Анатолий Кричевец
Стихотворения 1989-20..
АВТОПОРТРЕТ
По черному полю,
По ржавой колючей щетине.
Какая-то птица,
Двуногая птица без перьев.
Тяжелые хлопья
Ложатся на жухлые листья,
Протяжные крики
И тени неведомых тварей.
То осень эпохи,
Закат золотого эона.
Моя же дорога
Лежит через поле и дальше.
1993
Небесный блюз роняет невзначай
Небрежные, упругие аккорды,
Как будто вышивает по канве
Прозрачных синкопированных ритмов,
А глянцевая глотка фортепиано
Подчеркивает комильфо пространства
И времени изысканный пробег.
Я верю, Гершвин, верю, смерти нет.
А если есть, то только послезавтра.
Не скоро и не больно - так приятно
Об этом погрустить июньской ночью,
Когда луна в озерных зеркалах,
И мошкара кружит над отраженьем,
Как над утопленником-фонарем.
Почти печально напевает блюз
О шелестеньи шелка на коленях,
О женственных движениях дождя,
Не различая было, есть и будет,
(А это ведь и впрямь одно и то же)
И обрывается в аплодисментах,
Которые звучат почти тревожно.
1995
Переходя к пределу в неравенстве жизни и смерти
Ты получаешь равенство:
пусто равно ничто
Следственно: то что у Бога
слово -
у времени дело
То что слово отмерит
время отрежет столь
Верно и беспощадно
что холодеет душа
Не успевая втиснуться
в крохотное ушко
И о верблюдах кстати:
Пока твой срок не пришел
Ты с двугорбым упорством
пересекаешь жизнь
Будто корабль пустыни
аравийские степи
Ты чемпион терпенья
вынослив, неприхотлив
В тяжком труде унылом -
Будьте как дети
Молвил небеснолегчайший,
и улетел к отцу
Пусть ваша правая знать не знает, что ищет левая
Я возвращаюсь, братия,
к началу равно концу:
Легким движением
перехожу к пределу
2000
Когда прогремит полустанок
По гулким колесам вагона
Свое барабанное presto,
И длинно-змеиные рельсы
Застонут, завоют, застонут
Под тяжестью бешенной стали,
И черные дыры деревьев
И низколетящие звезды
Помчатся друг другу навстречу,
Под визг передавленных стрелок,
Под грозный гудок паровозный,
Как рев перезрелого зверя.
Летит огневая победа
Хромого красавца Гефеста
Над вечно распластанной Геей.
В железо отлитые мысли
Несут когитальное эго
Железной дорогой победы.
Мои же бездомные мысли,
Не лезьте, не лезьте в железо,
Вас даже бумага не терпит.
Я вас отнесу на рассвете
В гнездо саксауловой сойки,
Быть может, получатся птички.
Быть может, получатся птички,
Веселые птички пустыни,
Певицы кривых саксаулов.
1998
По поверхности лета
Скользят мои легкие дни,
Вполнакала жара
Вполтумана веселый угар,
Перелетное лето
Воркует, стрекочет, звенит,
Горьковатая сладость,
Как ветреной женщины дар.
А над синей рекой
Серебристая чайка орет,
По реке пароход
Довоенной еще белизны,
Там судьба-повариха
Полпорции счастья нальет,
Чтоб летела душа
По просторам безумной страны.
Знаю, время не то
Только тех не бывает времен,
Хорошо еще, что
Я из прошлого вышел, как есть,
Ты плыви, пароход
С пионерским флажком за кормой,
Ты неси над рекой
Тонкой мачты пожизненный крест.
1997
На рассвете легкого дня
Я проснулся, будто шутя,
За окном, как обычно, вдаль
Убегала крыш череда,
А над ней не осенний дождь,
А над ней долгожданный гость,
Расцветущий день октября.
Я потягивал черный яд
Из любимой чашки своей,
Надевал рубаху забот -
Так легко легла на плечо,
И пошел-покатился день,
Заскрипел своим колесом,
Зачучмокал по колее,
И минут обыденный смысл,
Умножаясь на листопад,
Долготу бесконечных лет
Беззаботно прятал в рукав.
От кого и кому привет -
Этот тихий шуршащий вздох
Обоюдожелтой листвы?
1995
Проточной водой добела отмывало песок,
Прозрачная рыбка клевала личинок на дне,
Где белые блики и темные линии трав,
Которые ветер воды извивает волной.
Веселые тучки летели летели туда,
Где теплое солнце ныряло в зазубренный лес,
Какие-то мысли расселись и пели в ветвях
Кудрявых деревьев, черники и мягкого мха.
Надеюсь, что истина выглядит именно так,
И думаю, стану когда-нибудь этим ручьем,
Крестами стрекоз и приапами белых грибов,
И рыбкой, что ищет личинок в холодном песке.
1995
Вечер. Сделанное - сделано
Из-под двери тянет холодом
На столе свеча горелая
За окном пальба и всполохи
Праздник. Проводы столетия
День рождения распятого
Обещавшего спасение
Правому и виноватому
Вечер. Сделанное сделано
Пересчитано и взвешено
На судье одежды белые
И двенадцать крыл трепещущих
Кто свои полвека маялся
Долей слишком человеческой
На ночь глядя не раскаяться -
Неумно и опрометчиво
Вечер. Сделанное - сделано
И прописано в историю
Из-под двери звезды мелкие
Разлетаются по комнате
Это ли благословение?
Господи, твоя фантазия!
Оставаясь при сомнении -
Точка. Сказанное сказано
2000
Памяти В.Канера
А все кончается, кончается, кончается
В.Канер
1-2
Что кончалось - кончилось,
Что промчалось - нет его,
Провожали облачком
Дыма сигаретного,
На перроне-паперти
Собирались кучками
Певчие романтики,
Старшие научные.
Кто не верил,
Что перрон качается?
Хлопнут двери,
Поезд отправляется
До небесной станции
Райские ворота,
Эй, провожающий,
Отойди от гроба.
3
Мы вернемся куда-нибудь, где-нибудь встретимся
здесь не получится, там, в вышине
Нас коснется стрелой, золоченной своею
стрелой посвящения бог Аполлон,
Под эоловой арфой небесные ангелы
тонкие руки над нами сплетут
И положат на плечи беспечных строителей
вечных коровников,
вечных коровников
Для аполлоновых вещих коров.
1999
Четырем петербуржцам, соавторам этих строк
Примерно середина мартобря,
Холодного, как руки брадобрея,
Который сеет крупяную дрянь
И лужами на солнце леденеет,
И будто не торопится решить,
Куда крутнуть светила и планеты,
И то ли нас зимою оглушить,
То ли утешить мимолетным летом.
Какой-то неприветливый вокзал.
В тумане фонари, как репа в тесте.
Я, кажется, отсюда уезжал.
И все-таки, опять на том же месте.
И голоса с платформы говорят,
И каждый звук сто раз вкрутился в ухо,
Ты вечно покидаешь Ленинград,
Но не уедешь дальше Петербурга.
И что тебе Гудзон и Колыма,
На прииске умрешь или Бродвее,
Не для тебя ни лето, ни зима,
Ты в мартобре до смерти и за нею.
Но кажется, не завтра умирать,
И ярок день, и солнце будто греет,
Примерно надцатого мартобря,
Холодного, как руки брадобрея.
1998
О.Седаковой
Голубой строкой пролетает
Знак небесного препинанья,
Запятая, серая птица,
Не старайся, лучше не скажешь.
Слева - прошлое голубое,
Справа - синяя неизвестность,
И летит, летит запятая
По колонкам слепого текста,
По дорогам слепого рока,
Меж несказанными словами,
В глубине осеннего неба.
В глубине осеннего неба,
За которым видишь - не видишь,
Но угадываешь иное,
Бесконечно синей и глубже,
Несравненно небесней небо,
Где другие летают птицы,
Где живет великий читатель,
Что ни скажешь, знает заране.
Я кричу - Осанна! Осанна!
А в ответ ни звука, ни знака.
Я кричу - привет, запятая,
А она летит-пролетает,
Растворяется, ускользает
В глубине осеннего неба.
1994
Возвращаюсь домой. За вагонным окном
Проплывает сосновый лесок
И сварливой речушки порог,
За рекой мокрый стог
И понурый крестьянский конек,
За березами цепь быстроглазых озер,
За озерами на косогор
Лезет стадо коров,
На горе скотный двор,
За коровами синий простор.
Я родился не здесь и живу далеко,
Но где жизнь, а где сон рассудить нелегко.
Где живу, а где сплю,
Нелегко разобрать,
Да, признаться, и незачем знать.
И не здесь, и не там настоящий мой дом.
На забытом погосте пустом
Покосилась церковка крестом,
Будто к небу мостом -
Где-то там настоящий мой дом.
Возвращаюсь домой.
1989
И на закате дня, предвечною порой,
Дрожа, как в мареве, обойными цветами,
Кусками миража над жаркою землей,
Речным туманом над кудрявыми кустами,
Как акварель, которую творец
Небрежно скомкал и метнул в корзину,
Мой ветхий дом задышит, наконец,
Эфирный ветер набок крышу сдвинет,
Взовьются стены и сомнутся надо мной,
И мир - этот набросок на обоях,
Утоньшится до дыр, утратит облик свой,
Иссякнет без следа, впитавшись в голубое.
В границ невидимых лазурное "нигде",
В глухое "никогда" часов стоящих.
И только свет, себе светящий свет.
И в центре мира глаз, в себя глядящий.
1989
Я сижу на Яузском бульваре,
Я из узкой трубки дым пускаю,
Ясень надо мною, ясень старый,
Осень надо мною проливная.
Стуча на стыках стеклами,
Бегут трамваи мокрые,
Серьезные и гордые
Там едут люди добрые.
Дорогие мои люди добрые,
Чем попало гордиться способные,
У меня, например, туфли белые
А из трубки дым к облакам плывет,
Где-то там, в стороне подветренной,
Он на радость поэту зоркому,
На груди утеса замшелого
Золотою тучкой замрет.
Так легко, никем не замеченный,
Причащусь ненароком вечности,
Очень кстати, поскольку уже бренчит
На мосту тот, который не ждет.
Бегут трамваи мокрые,
Вальсок бренча окошками,
И едут люди добрые
Из будущего в прошлое.
Я сижу на Яузском бульваре,
Я усы кручу и напеваю
Песенки, которые остались
От друзей, которые умчались.
Соря на рельсы искрами,
Бегут трамваи быстрые,
И лесенками узкими
Выходят люди тусклые.
1990
То ли улыбка там впереди, то ли усмешка,
То ли по мне господь всеблагой слезу проливает,
Я ж разбежался и жму вперед, волны тараня,
То ли лечу легким листком вдоль по теченью.
Много на свете разных путей к цели прекрасной.
К ясному свету, он же зовется "черная бездна".
Много на свете разных людей, я тоже разный:
То ли такой, то ли иной, мне неизвестный.
Плыли-поплыли, плыли-приплыли, вот и поминки.
Славный итог - смешенье имен, вавилонская башня.
Что же сказать думал господь этой тростинкой.
То ли сказать, то ли пропеть, то ли прокашлять.
1990
Нынче весна хоть и ранняя, но какая-то странная,
Прохладная, неторопливая, как рыбья кровь в октябре.
С жалкой и вместе сладкой, какой-то унылой загадкой
Застенчивой тихой шлюхи в прокуренном кабаре.
Томленье на ветках виснет улыбкою липких листьев,
В прозрачном желе пространства призывные трели птиц,
Но время патокой вязкой ползет и смывает краски.
Ползет и глотает сказки последних ярких страниц.
И это было бы грустно, когда бы не было ясно,
И это было бы страшно, когда бы не светел мир,
Где некто график искусный больше не пишет маслом -
Два-три штриха карандашных да бледно-синий эфир.
1989
А.Прохорову
Один ненастный день, а ты хотел успеть
В один ненастный день сгореть и возродиться,
Осеннею порой с грачами улететь,
Весеннею листвой на дереве клубиться,
Нырнуть в морскую глубь, повиснуть в синеве
И тихо воду гнать сквозь жаберные щели,
На цирковом кругу плясать на голове,
Отшельником проспать в затерянной пещере,
На мраморном коне ворваться на Олимп,
Увидеть за чертой свой профиль на медали...
Один ненастный день к стене ночной приник,
А там, за чернотой, неведомые дали.
1986, 1990
Близкая сырость,
Катится свекла
С горки небесной.
Соком пурпурным
Брызгая серых
Кудрявых барашков.
Ласковый вечер
Окна закроет
Глупым монадам.
Вот и господь
Прикорнул на ступенях.
До новых творений!
1989
Пролетая над землею
На усталом самолете,
Будто новый дух изгнанья
На отпавшем механизме,
Что живет не керосином,
Но энергией измены,
Пролетая над землею
В вышине, где воздух легкий
Не доносит дым пожаров,
Этот горький запах жизни,
Как и шум возни крысиной -
Верный спутник переменам,
Над землею, над землею,
У границы поднебесной,
Где прибитые к фанере
Богом брошенные звезды
И зловещий полумесяц -
Сводный брат турецкой сабли,
Между небом и землею,
Между временем и местом
Самолет грохочет жестью,
Прошивая тучек грозди,
И раздавленные ветром
По стеклу сбегают капли.
1991
Полумертвые плафоны,
Пола кафельная клетка,
На лету по дну жестянки
Звонко дзенькают монетки,
А в углу на саксофоне,
На гнусавой медной дудке
Вострубил четвертый ангел,
Ангел сладкий, ангел жуткий.
Я плетусь, свингуя стопы,
Спотыкаюсь о синкопы,
Я разглядываю пропасть
В ожидании суда,
Весело и неизвестно,
Кто погибнет, кто воскреснет.
Боязно и интересно,
Чья победа, чья беда.
1991
Как осенний листок
На платформы сырых площадей,
Где последний состав
Простучал и умчался за море,
Где трамвайный звонок
Разогнал полоумных грачей
С их высоких постов
На балконах, столбах и заборах,
А глазунья зари
Залила сковородку небес,
Подрумянила гренки
Домов грязноватых и ветхих,
И согбенный старик
Полувысохший тополь залез
На развалины стен
И за милостью тянет ветки,
Ожидается снег,
Веет холодом зимних разлук,
И однако же, друг,
В этом времени года печальном
Необычного нет
Ничего. Замыкается круг.
Продолжение следует
За окончаньем.
1991
По бульвару, на который
Не взойти без альпенштока,
Помидорным бурым боком
Вдоль зеленых тополей
Лезет бодрая старушка
Анна с прицепным вагоном,
Бабка с прицепным младенцем,
Трубный голос площадей,
Чавканье подземной глины
В глубине реки зарытой,
Тополиный пух, старинный
Монастырь среди ветвей
Погружаются в долину,
В варево цветных бульваров,
В зелень летнего угара,
Музыкальный, как Орфей,
Я залез в стакан граненный
Задней тормозной площадки,
Попираю мостик шаткий
Над стремниною путей,
И бегут, струятся рельсы,
Пропадая под асфальтом,
Зарастая мелколесьем
Навсегда забытых дней.
1991
На Савеловском вокзале
Сволота и сквернословы
Едем в русскую глубинку.
Тракт желудочно-железный
Перистальтикой вагонов
Нас выводит в город Углич,
Где застойною рекою
Затопили колокольню
По приказу Годунова.
От Собачьего Затона
Керосиновой ракетой
Режем глянцевую реку.
Кострома и пыльный Галич,
Что убит электротоком -
Нет, не он, однофамилец,
Дале угрских топонимов
Угрожающие рыки,
Сыктывкар вороньим карком,
И Ухта с Интой в обнимку
За которыми Печора
На полярном побережье.
Здесь нам жить и размножаться
Заповедал Солженицын,
Глядя льдистыми глазами.
Где бы мы ни оказались,
Кто бы ни мостил дорогу,
Бог один над головою.
1992
Седая Парка, добрая старуха
Сплетает прихотливые узоры
Из человечьей всячины убогой,
Небесного безжалостного света
И сатанинских ласковых проделок,
Я без ума от тонкого искусства.
И шорох рока слушая вполуха,
На теплом пепле, на трухе и соре,
В постели с девкой поминаю Бога,
Евангелие путаю с газетой,
Но Парка, Парка знает свое дело,
Я без ума от тонкого искусства.
Когда ж ее бестрепетные руки
Порвут живую нитку, на которой
Моя душа над темною дорогой,
Мы с нею улыбнемся, будто дети,
Придумавшие розыгрыш умелый,
Я без ума от тонкого искусства.
1992
На шатких колесах борзых электричек,
Под небом, где блещут стоглазые боги,
Смертельные дозы глотая привычно
Пылящих по ветру минут колченогих,
Бесспорный сторонник неяркого света,
Неспешного хода, неслышного смеха,
Искатель вопросов, мучитель ответов,
Достойный последыш минувшего века.
Неброски находки, небрежны потери,
А медленный яд разъедает сосуды,
Уже исчисляется точная мера
На небе, где грозны стоглазые судьи.
Но знаю давно из источников верных
Занудную суть моего приговора,
В котором не будет ни лавров, ни терний:
Свисток электрички, глазок светофора.
1992
В.Герцику
Эй, святой, выноси-ка своих святых -
Видишь, вместо светила свиное рыло.
Эй, лихой, твое лихо уже в пути:
Ищет место для черной твоей могилы.
Эй, живой, наживляй-ка своих живцов
В ненасытной надежде поймать надежду.
Твоя рыба с невозмутимым лицом
Шевелит губами в траве прибрежной.
1992
Погляди, погляди, красотою спасается мир:
Элегантны орудья убийства и яды вкусны,
И красивые девки в одежде из огненных дыр
Украшают обложки, лаская горячие сны.
Ты конечно же прав, мой последний ценитель Харон -
Ни хрена никогда никого красота не спасет.
Обещаю тебе золотой в день моих похорон.
Но пойду и докрашу идущий ко дну пароход.
1992
Нервный ветер вьет веревки
Из ознобливой поземки,
Пыли и бездомных тряпок.
Полотняными хлопками
Рвет пальто из тонкой ткани,
Лезет когтем под рубаху.
Тащит, тащит желтый ящик
По раскатанной дороге,
Прямо к моему порогу:
Вот рождественский подарок.
Пусто. Хлестко хлопнув крышкой,
Нервный ветер свищет мимо.
Я кладу в карманы руки
И ногой пинаю ящик:
Вот вам за обман и подлость.
1992
Перепойную зиму
Развезло по осклизлым дорогам,
Полупьяною рожей
Полоскало по талой воде,
На корявых осинах
Надрывались седые вороны,
Голосили истошно
По себе, по зиме, по судьбе.
Открывалися двери,
Из туманных предутренних юбок
Голубая девица
Доставала светило свое,
Целовали свирели
Свинопасов в сусальные губы,
И дремала жар-птица
На груди моей ярким значком.
1993
Я родился в океане,
В темно-синей середине,
Между звездами морскими
И небесными огнями,
Между прошлыми веками,
Потонувшими в пучине,
И веками-двойниками,
Что выходят из тумана,
Вынимают из кармана
Лотерейные билеты -
Восемь сбоку, ваших нету,
Я родился в океане
И полвека волны маял.
Я карабкался на гребни
На полпальца ближе к небу.
За полвека на полпальца -
Много это или мало?
Много - больше полпылинки,
Мало - меньше Эвереста -
Голубая середина,
Заколдованное место,
Середина-Коломбина,
Между звездами и бездной.
Журавлиная синица,
Бесконечная темница,
Не подняться, не скатиться.
1993
Когда теплая ночь соловьиною трелью
Будит зябкое утро с вороньим скандалом,
С одинаковой силой и пьяным и трезвым
Монотонно царапает череп похмелье
И зима завывает на подступах дальних.
И глухая возня на балконах помпезных,
Где крылатые львы когти острые точат,
Их глазницы налиты зеленою медью -
Слишком коротко лето и слишком поспешно
Расставляются в тексте незваные точки.
1993
Не будет ли у Вас глубокой страсти
К тому, кто заблудился в томных складках
Простого, как сама природа, платья,
Где золотые мелкие цветочки
Рассыпаны по аспидному полю,
Как теплые огни ночного моря.
Где я качаюсь на волнах-коленях
И измеряю влажные глубины
Под благосклонною улыбкой Бога.
1993 К
В ясном небе серый беркут
Сверху озирает землю.
Слышишь тихий посвист нервный,
Леденящий птичью душу.
Оцинкованная груша,
Простодушное светило
На мгновение застыло
Над загривком черных елей.
А в реке летят форели,
Ослепительные дуги,
Их движения упруги,
Их упорству нет предела.
1994
В.Герцику
Угловатая участь моя
И унылая глупость веков
Выговариваются в слова,
Вытанцовываются в вальсок,
И звучит над землей, звучит
Хор грядущих, живых и мертвых,
Разухабистой песни хрип,
Грузный топот на три четвертых.
Эти пляски - полный атас,
Воют скрипки, дырявя душу,
Это, хлипкие, не для вас,
Лишь один это может слушать -
Укротитель усатых коней,
Дирижер урчащих вулканов,
Поставщик обманных огней,
Режиссер театра теней,
Утешитель пропащих панов,
Он смеется и ждет гостей.
1994
Ночь. Туман.
В молоке потонули звезды.
По углам
Раскатились немые тени.
Вдалеке
Проревел гудок паровозный,
Чьи-то кони
Подковами прозвенели.
Я промчался, за мной захлопнулись двери.
Цезарь дал себя заколоть кинжалом.
Громко чавкали мезозойские звери.
Водолазы на погост провожали
Прапрабабку - кистеперую рыбу.
Прямо в Прадо открыли бордель богемный.
Галилею вчера показали дыбу,
Он отрекся, но я-то знаю наверно,
Кто-то вертит эту нервную землю.
Вертит, вертит и морочит до смерти.
1994
Судьба то шепчет, то ревет в уши,
Пинком под дых подает знаки,
Я намекаю, говорит, - слушай.
Предупреждаю, говорит, - на-ка.
А норд-норд-ост обрывает кроны,
Безумьем давимся мы с Гамлетом -
Не гоже мыслящим макаронам
Бояться праздничного обеда.
1994
Усвистали, отчалили годы веселых лет,
Налицо многоточие, пауза, шум дождя.
Или шорох мокрого снега о белый свет.
Шорох снега о белый свет на закате дня.
Мимо чахлых ясеней вдоль по улице, где
Остается в живых один упрямый фонарь,
Хорошо бы сейчас лежать на жарком песке
И глядеть, как чайки режут морскую даль,
Но билетик свой не выпуская из рук,
Выхожу на бульвар, пока не совсем чужой,
Ах, играй на вишневой флейте, красавец Глюк,
В переходе между Горьковской и Тверской.
1994
На остановке Парк
С усталого ума,
С запутанной судьбы
Сойти ступеньку вниз
На гравий и песок,
На отраженье туч,
На мокрую траву.
Под шелестенье крыш
О моросящий дождь,
Под огненных лучей
Назойливый прищур
С небесным двойником -
Занудой и шутом
Неспешно взад-вперед.
В один и тот же миг
Услышать от него
Нельзя и может быть,
Всегда и ни за что,
И пустоту глотать
До колик в животе,
Блаженное ничто.
А после подлететь
Над Устьинским мостом
И мертвую петлю
И много всяких штук
Из тех, что никогда
Нигде не может быть -
Вот это, братцы, жизнь.
1994
Выходя за пределы протухшей судьбы невозможной страны,
Что умом не простить, сапогом не обнять, умереть - не измерить,
Через жалкую боль, ядовитую пыль карантинных больниц,
Мимо дохлых сверчков и заплаканных птиц на понурых деревьях.
Мимо тощих полей и похожих на кур длинношеих церквей,
Над лесами, где тысячу лет по пороше гуляет охота,
Над своими, чужими и прочими, грустно глядящими вслед,
Как в замедленном сне, загребая руками разреженный воздух.
И тебе открывается в небе какой-то божественный лик,
И упругим пинком отправляет обратно на теплую землю,
Нет, не время тебе выходить за пределы протухших границ,
Я приду за тобой, я приду, говорит, а сегодня не время.
1995
И.Добрушиной
Не кричи лунатику - сорвется.
Я иду по краю табуретки,
Спотыкаюсь о кривые гвозди,
Подо мной усатая Харибда
С обоюдоострыми зубами.
Не кричи лунатику - разбудишь.
Если загляну матерой правде
В злые зенки - враз окаменею,
Потому что звать ее - Харибда,
Потому что клацает зубами.
Не кричи лунатику, безумный.
Потому что есть иная правда,
И глядящий лунными глазами,
Видит то, что глупая Харибда
Никогда не видит и не знает.
Хороша спокойная улыбка
На краю последней табуретки.
1996
До чего же надоели эти глупые березы,
Это северное лето над сиреневой землей,
Ослепительные реки и холмы в зеленых шубах
С темно-синими тенями пробегающих дождей.
До чего же надоели эти пасынки равнины,
Хлебосольные воришки, прожигатели земли,
Их упорное желание по грязи вползти на небо,
Черным брюхом оттеняя благолепие души.
До щемящего порыва сладкогубые девицы
И любовные объятья несговорчивой судьбы.
Я лежу, держась руками за зеленую равнину,
Подо мной грибная тучка сыплет дождиком слепым.
1996
Твое здоровье, бог осеннего вина
Козлобородый Пан, красавец и поэт.
Под тяжестью плодов твои сады гудят,
От точных слов пичуги падают с ветвей,
И безупречен вкус полотен голубых,
Обрамленных смертельно раненой листвой,
Твой изобильный мир - оазис на пути,-
Откуда и куда, ты знать не можешь, бог.
Над сонным Истром иней белит берега,
Поток дымится, дале скифская земля.
Твое здоровье, бог. Идущие в снега
Пожизненной зимы приветствуют тебя.
1996
С высоты моей колокольни
Равнина стелится вольно
От калмыцких степей ковыльных
И теплого Черного моря
До самого моря Белого
И островов Соловецких,
Где живали умелые
Ловцы семги и человеков.
С высоты моего полета
Между синицей и галкой
Видно господу отчего-то
Эту страну не жалко.
Может, чем-то его обидели
В давние времена,
А он оказался мстительный,
Платит сполна.
С глубины моего тумана,
Думаю, неспроста
И этот суровый барин
С народным лицом шута,
И олухи с простофилями,
И воровская сволочь,
Ах, давно уж простил бы нас,
Бог тебе в помощь.
1997
А пятница уже не за горами.
И каждый раз надменный невермор,
Седой солист осеннего пейзажа,
Скрипуче каркает и мечется над нами,
Хотя бы повод был совсем пустяшный -
Ну, например, последнее свиданье.
Ах, замолчи, повинциальный трагик!
Во-первых, ты не вычеркнешь из жизни
Того, что в ней записано дыханьем.
А во-вторых, за пятницей суббота,
А за субботой - верно, воскресенье,
Где по утру тебе не кукарекать.
Просторный день совсем иного теста,
Где время разбухает и ветвится,
А там для каждого найдется место -
Для всех людей и для любых событий.
1997
ВОЗДУШНЫЕ МЫТАРСТВА
В Вашем голосе слышно что-то рыбье,
Что-то родственное стихии водной,
Где зеркальной подернутые зыбью
По подводному небу ходят волны.
Ходят волны по ласковому небу,
А над ними воздух темен и горек,
И глоток его не то чтобы вреден,
Но смертелен обитателям моря.
Потому что с каплей воздуха в легких
Вы для моря уже больше не рыба,
И судьба своим крюком на веревке
Изъявляет окончательный выбор.
И тогда, летя к последнему пункту,
Где дороги обрываются рыбьи,
Вы имеете всего три секунды,
Чтобы перистые вырастить крылья.
Чтобы вырастить крылья золотые,
Прочирикать ликующую песню,
И умчаться в океаны иные,
А что дальше, никому неизвестно.
1998
1
Шестирукий Шива танцует лето,
Третий глаз щурит доброй улыбкой,
В каждой левой руке цветок или овощ,
В каждой правой - сладкое обещанье.
Соловьи за ним свербят на деревьях,
И поля стонут, рожая травы,
А в реке плещет ночная рыба -
Хороши песни тому, кто слышит.
2
Шестирукий Шива танцует бурю,
У него в руках громовой бубен,
У него в руках дождевые плети,
Шестирукий Шива танцует ветер,
Обнимает, треплет девушку-иву,
Она так красиво вздымает ветви,
А листва липнет к мокрому телу.
Нет цены, Шива, твоему танцу,
Нет конца сладкому наважденью,
Хороша, боже, твоя отрава.
1998
Г.Свиридову
Странный вальсок.
Тянется, вьется мелодия, будто кружится
Птица не очень счастливая с тонкою шеей,
Держит в руках, обнимает рябую судьбу.
Странный вальсок.
Будто бы нашей дорогой идет невесомо
Ангел горбатый и щуплый с улыбкой невинной,
Кустик серебряных перьев растет на горбу.
Ангел мой, ангел, ну как же тебе удается -
Смотришь, не видя и, зная, умеешь забыть.
Крылья сверкают на солнце, мелодия вьется,
Птица смеется,
тонкая шея дрожит,
Странный вальсок.
1998
С.Ковалевой
Се вид отечества, гравюра
И.Бродский
От харизмы до маразма
Две коротких перебежки -
Вот и призрак коммунизма.
Подступает ностальгия
В желтом платье из поплина,
Вечно юная девица.
Мы хорошие такие
Вместе пели Окуджаву
Не пропасть поодиночке.
Кто пропал, а те далече,
Всем до встречи. Здравствуй, племя
Незнакомое, младое.
Вот проехал на линкольне
Пионер семидесятых
С топ-моделью самолета.
Хвостовое оперенье,
Грудь, прикрытая ладошкой,
Улыбается всем телом.
У коммерческого банка
Коммерсанты и банкиры,
Перепалка-перестрелка.
Пролетают злые пули,
Застревают в старых липах
Александровского сада.
Физик с лириком в обнимку
Над бесплатною похлебкой
Бередят судьбу России.
Что б они ни говорили,
Не гулял я с ней, не верьте,
И в судьбе ее невинен.
Как же так, в судьбе невинен?
Ел бесплатную похлебку?
Пел бессмысленную песню?
Как же так, в судьбе невинен,
Ты подумай перед Богом,
И ему скажи - невинен.
1998
Н.К. и Л.К.
Ты можешь назвать это долгом
И долго
Сиять голубыми глазами,
По-кантовски голову набок склоня.
А можешь назвать красотой
И спасать с ее помощью мир,
Достоевский тебе улыбнется
Амбивалентной улыбкой.
А можешь прищурить глаза и назвать его дао,
По рисовой тонкой бумаге рисуя затейливый след,
Судьбы иероглиф,
Загадочный знак Лао-Цзы.
А можешь никак не назвать
И, расслабив хрусталики глаз,
Увидеть холмы под сосновой густой шевелюрой,
Увидеть озера, глотнувшие легкого неба,
И стаи беременных птиц, летевших с горячего юга
Исполнить свой долг перед родом,
Рожая красивых птенцов
Для легкого дао полета.
1999
Это не похоже на счастье:
Счастье другого цвета,
У него длинные уши
И хвост, завитый колечком.
И удача совсем иная:
Удача такая птичка,
Свистит воркует на ветке,
Светлые песни Грига.
Это больше похоже
На ясный покой и волю:
У них такие же кудри
И черные бакенбарды.
А может быть, это просто
Вздох усталого бога:
Творенье мое, творенье,
Попробуйте сделать лучше.
Вот так же и я доволен
Своим пупырчатым солнцем
На голубой подкладке -
И что ты можешь прибавить?
Плыви, государыня Рыбка,
Семь футов тебе под килем -
Дворцы твои и корыта
Равно непохожи на счастье.
Июнь 1999
Кто подвесил, тот и обрежет нить.
А пока мой добрый ноябрь засыпает снегом
Улицы, желтые листья, скамейки и фонари,
Землю мою мешая с моим же небом.
А пока мой автобус топчет ночной асфальт,
Слякоть из-под колес выплескивая на обочины,
Я же вытянул ноги и полузакрыл глаза:
Воля твоя, режь, коли хочется.
Славно! До дому еще пятнадцать минут,
Теплый аквариум без остановки катит.
Вы говорите, выйти, добавить еще одну?
Я от друзей, мне на сегодня хватит.
Я от друзей, а за окном снегопад
Белые шапки накручивает на прохожих,
Где-то готовят пули, которые пролетят.
И те, что не пролетят, тоже.
Саттори входит через переднюю дверь
С палкой-клюкой, а в глазах сияние.
Моя остановка. Auf Wiedersehen!
Поворачиваюсь и выхожу через заднюю.
1999
Вот известная загадка Сфинкса:
Поле перейти совсем недолго.
Поутру выходишь на тропинку,
Где хлопочет божая коровка
В черно-красном лаковом мундире,
И веселый ветер напевает.
Все загадочней загадка Сфинкса:
В середине дня походкой твердой,
С голубыми розами подмышкой
Ищешь, где удача улыбнется,
И веселый ветер подгоняет.
Наконец загадка из загадок:
Ты один спускаешься под горку,
Где луна и лодочная пристань,
А веселый ветер шепчет браво.
Вот и вся загадка, что за диво.
Не забудь же пятачок за щеку,
И приветы всем, кого увидишь.
2000
Я чересчур серьезен и слишком долго живу.
Мои корявые ветки
давно потеряли листья,
Солнце ползет с востока
утренним deja vu,
чтоб deja vu западным в сумерки закатиться.
Вот мое поколение под вечерней звездой,
его города-ровесники
в пять этажей без лифта,
Где воробьи-бездельники
болтают весенний вздор,
а тополя естественны, как пагубные привычки.
Следом за нами дети, внуки et cetera,
правнуки наших дедов
и прадеды пра-пра-правнуков,
И мордастые мойры
тычут, кому пора
отправляться туда, а кому обратно.
Смысл жизни, подмигнув из толпы,
встает на крыло
и уходит в сторону солнца.
Вот история.
Верстовые столбы
в обе стороны скрываются за горизонтом.
2000
Выбегая из метро
ставит ногу молодая
узкобедрая пантера
на изящный каблучок
И я тоже из метро
выхожу за нею следом
в мягко стоптанных ботинках
покупаю эскимо
Я спускаюсь по Тверской
как сто тысяч раз спускался
мимо дома цвета свеклы
сутенеров и братвы
Выплываю на Манеж
где майдан пятиэтажный
и нахрапистые кони
крутят медные хвосты
Крутят медные хвосты
Среди тысячной толпы
Я утрачен, я потерян
Не могу себя найти
То ли я юнец с гитарой
птичка синяя в руке
То ли странный этот старец
на ореховой клюке
Даже может быть китаец
и плыву по Хуанхе
на точеной легкой джонке
с тонким парусом из шелка
на котором иероглиф
говорит, что жизнь прекрасна
разве только коротка
Лепестки отцветшей сливы
Чайку белую на синем
Не спеша уносит мимо
Равнодушная река
Но гляди сходя на берег
Александровского сада
ставит ногу молодая
узкоглазая пантера
на упругий каблучок
2000
Легкий липовый дождик.
Парк, пропитанный влагой.
Отрываясь от веток,
Дзенькают по воде
Разноцветные капли.
Разномелкие птицы,
Отрываясь от веток,
Дзенькают в вышину.
Я стою среди сосен,
Я родня им и ровня,
И древесные соки
В моих жилах текут,
Прыгнет белка на плечи,
И скрипучую шишку
Мне за пазуху спрячет,
Будто на зиму клад.
Нет, сестра моя белка,
Перепрячь свою шишку,
Разве ты не слыхала
Перестуки земли?
Разве ты не видала
Огоньки под корнями?
То подземные духи
Окликают меня.
То подземные духи.
Легкий липовый дождик.
Стрелы ласточек в небе.
Ослепительный день.
2000
В девятом круге дантовского ада
Родился этот беспощадный холод.
О господи! грехи наши несчетны
И кара никогда не черезмерна
Но в полночь ветер повернулся к югу,
Дохнул теплом из областей эдемских
И снял заклятье с полумертвых улиц,
И усвистал по направленью к марту
Рассвет казался вздохом облегченья.
На камни сединой ложился иней
И шелестела ледяная крошка,
Как будто манна сыпала с небес
2001
Хорошо на просторе, где время гуляет без цели
Где слепому счастливцу равно всякий ветер попутный
Где заране спасибо за добрую вашу заботу
Ибо верю, что вы меня любите братья и сестры
Верю, верю, что вы меня любите, как же иначе
Хорошо на просторе, когда полногрудая тучка
Поднимаясь над лесом, плывет по горячему небу
Дождевой благодатью питая сердечных и кротких
А богатых и злых поучая увесистым градом
Инда мне доставалось сей малой небесною карой
Не за власть и богатство, увы, а за злобу пустую
Хорошо когда тучка сверкнет пророкочет и грохнет
Задымятся холмы, запылают стога и амбары
Не забудьте о страшном суде и грядущей расплате
Не забуду, - скажу и надену галоши и шляпу,
Выну зонтик любимый, наверно сто лет ему скоро
И пойду по бульварам, где теплые капли по лужам,
А слепому счастливцу равно всякий ветер попутный
2001
Под дощатым настилом о чем-то хлопочут волны,
Шевеля отраженьем, как плавниками рыба,
Проплывает кораблик по гладкой спине залива,
Оставляя морщины на безупречной коже
В полосе прибоя бутылки от кока-колы
Кувыркаются вместе с обломками пенопласта,
Под водой хорошо различимы морские твари,
Так что можно не отрываясь смотреть часами
Севастополь, море, Артиллерийская бухта.
Воробьи собирают крошки прямо с тарелок.
Подплывает официантка в ничтожной юбке
Пятьдесят Борисфена гостю из Гипербореи
Человек в униформе не торопясь уносит
Обстановку летних кафе, оголяя пристань.
Севастополь, Артиллерийская бухта, осень.
И опять наступает время артиллеристов.
2001, сентябрь
Так медленно, как может только снег.
Как может только снег в конце зимы.
Пока летит снежинка мимо окон,
Успеешь набросать стихотворенье
Такой непритязательный этюд,
Где акварельно мертвая натура
Почти неотличима от живой
Настолько медленно паденье снега.
Настолько медленно его паденье
И так бесхитростен слепой полет
По головокружению пространства,
Что время застревает комом в горле,
Впивается иголкой в подреберье,
Остановись! неслышными губами
Кричит слепой, но поумневший Фауст.
Но полно, герр профессор, слишком поздно.
Темнеет. Снег мешается с дождем.
С размаху мокро хлопает по шляпе,
И оставляя след на крепких ветках
Готовых распуститься тополей,
Оканчивает жизнь самоубийством
В глубоких лужах черного асфальта.
2002
Разлюли-малина конец июля.
По мосту через пересохшую реку
Из последних сил ползет электричка,
Человечьим голосом шепчет жарко.
Пассажирки с выпученными глазами
В легких платьях minimum minimorum
Еле терпят даже такую малость,
Потому что в окна ветер Сахары,
Потому что время летит, как ветер,
И терпеть осталось, увы, недолго.
Иван-чай доцвел до самых макушек.
Разлюли-малина конец июля.
2002
И.Космодемьянской
Ветреный день
полы пальто плещут, как черные флаги
Зонт опустил закрылки - разрешаете взлет?
- разрешаю
и пешеход, набирая скорость, скрывается за облаками
Ветреный, ветреный день
листья срываются с веток
будто душа уходит из древесного тела
Видишь, мерцает легкое облачко
вслед за твоей бездомной душой
Сумерки.
Шелесты библиотечного зала
перед стеклянной стеной
выходящей в ревущий и рвущийся воздух
Там, за окном
Больше, чем ветер северо-западный свист
несет мимо окон вещи, лишенные мест
И невозможную смесь
бури за стеклами
тихого зала
и смерти, почти что моей
выразить нечем, кроме мычания м-м-м-м-м-м
Ну и довольно
прощай
до свиданья
Конверт запечатан и передан ветру.
Адрес на нем никуда,
Вслед за летящей душой
2002
Февральский свет, как будто страшный суд,
Так холоден, безжалостен и ясен.
Февральский ветер продувает сад,
Кидается на ясени и вязы,
Смеется над застежками пальто
И тычет снег за пазуху подъезда.
Ворона, повернув неосторожно
Седеющую голову по ветру,
Стоит, неловко растопырив перья,
Как будто ершик для мытья бутылок.
Ты повернись, ворона, видеть зябко
Под перьями пупырчатую кожу.
Когда стихает ветер, пару капель
Роняет нос простуженной сосульки
Намек на недалекую весну.
И снова вихрь вывинчивает снег.
Светящиеся злые облачка
Метут вперед, цепляясь за скамейки,
И насыпают поперек дороги
Стремительно летящие сугробы
С изящно выгнутыми козырьками,
Как строили во времена модерна -
Февральский свет, такая форма жизни.
2003
На Охотском на просторе
пароход звенит волною
Я сижу на полубаке
жгу глаголами сердца
Эти песенки простые
про любовь и все такое
Эти годы молодые
через край и без конца
Все горит и все незрело
может так а может эдак
На студенческой фуражке
не написана судьба
Комиссары и дантесы
коммерсанты и поэты
На года еще попутны
до поры еще друзья
Я гитару обнимаю
как счастливую находку
Заливаюсь для подружек
и для будущей жены
А она едва не плачет
будто видит через годы
Через годы через броды
через сумерки страны
Время ждет определений
и шагов необратимых
Я пляшу на полубаке
ощущая в животе
Годы будущей заботы
Здравомыслие, рутину
Оттого мой голос звонче
а слова еще смешней
Но спасибо и на этом.
Затемненье.
В кадре крупно:
Я, седой и завершенный.
В окна тычется метель.
На стене венок из листьев распустившейся капусты.
Но спасибо и на этом.
Жить - не польку просвистеть.
2003
Задумчивая прель осенних листьев
Туманные видения прохожих
Из темноты всплывает переулок
Как будто декорация в театре
На первом плане банк, фонарь, аптека
Решетка, бутафорские деревья
А задник с электрической луною
Едва виднеется в кисейной дымке
На авансцене шаркают подошвы
Стучит клюка по камню тротуара
Звенят ключи и каждый звук как будто
Послание внимательному слуху
От постановщика туманной сцены
Ничей листок спускается на землю
Ему навстречу тень из антимира
Бесшумный взрыв секунду морщит лужу
И в тот же миг взволнованная птица
Срывается с карниза в темноту
А дальше шорох, шелест, снова шорох
Негромкий смех и голос ниоткуда
Всего два слова:
Мне пора.
О, да!
И мне давно пора - покоя просят
И сердце, и натруженная память
Кривоколенный этот переулок
С его кривооконными домами
Решетка, бутафорские деревья,
Фонарь, аптека и гниющий лист
2003
Все как обычно. Часы бормочут о вечности.
Птицы в саду трещат о любви и счастье.
Ветер увивается за занавесками.
Занавески жеманятся и надуваются.
Вот облака. Плывут на любимый север.
С милого юга, запада и востока.
К вечеру я почти полюбил вечер.
И почти легко говорю о ночи.
Нет у меня расчета или азарта,
Не отличу награду от приговора,
Я не кричу: Слава тебе! Осанна!
А соглашаюсь: Господи, твоя воля.
Слово не позабыто - слепая галка
Передается в распоряженье ветра.
Ветер смеётся и улетает за угол.
Вслед парусами вздуваются занавески.
2004
Это лето, едва началось, свернуло на осень,
Напустило туманы, мелкий дождик и морось,
Слишком теплые, чтоб огорчить тебя и расстроить,
Но такие долгие как не понять намёка?
На садовых качелях как раз в середине лета
Мы сидели обнявшись не жарко, но с тонкой привычкой,
Как обычно, легко болтали о том и об этом,
О простом и серьезном легко, - как обычно.
В белом платье твоём a la Greece позапрошлого века
Среди парковых статуй, где арфы, Пегас и Пушкин,
Ты смотрелась музой, парящей возле поэта,
Вдохновляя поэта полуоткрытой грудью.
Я кричал спасибо тебе и мудрому Богу,
Не снимая рук с намагниченного колена,
А над нами птицы сговаривались к перелёту,
Не дождавшись конца этого странного лета
1990, 2004
Б.Братусю
Тягучий рассвет проступает в морозном окне.
Сначала едва различим в отражениях света
Ночных фонарей и спросонья слезящихся окон,
Потом все ясней и ясней из-за спин облаков,
И вот, наконец, на стене розоватые блики,
И можно попробовать встать в неприветливый день,
И в клетке грудной не заноет тоскливая птичка.
Попробовать встать. Осторожно плеснуть на лицо
Холодной воды. Просыпаясь, включить телевизор,
Где гладкие девы танцуют красивую жизнь,
А мудрые мýжи красиво толкуют о жизни.
Но все это можно терпеть. По дороге к метро
Мороз не настолько силен, как могло показаться,
И ветер не ищет прорехи в застежках пальто.
И снова протащит тебя через черный тоннель
И вытолкнет наверх, на площадь, где синие ели,
В кирпичные стены вцепился желтеющий снег,
И ржут толстозадые кони из кованой меди,
А дальше бензиновый чад и отчаянный рёв,
Смешной Огарёв за оградой университета,
Где служба моя отбывает пожизненный срок,
Но можно терпеть,
Если смотришь немного вперёд,
Немного насквозь,
Если дышишь в естественном свете
Покоя и воли, чуть-чуть равнодушной любви
И знаешь, что где-то зачтутся усилья твои.
2004
Обычный день, один из миллионов
Пропевших, пролетевших, промелькнувших
От сотворенья ветхого Адама
До нынешних безжалостных времен.
Шесть миллиардов жителей Земли.
Наездников веселой карусели,
Которая выносит их из тени
И снова погружает в темноту.
В свой час они встречают новый день,
Глядят в окно на лето в Антарктиде,
Глядят на зиму в Средиземноморье,
На то, что кажет каждому судьба.
Три миллиарда поминают Бога
(И Бог их слышит, но не отвечает),
Два миллиарда молятся о хлебе
(И днесь его получат, но не все).
Над ними бесконечная пустыня,
Огромная, как будто бы в насмешку
Над жалким шестифутовым росточком
И небольшим техническим умом
Но ведь у каждого - предназначенье
Достоинство и творческая сила
Не странно ли когда шесть миллиардов?
Не глупо ли песчинка в пустоте?
Довольно, астрономы, я не верю
В галактики, парсеки и плутоны.
Людей нельзя считать на миллиарды,
Бухгалтеры, оставьте вашу блажь.
В моем окне десятка два деревьев,
На ветках потешаются вороны,
Старик ведет безродную собачку,
Дитя лопаткой ковыряет снег.
2005
Если под утро не спится это надолго.
Мерной пробежкой минуты - серые мыши,
Где-то над ухом трещит ночная сорока,
Жалко, что нет рогатки или ружьишка.
Если не спится, то это хороший повод,
Чтобы копаться в груде ненужного хлама.
Кто это тот, о котором я столько помню?
Чьи это блекнущие воспоминанья?
Что-то случилось с нитью или же связью,
Прошлое отплывает, будто чужое.
Вот и теперь вспомнилось детство, Ялта,
Счастье без меры, которого не было вовсе.
2005
Буду предельно краток, поскольку время
Не выпускает из рук своё подгоняло
Ты открываешь рот, а песенка спета
Только махнешь рукой, а лето пропало
Лето пропало, потом промелькнула осень
После зима захлебнулась в весенней луже
И на твоем горле годичные кольца
С каждым витком затягиваются туже
И потому я краток слушайте, люди
Ибо не я говорю, а сама мудрость
Жизнь коротка и ничему не учит
Если ты сам ее не научишь чему-то.
Пусть же она остановится и оглядится
И перестанет трещать своим подгонялом
Здесь моя речь переходит границу смысла
Все же я был краток это немало
2005
Утро не принесло ни тепла ни света
Под каблуком стеклянно хрустели лужи
Редкие листья кувыркались по ветру
Пробирающему до костей и глубже
Грустно желтеть и вянуть на мокрой ветке
Падать и гнить под ногами осенней прелью
Что это значит? спросишь - да нет ответа
Но в безнадежности, право, есть своя прелесть
Вот и вздохнешь с облегченьем, когда увидишь:
Мягкие хлопья белят ржавое поле
Или когда душа с воробьиной прытью
Из ненужного тела вспорхнет на волю
2005
Это ты? Не тревожься, пока что не я.
Это ветер звенит пересохшей листвой.
И уносит остатки растительных душ.
А тебе ничего, только дождик косой.
А теперь это ты? А теперь это я.
Но пока не к тебе, а к подруге твоей.
Ты еще поброди по остывшей земле.
А подругу свою обними и укрой.
А теперь ты ко мне! А теперь я к тебе.
Но ведь ты научился небрежно терять.
Вот и нынче отдай, что почти не твое.
Забирай, коль не врешь. А меня больше нет.
2005
К ЗВЕЗДАМ
Едет поезд метро
По червячной норе
У него на груди
Три горячих звезды
Расступается мгла
Полуночная тьма
Впереди машинист
Золоченый штурвал
Доверяю тебе,
Впереди машинист!
Доверяю тебе,
Звездоглазая жизнь!
У меня на груди
Три горячих звезды
У меня на плече
Прикогтился сапсан
Скоро мы улетим
Из червячной норы
Ты давай, машинист
Налегай на штурвал
Поворачивай ввысь
Где все небо в звездáх
Где поют соловьи
На небесных кустах.
2006
Как прекрасно утро твое, господи!
Солнечный луч в туман опускает руки
И вынимает рябину с красными гроздями
И рассыпает грибы крепкие грузди
В поздних лугах цветение разнотравное
В зрелых садах смородины-винограды
А в середине яблоня древо познания
Вот оно яблочко хочешь узнать всю правду?
Страшную, злую или смешную правду
О мимолетной жизни и долгой смерти?
Солнце летит к зениту, лето к закату
Утро летит вот-вот превратится в вечер
Будто не слышит в поле стрекочет трактор
Будто смеется холодно свищет ветер
2006
Осенний день, прозрачная вода
Ознобливая рябь колеблет небо
И отраженья редких облаков
А для плывущих листьев это буря
И тысячи погибших кораблей -
Кленовых лодок падают на дно
Они смешно глядят из-под воды
На братьев, что еще висят на ветках,
На нас с тобой и перелетных птиц
Давай и мы нырнем под слой воды
Уляжемся, спокойно глядя в небо,
И будем как обычно всем довольны
Ведь эта осень чересчур красива
Для тонкого и развитого вкуса
Вот эти позолоченные листья
Разбросанные будто бы небрежно
По бархатно остриженной траве
Что до меня, так это слишком сладко
А мы нырнем под зеркало воды
Откуда будет видно только небо
А небо безупречно, как всегда
2006
Дымка, мягкое солнце, какой-то
берег
Тихое озеро или пожалуй море
Сладкий запах сосны и цветущего вереска
Вместе с горьким - водорослей и соли
Корни, гладко отбеленные прибоем
Птица с красным носом и в черном фраке
Еле заметные волны мокрой губою
Лижут ноги, как ласковые собаки
И не важно, ждешь ли ты приговора
Лодки рыбацкой или самóй смерти
Дымка, солнце, не важно какое море
Сладкий запах сосны и цветущий вереск
2007
Анатолию Кричевцу - пароходу и трамваю
Маленький такой кораблик
Смесь мазута и железа
Эдакий смешной кораблик
С мачтой, флагом и трубой
Называется кораблик
Александр Неизвестный
Он и вправду совершенно
Неизвестно кто такой
Зыбь холодная теснится
Новорожденные льдинки
Намерзают на канатах
Но плывет себе вперед
Александр Неизвестный
Совершенно неизвестный
Никому на целом свете
Человек и пароход
Может быть и я когда-то
В белом платье из железа
Вверх по Яузе проеду
Музицируя гудком
Пароходочеловеком
Проплыву по тихой речке
Мимо сталинской высотки
Под Астаховским мостом
Или может быть трамваем
По Покровскому бульвару
Мимо дома, мимо школы
С переливчатым звонком
Только имя не пишите
На трамвае-пароходе
Те в лицо меня узнают
А другие не при чем
2008
Снег музыкально поскрипывает
под ногами
Утро, безлюдные улицы. Новый год
Перемахнув Кордильеры и океаны
Замыкает свой нулевой виток
У антиподов еще трещат фейерверки
В темных лагунах морские звезды горят
А по Москве поземка, утренний ветер
Наискось пересекает Охотный Ряд
Улицу пересекает и день январский
Пересекает площадь, февраль и март
Солнце, Вербное Воскресенье, Пасху
Сизые тучи, Троицу, гром и град
Эхо еще звучит, фейерверка плети
Не долетели еще до тела земли -
Хляби осенние пересекает ветер
Гонит поземку по снегу новой зимы
И говорит: поздравляю вас с Новым годом!
С неуспеваньем даже глазом моргнуть!
Все ж веселитесь - в
меру, - пока
вы молоды
И не грустите - слишком,
- кончая
путь.
2008
Анатолий Кричевец
1950, Москва
Окончил механико-математический факультет МГУ. Всю жизнь проработал на
одном месте - на факультете психологии того же университета. Работал
программистом, параллельно защитил кандидатскую диссертацию на мех.-мате,
затем все больше вовлекался в психологические исследования, и в то же
время любительские увлечения философией перешли в профессиональные -
защитил докторскую диссертацию по философии. В настоящий момент ведущий
научный сотрудник лаборатории нейропсихологии.
Характерная черта - неумение различать хобби и серьезные занятия. Стихи
- одно из таких пограничных занятий.
Публиковался в журналах Арион и "Крещатик"
(http://www.kreschatik.nm.ru/26/24.htm ), в юбилейном сборнике "Поэты мех-мата", в альманахе "Между весною и вечностью"(М: Грааль, 2003); тексты в сети: http://www.poesis.ru/poeti-poezia/krichevets/biograph.htm, http://575108.livejournal.com/tag/%D0%9A%D1%80%D0%B8%D1%87%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D1%86. Значительное число стихотворений положено автором на музыку.