справиться/расправиться мне с собой –
орех.
*
Совращенье незрелой малины
Наказания не повлечет.
Город пахнет – как пахнут глубины,
Поцелуем и ягодой – рот.
Слезы вытерты снова и снова.
Есть прибежище – значит, сбежал,
Значит, создан как рыба для клева,
Как живой интерьер – для зеркал.
Значит, то, что вокруг не навеки –
Провоцирует верность твою,
Завлекает в пустые отсеки
Необжитого слова «люблю».
Помни – кто ты, задумайся – где ты,
С чем ты выйдешь к последней реке,
За щекою сжимая ответы,
Износив поцелуй на щеке…
*
Смотришь, смотришь на дождь перепончатый,
Отыскавший в безветрии брешь,
Языком, его каплющим кончиком
Подавляющий сад, как мятеж.
Та ли ртуть на ветвях тяжелится,
Что Меркурий-посланник разлил,
Где некрупная черная птица
Словно бегство оживших чернил?
Да тряпицеобразной трапецией
Бельевой – на веревке двора –
Прикрывается мокрое сердце и
Расчехляется, длясь и даря.
*
Лишь к зрелому
зрению притечет
вещей вожделенная суть
Р.М.
Рильке
Наверно, такое – и
есть счастье,
И мысли другие нейдут – тесно,
Как будто сейчас понесешь семя,
Правда ль, богиня?
Как будто нет выдоха – вдох только,
И только ему отдаешь силы.
Единственный круг по воде ходит –
Неженка нежность.
И встречный глоток не из губ сделан –
Другой матерьял, не в пример слаще
Ласкаемый вдоль глубины, между,
Поверх и возвратно.
И кто ты себе, если ты – к страсти
Отныне лицом, и на нем будет
Заметен вот-вот знак зачатья
И зрелого зренья?
*
Душевная пневма чуть дышит уже.
Она не в творительном, знать, падеже.
И что мне с ней делать – с такою?
Выходит, ее я не стою.
Был удостоверен весенней грозой
Пока еще вестник и даже связной.
И связи пропали едва ли –
Мир не развинтить на детали.
Одна запятая – пониже пупка –
Всем правописанием ждет языка,
Но время поставит на место
Все, что ему было известно.
Скажу себе «плоть», а послышится «плод».
Мне правописание право дает
Расставить и буквы, и знаки,
Как это бы сделал не всякий.
Раздвинуть пошире предельную речь
От недоумения до недовстреч.
И все же я что-то умею,
Всю память считая своею;
Все силы – чужими, но их по одной
Приманиваю неповадной судьбой
На краткое время испуга
От проникновенья друг в друга.
Родительный, милый, мы будем одни,
Захочешь – ты имя мое замени
На имя живое любое,
Но лишь не останься виною.
Наталья Юльевна Бельченко родилась и живет в Киеве. Окончила филологический факультет Киевского национального университета имени Т. Г. Шевченко. Работала в Институте языкознания НАН Украины. Имеет публикации по исследованию творчества Николая Клюева.
Ее стихи переводились на немецкий, французский, английский, корейский и польский языки. Имеются публикации в изданиях Украины, России, Германии, Швейцарии, Австрии, Франции, Америки, Польши.
Получила премию Хуберта Бурды в 2000 году (Hubert-Burda-Stipendium - 2000). Лауреат литературной премии имени Николая Ушакова Национального cоюза писателей Украины (2006).
Автор книг стихов: Смотритель Сна,1997; Транзит, 1998; Карман имен, 2002; Зверек в ландшафте, 2006. Первая большая публикация – в газете «Русская мысль» (1994).