ЮРИЙ СТЕФАНОВ

см. его публикацию в №1

ANALECTA PHILOLOGIAE

1

Смерть - единственная реальность, за которую целиком ответственны мы сами. Бог весть, как зарождается ребенок - перегруппировка ли дхарм, порыв ли родителей-любовников, зов ли Времени из "Синей птицы" Метерлинка. А вот смерть свою мы т в о р и м сами - ежесекундно, ежечасно, и только в этом творчестве смысл нашей жизни. Собственно, ради смерти мы и живем - она вызревает в нас как плод, она итог: награда или наказание. Та самая свадьба, которой завершаются земные приключения и злоключения, тот самый "пир на весь мир", что справляется в концовке каждой волшебной сказки. И-в известном смысле - невеста, "царь - девица, собой белолица", как у Афанасьева, а у Гумилева еще лучше:

"Губы смерти нежны, и бело молодое лицо ее". И, договаривая до конца, смерть - это не только пир - празднество, брачный пир, но и "пир" в суфийском смысле, то-есть "учитель", "шейх", и, конечно же, тот "пир", что по-гречески значит "огонь". Пиротехника Гераклита и бесконечное пиршество Ригведы.

"Кто научился умирать, тот разучился рабствовать", писал в свое время Монтень.

2

Слова-андрогины, двуснастные языковые сущности или даже существа: такими, наверное, были при начале времен все слова. Fulmen и (lumen, пламя и плыть (плавить и плавать), sacer и sacrum, крестец, нечто священное и в то же время постыдное, низменное, та самая чакра, где свернулась клубком змея Кундалини; Mensch и месяц (оба они - мера: человек - "всех вещей", а месяц - всего лишь времени).

И вот - забавная картинка, почти мультипликация: когда мы вбираем в себя жидкость, пьем, сосем, у соответствующего глагола как бы раздувается пузечко: с-0-сать, а когда наоборот - оно опадает, остаются два свистящих "с", как при физическом осуществлении этого нехитрого дела: ать - два - и готово.

3

Главное слово-андрогин в русском языке это, конечно же, "быть - иметь": здесь и смысл бытийности ("я есмь", "ты еси"), и смысл обладания, выраженный, прежде всего, в сексуальном плане ("Зевес поял Геру", "ети вашу мать"), а затем уже в орудийном и бытовом ("руко-ять"), ну и, разумеется, в смысле поедания, усвоения элементов внешнего мира для переработки их в собственное тело с соответствующей расплатой в финале; "Где стол был яств, там гроб стоит".

Побочный вариант андрогината: еда-яд, ядный, едомый - съедобный; ядовитый - отравный.

4

А у латинян - поразительное слово - палиндром "ovo" (яйцо), первоначало языка и мироздания: "ad ovo" - "от яйца", где окружность ("о-о") - белок, а сердцевина ("V") - микроскопическое распутье внутри потенциальной вселенной, знаменитый ипсилон Геракла, желток. Произнося в начале обеда это слово-ово, вкушая яйцо, римляне вспоминали не только яйцо Леды, из которого вылупилась Троянская война, а, стало быть, но "Энеиде", и сам Рим, но и мировое яйцо (хиранья-харбха, "золотой зародыш" Упанишад), и Диониса-Вакха с яйцом - писанкой на ладони, символом воскрешения и вечной жизни.

А мы с нашей побасенкой про курочку - рябу, явственным отголоском космогонических гимнов, - не богаче ли гордых римлян?

5

Карма.

Вот еще одно магически-всеобъемлющее слово. В латинской огласовке - это "carmen": песня, напев, стихи, поэма, изречение оракула, пророчество, заклинание, магическая формула, присяга, клятва. По-русски - это "чара", "чародейство", волшебный заговор; тоже и по-французски ("Charmes", "Чары" - название стихотворного сборника Поля Валери). Карма, кармен, чара - сила слова, перед которой склоняются не только стихии, демоны, люди и все бессчетные миры, но и сами боги. Не призыв ли ко всемогущей чаре-карме звучит в известном присловье "чур, чур меня"? И снова та же двойственность, полярность смысла, как и вышеприведенных примерах: чураться - страшиться, сторониться, ибо карма - вне человеческих представлений, она чудовищно страшна.

Мериме, как мне кажется, вовсе не случайно назвал свою роковую героиню Кармой, Чарой, Карой.

6

"Гримуар", в отличие от "гриль-бара", словечко для большинства из нас вовсе незнакомое. И вряд ли бы мы о нем прослышали, если бы петербургское издательство "Северо - Запад", завалившее всю страну своими "фэнтэзи" в броских суперах, не затеяло новую серию под таким названием. Название занятное и очень непростое. Вообще - то "гримуар" по-французски значит "черная", колдовская книга. Авторитетный словарь "Робер" производит этот средневековый термин от слова "граммэр", грамматика: кто, дескать, одолел грамоту, особенно латинскую, тот и может считаться чернокнижником. Но внимание;

еще более капитальный лексикон "Сокровища французского языка", не оспаривая версию "Робера", допускает, что матерью гримуара могла стать франкская "грима", маска, заодно породившая и "гримасу". А отцом - зеркало, "мируар". И отчего бы не предположить, что сей филологический брак свершался в "гроте", пещере посвящений, питомнике гротеска?

Грамота, маска, лик, искаженный гротескной гримасой в кривом зеркале грота - вот что такое гримуар.

Всеми этими тонкостями делится с читателями переводчик Владимир Крюков во вступительной статье к первому тому "чернокнижной" серии, в который вошла "Вальпургиева ночь" Густава Майринка и его ранние рассказы.

7

Шестилетний сын Егорка спросил, однокоренные ли слова "игла" и "укол"? Я покопался в Преображенском и Шанском-Иванове (Фасмера у меня нет) - получалось, что корни у них разные. Первый нес какую-то ахинею про "морского ежа" и "только что проросшее зерно" ("eigin", по-шведски, в диалектной форме), вторые сочинили и вовсе фантастическую историю о том, что "игла" будто бы происходит от "ига", то-есть, попросту, "хомута": это-де такой штырь, которым его скрепляли. Если двинуться по этой дорожке, то очень быстро дойдешь до отождествления иглы с йогой и с нашим бренным "эго" не говоря уже о бабе-яге.

А между тем, как просто произвести "иглу" от "укола", или наоборот: укол - угол - игол - игла. Может, оно и неверно, господам ученым виднее, но древние - то, включая самого Платона, только такие этимологии и выстраивали: но научным понятиям, они - "народные" (синоним "ложных"), а по мнению Рене Генона - "священные". Кому как.

8

Только сейчас подумалось, что в своих стишках я никогда сознательно не использовал корнесловные, фонетические и прочие прикрасы: они прорастали сами собой, "как желтый одуванчик у забора". Я их попервоначалу и сам не замечаю, а ведь попадаются вполне уместные: ГРЯЗЕН бог, но ГРУЗЕН и громаден, Смраден бог, но нет его ГРОЗНЕЙ. (Вавилонский ров) Или: "ПереВАРит храмовый ВАРан" (там же), или: "Сиплый поСвиСт тот Самый" (С-С-С-С) - это из "Горы губительной", или: "Пасти вРАЗ РАЗевали" ("Богатый славой") - будто и впрямь два ряда РАЗящих клыков в драконьей пасти, украшающей варяжский корабль-драккар. Устрашающе украшающей.

9

Серьезные исследователи, да и просто читатели-обыватели вроде меня справедли-во во-схишаются ("во-во") звукописью Пушкина: "Шипенье пенистых бокалов", "Тяжелозвонкое скаканье" и т.д. Наглый футурист Алексей Крученых совершенно напрасно попрекает поэта "дамухами" ("Когда б не зной, не комары да мухи") - не мог же Александр Сергеевич предвидеть, что какой-то не в ту сторону закрученный графоман XX века усмотрит здесь нечто подобное женскому роду от "домушника"! Но вот "сиплый посвист тот самый", который нередко и не к месту слышится у Пушкина, особенно раннего, меня всегда удивлял и, признаться, огорчал: "С Своей волчихою голодной...", "С Смиренным заступом...", "С Свечкою грошовой...", "Расчелся я С Судьбою...". Да и такие пришлепывают губами, как "В Влажных берегах..." тоже его лирику не красят.

10

"Бог стал Книгой для человека, чтобы человек стал Словом для Бога", - пишет французский эзотерик Фритьоф Шюон. "Стал Словом для Бога", то-есть сумел прочесть Его как Книгу, "озвучить", "измолвить". Не только вся мировая литература - лишь осмысление Откровения, комментарий к Нему, но и все мироздание - это лишь пометки на полях Священной Книги, в полном смысле слова маргиналии, нечто производное и второстепенное, как те гротескные фигурки, что изображались на полях средневековых рукописей.

Невозможно отвлечься от "мифологем", "архетипов", измыслить хоть какую-то "свежую идею", - это прежде всего касается "светской литературы", ибо литература "традиционная" и так всегда сознает себя толковательницей древних текстов. Что такое "Душенька" (или "Душечка", не помню) Чехова, как не миф о Шакти, женской первооснове бытия, принимающей ту или иную форму в зависимости от призрачной "личности" мужа, который ею в данный миг "обладает"? Мужья приходят и уходят, Душенька-Психея, Карма-Чара остается. А взять повесть Ерофеева "Москва-Петушки": ведь это же переиначенный на теперешний лад мотив "поисков Грааля" (этой мыслью поделился со мной Юра Соловьев). И уж самый крайний, но и самый броский пример - "Незнайка в Солнечном городе", идиотическая повесть для детей Николая Носова. Сады блаженных, хрустальные острова кельтских саг, "Город Солнца" Кампанеллы - вот подспудные темы этой архисоветской ахинеи.

11

Удивительная вещь палиндром! Просто колдовская вещь! Ведь если несколько слов как бы сами собой составляются в неразъемный круг, в бесконечное кольцо, уподобляясь гностическому змею Уроборосу, олицетворяющему вечность, то, надо думать, такой порядок их сочетания был предопределен от начала времен, иначе просто непонятно, как эти разнополые, разношерстные слова в разных падежах, спряжениях и залогах могли бы сомкнуться в магическую цепь, в которой невозможно изменить и переставить ни одно звено. Мне кажется, что палиндромы живут где-то в платоновском мире сами по себе, мы не выдумываем их, а только подслушиваем, подглядываем, записываем. Вот и мой жалкенький палиндромчик: "Возведи в куб букв и дев зов" - есть в нем какая-то тайна, мне самому недоступная. Чувствую только намек на общность эротической и творческой энергии, взаимосвязь полового влечения с филологией: и там, и тут - познание. Да еще в кубе! Да еще все это подано кем-то (не мной!) не в лоб, а посредством какого-то чуть ли не блоковского "зова"! Нет, воистину, непостижимая вещь палиндром: недаром их писали, набирали цветной смальтой внутри церковных барабанов, где эти самозародившиеся изречения символизировали бездонность божественной сути и бесконечность небесной сферы. Слово-ово.

12

А вот еще один замечательный в смысле этимологического чутья егоркин возглас: - Папа, смотри, самолет унижается'.

13

Унижает и мучает ну просто несусветная безграмотность (и вообще и по части русского языка) одного почтенного поэта-песенника, сиречь, скальда, аэда, рапсода - такие люди, в принципе, должны быть "словом во плоти", мерилом словесного чутья - как малые дети. Почему у него в стишок "Молитва Франсуа Вийона" вклепана строчка о том, что "земля еще вертится"? Не вертелась они тогда, на исходе Столетней войны: до издания труда Коперника "Об обращении небесных сфер" ("об-об", но это не я перевел) было еще жить да жить. При всей своей школярской учености Вийон не мог знать о прозрениях в этой области у древних, он даже Алкивиада, греческого полководца, исхитрился переделать в красавицу Аршипиаду, или как она там транскрибируется в русских переводах?

Ну, ладно, намеренный анахронизм (это я о поэте-песеннике), но скажите на милость, как можно было ляпнуть: "Вдруг захотелось в ноженьки клониться"? По-русски "клонятся долу", "ветер ветку клонит", а в "ноженьки" - кланяются. А дальше-то что! А дальше уж такая махровая безвкусица, что Игорь Северянин постыдился бы написать, Вертинский постеснялся бы пропищать с эстрады: "Поверить в очарованность свою"! Лидия Чарская, кисочка, ау!

Поделился я всем этим с женой: она долго - и чисто автоматически - защищала видного поэта, но потом ее словно прорвало:

- Ах, как ты мелочен! Земля вертится, Аршипиады всякие... Вспомнил бы лучше строчку "Господи, мой боже, зеленоглазый мой" - о ком это он? Если о бабе, то зачем унижать ее мужским родом и возводить в божеское достоинство, если же и впрямь о Господе, то с какой стати наделять его предикатами зеленоглазой стервы?

Эх, погорячился я. Ведь поэт-песенник, в полном согласии с учением Гурджиева, поет, пишет (да и живет) точно во сне, а я его, сонного, квелого - критикую. Все равно, что у пьяного таблицу умножения спрашивать.

Первая моя жена, кстати сказать, только этим и занималась:

- Ну, сколько будет шестью семь?

- Пятьдесят четыре.

- Эх ты, а еще о высоких материях рассуждаешь!

14

И чего же тогда удивляться переводам, часто и не подписанным вовсе, в которых не сквозит, а прямо-таки пышет современное одичание. "Ж о р ж Борхес" - это значит, что барышня-переводчица не слыхала о великом аргентинском поэте, новеллисте и философе. "Джильгамеш" (в английском варианте), "Жильгамеш" (во французском) - что она понятия не имеет об одной из древнейших книг человечества, о "траве бессмертия", потопе, нисхождении в царство мертвых, постройке стен Урука, очеловеченном дикаре Энкиду - да Боже ты мой - обо всем ассиро-вавилонском фундаменте европейской культуры, на котором Библия глядится как легкая надстройка!

А вот толстенный том, якобы переведенный неким доктором философии из новосибирского отделения Академии наук. Но, судя по разнобою в переводе, все это - несусветное вранье: не может доктор философии на одной странице переводить название знаменитой книги Якова Ворагинского "Золотая легенда" (это такой свод житий святых) как "Легенда ауры", на другой - как "Ветры легенд" и лишь на третьей (или тридесятой) словно по оплошности дать верный вариант заглавия. А чего стоит причудливая трактовка библейского (Дан., 7,9) термина "Ветхий деньми" (это о Боге - отце): в одном месте как "Древние тех дней", в другом - как "Древнейший из древних", в третьем...

Но хочется и еще об одной книжонке хоть два слова сказать:

Колин Уилсон, "Оккультизм", М., 1994, издателей опускаю, ихнее дело - прибыль, а не просвещение, сейчас не времена Новикова.

Там очень забавно транскрибировано название древнекитайской "Книги перемен": местами "Кинг I", местами "И дзынь" (правильно - "И Цзин"). Ну, и прочие плоды нынешнего просвещения: "Элеусианинские загадки" ("Элевсинские мистерии"), "Опыты Успенского с Гардьевым" (Гурджиевым), "Пакет Тарота" ("Колода Таро"), "Теория символов Джанга" (Карла Юнга), "Джон Баптист" (Иоанн Креститель) - и так на каждой странице.

Барышни, это ли не одичание? Уважаемые доктора наук, это ли не павианье бесстыдство? Не новая Вавилонская башня, не всероссийская похабная игра в "испорченный телефон"? Ведь если я , паршивый гуманитарий, возьмусь за технический перевод и ляпну там не "двигатель внутреннего сгорания", а, к примеру, "движитель срединной комбустации" или вместо "карданного вала" напишу "волна Кардано", то по таким текстам вряд ли можно будет разобраться в устройстве простецкого бензинового мотора А тут - явление неизмеримо высшего уровня: человеческая культура!

Культура - латинский термин, обозначающий прежде всего мужицкий труд по окультуриванию земли, а заодно, разумеется, и человека, труд по превращению пустоши в поле, дичка - в яблоню, тощего корсиканского муфлона - в тучную овцу. "Культурный" (cultus) значит на латыни - вспаханный, возделанный, облагороженный, нарядный, украшенный, образованный, достойный почтения и почитания. И недаром - и в латыни, и в русском - хотя бы фонетически так близки друг к другу семейства слов, роднящие труд землепашца со словесным искусством. Aratio - землепашество, пахотное поле; агаге - пахать, "орать"; arator - пахарь, "ратай", "оратай"; aratrum - соха, плуг, "орало"; oratio - дар речи, словесное художество; orator - краснобай; oratoria - красноречие;

все это связано с русским "орать" в смысле "говорить".

"Рука пишущего стоит руки пашущего" - обмолвился когда-то Артюр Рембо в своей книжке "Пора в аду". Лучше не скажешь.

Но для нас с вами все это в прошлом, в латинских словарях, в русских былинах о Вольге и Микуле.

И дзынь! И дзынь!

По ком звонит колокол? По нам с вами, по участникам игры в "испорченный телефон", знатокам "Джанга" и "Гардьева".

15

Джанг-Юнг понемногу теряет ту популярность, которой он пользовался в "догутенберговское" время, в эпоху застоя и кухонных прений об архетипах и символах, зато Гардьев-Гурджиев и не думает сдавать своих позиций. Вот передо мной брошюрка, пер. с английского: Рафаэль Лефорт, "Учителя Гурджиева". Судя по восторженному тону "Послесловия", издание это готовилось последователями "великого учителя и пророка, одной из самых экстраординарных фигур нашего времени". Казалось бы им, впитавшим в себя гурджиевскую доктрину о сне и пробуждении, только и делать, что следовать этой доктрине во всех жизненных сферах - от биологической до филологической. ан нет!

Перевод сделан так, будто оставшийся безымянным "гурджеед" работал над ним в мутном похмельном сне; иногда ну никак не понять, что же хотел сообщить нам этот самый Рафаэль Лефорт. "Возле группы розовых деревьев сидела фигура сморщенного человека", "Он не использовал как путь жизни что осталось, так что пережитки ужаса, попустительство и довольно-таки отвратительная пантомима", но это все еще цветочки, а вот, миль пардон, живописная мистико-эротическая картинка с "опустившимся членом" в левом нижнем углу: "Множество одного аспекта (или не одного аспекта), которое ты видишь рядом с крестом, имеет более низкую природу, а те, которых ты видишь на кресте, если они не имеют единой формы, то это потому, что не каждый член его, который опустился, был достигнут".

И ведь что самое главное: человек, отстукавший всю эту абракадабру на машинке, заглядывавший, быть может, и в корректуру, сейчас, в данный миг, скорее всего занят тем, что внушает каким-нибудь полоумным девицам учение о пробуждении.

Спящие, проснитесь!

16

В одном из своих стихотворений Николай Заболоцкий призывает поэтов любить живопись, ибо

Лишь ей единственной дано

Души изменчивой приметы

Переносить на полотно.

Как это прикажете понимать? В том смысле, что, мол, только живописцу под силу передать на полотне всю психологическую тонкость человеческой натуры, а, скажем, поэт довольствуется ограблением и огрублением наших с вами душ? Или что живописи все это доступно, а графике нет? Или что прозаики обычно излагают свои наблюдения обычно на бумаге, а полотно им не по карману? Хотя мог же какой-нибудь китаец писать свои стихи если не на холстине, то на шелковой ткани. Нет, господа, туманно это все и, в конце концов, неряшливо. Хотя, спору нет, красиво, как бывают красивы заспанные мордашки юных прелестниц.

17

Я был двуязычным младенцем: немцы взяли Орел, когда мне шел третий год, их вышибли оттуда, когда мне стукнуло четыре: и все это время у нас в доме квартировали уроженцы Саксонии или Вестфалии, подкармливали белоголового славянского мальчика объедками из своих котелков и, разумеется, что-то лопотали по-своему, а он слушал, смекал и понемногу начинал осваивать язык Шиллера и Гете. Но к тому времени, как идти в школу, начатки немецкой речи вроде бы бесследно растворялись в гипсовых потеках сталинских лозунгов на кумачовых тряпках, в хлорной извести послевоенной базарной матерщины.

И лишь иногда - в предсонье, во сне, или, наоборот, в минуты хмельного перевозбуждения - из лабиринта мозговых извилин доносится мой собственный младенческий голосок, вышептывающий то отдельные слова - криг, кнабе, данке шен, то целые фразы: "Гипт мир битте ди зуппе" (за правильность не ручаюсь).

Но ни "Заратустру", ни "Дуинезские элегии", ни "Повелителя блох" мне никогда не прочесть в оригинале, разве что, если сильно повезет, эти книги обнаружатся по ту сторону, в "городе за рекой".

18

Невозможно, я думаю, стопроцентно точно перевести с языка на язык даже самую наипростейшую фразу. Возьму, для примера, такое предложение по-французски: "J'ai Ie vu marcher dans la rue". Это значит, что я видел кого-то, кто шел по улице", фраза будет звучать немного суховато, чересчур книжно, а если "Я видел, как он шел по улице" - то потеряется крупица энергии, упругости и краткости оригинала, где отсутствует наречие "как", чуть утяжеляющее русский вариант. И к тому же: если присмотришься внимательно, то увидишь, что этот французский некто идет (или шел) не по улице, а в у л и ц е (dans la rue); заставить его шагать по улице так же невозможно, как русского - плестись в улице. Европеец словно бы все еще идет по узенькому средневековому проулку, где жившие на его противоположных сторонах влюбленные могли украдкой пожать друг другу руки, высунувшись из мансардных окошек. Совсем иное дело - наши российские масштабы: "Улица, ты улица, широкая моя, травушка-муравушка нетоптанная", и не только в Москве или Калуге, но и в каком-нибудь Кашине или Мышкине.

Что же тогда делать с лапидарным стилем Камю, Сименона, раннего Мерля? Близок локоть, да не укусишь! Казалось бы, все так просто, так просто, а начни переводить - семь потов сойдет, пока всю эту простоту перетолмачишь, не переврав, не обеднив хотя бы на половину. Да цветистые-то вещи, Бальзака или Гюго, даются куда легче: больше простора на их улицах, есть, где разгуляться.

19

Помню, как долго бился, подыскивал точный глагол для той строки "Вавилонского рва", где говорится о дневном рационе храмового ящера:

Были времена, когда он за день

Та - та - та по дюжине свиней.

Поедал? Истреблял? Пожирал? Уминал? Поглощал? Нет, все не то.

Не нашлось такого точного слова и в "Словаре синонимов" Александровой, который не сходит у меня со стола.

Ну как же все-таки? Поедал - чересчур прозаично, можно поедать, уминать и по две ковриги хлеба, и по две миски щей.

Истреблял - но ведь не на охоте дракон, не на "бранном поле", а плену, "в кафельной клети". Пожирал - самое, пожалуй приемлемое, но хорошо бы чуть шире семантически и не так шаблонно: оставлю как последний шанс, если ничего лучше не сыщется. Поглощал - бесцветно, абстрактно. Уминал - не тот стиль, подошло бы для пародии, для басни: живой бог, тысячелетний дракон, "уминающий" жертву...

И, когда совсем было отчаялся, само собой вспыхнуло:

изводил! И слово не шибко затасканное, и точно ложится в тему "прокорма" (потреблял), и семантика хоть куда: изводить - извести ядом или заговором - коварно умертвить. Тут же справился у Даля, так оно и есть: истреблять, потреблять, губить, морить - и все это в глаголе "изводить".

20

Но сюда же - примерчик совсем иного толка, ибо мир диалектичен и все в нем - все сущности, существа, вещи и антивещи, исключая одну лишь Пресвятую Богородицу, - двусмысленны, многолики или, как теперь модно говорить, амбивалентны.

Вода утоляет жажду, но в ней можно и утонуть. Огонь греет, но зазеваешься - обожжет. Сатана страшен и смешон одновременно, но при случае может скинугься самим Христом - бывали такие случаи. И так далее.

А примерчик из самых простых: однажды, редактируя переводы Алеши Парина из Дю Белле (в "Радуге должен был выйти двуязычный сборник "Поэзия Плеяды"), я указал ему на торчащее прямо посередке одного сонета не столько грубоватое, сколько стилистически неуместное слово, неологизм какой-то, ни малейшего соответствия которому не усматривалось в оригинал. Ну прямо ржавый гвоздь, вколоченный в штофные обои!

Алеша, словно только того и ждал, страшно воодушевился и стал развивать теорию "ржавого гвоздя", приблудного словечка, которое не только можно, но и нужно вгонять в самое видное место любого поэтического перевода: "Это - своего рода миниатюрная мировая ось стихотворения, она тут же бросается в глаза читателю, оттеняя своей грубоватостью или инородностью, идольской неподвижностью, мелькающие вокруг изящные и точные образы. Это же диалектика природы и искусства! Цветение японской сакуры на фоне допотопного валуна. Два "ржавых гвоздя" были бы чересчур, а один - в самый раз".

К сожалению, тогда я не дал себя переубедить. Алеша вытащил свой "гвоздь" и так искусно зашпаклевал дырку каким-то очень "точным" и "уместным" словом, что теперь, перечитывая сонет "Блажен, кто странствовал...", я не смог найти никаких следов нашей дискуссии.

Никогда не прощу себе тогдашней своей "принципиаль�ности".

21

За все время, что я живу в Москве - я объявился здесь в 57-м году, - не встречал ни одного перевода с тибетского, выпущенного в столице. Разве что "25 рассказов Веталы", но и они, насколько' помнится, перетолмачены с санскрита. Недавно издали в Новосибирске медицинский канон "Джуд-ши" (его сам Бадмаев в свою пору пересказывал), но ведь это Сибирь, дотуда, небось, из Москвы подальше, чем от них до Лхасы.

Ничего себе ситуация для великой державы!

Ведь если какой выпускник "Лумумбы", вернувшись в свою Гану, Гвиану или Гайану, тиснет за свой счет (или за счет нашего там посольства) брошюрку с безразмерными и бессмысленными, но "прогрессивными" стишками, его тут же выпустят в Москве по меньшей мере в двух издательствах: один перевод закажут Грише Кружкову, второй мне. И невелика честь: халтура - она и есть халтура, причем многомерная: лумумбовец халтурил, мы с Гришей халтурили, издательство халтурило. А тибетскую грамоту - поди ее выучи! Да и "мистика" ихняя была в те годы не в почете.

22

Я стал писать стихи с тех самых пор, как научился грамоте, не тибетской, конечно, а нашей, славяно-росской, И все писал, писал - не то, что теперь, когда годами ничего "своего" не выходит, а только одна переводческая халтура. И вот случилась Корейская война, и я, как тот горе-драматург из повести Трифонова, решил это событие прославить, а заодно и прославиться самому, напечатав соответствующую оду в газетенке "Пионерская правда". Сейчас помню из нее всего одну строфу:

Второй уж год война в Корее длится

И хищная рука все тянется в Пхеньян,

Но маленький народ упорно может биться,

Нанес он оккупантам много ран.

Было мне в ту пору лет одиннадцать-двенадцать, но я отлично понимал, в каком мире живу, и что стишками про викингов у нас ни славы, ни денег не снискать, а балабонить нужно только про то, что тебе неинтересно и даже противно: про лесозащитные полосы, великие стройки, Павлика Морозова и так далее.

Я был стопроцентно уверен, что меня напечатают и с этого начнется моя поэтическая "карьера": я именно так и повторял про себя: "карьера, карьера", заглядывая по утрам на веранду, куда в специальную щель под дверью подсовывали с улицы письма и газеты.И вот наконец пришел конверт из редакции: красивый бланк - и на нем какая-то добрая тетя советовала мне поменьше врать, писать стихи про то, что я знаю, а не про то, чего я никогда не видел, ну, и всякие добрые пожелания. Как я был зол на эту тетю тогда, сорок лет назад, и как благодарен ей теперь, под конец жизни. Ведь напечатай она мои вирши - покатился бы я в "карьер", в яму с пустой породой, откуда так просто не вылезешь, сам себя закидаешь там рудой-обманкой, а думать будешь, что "карьеру сделал". Сколько таких примеров перед глазами за последние годы: писал-писал удалец, наиздавал невесть сколько книжонок, а заворочалось время, начало выбираться из своего кротовьего "карьера" - и обернулись все его писания трухой и мякиной. Спасибо вам, тетя из "Пионерской правды"!

23

- До каких же пор мы с тобой будем числиться в "молодых"? - спросил я как-то у Гриши Кружкова, рано облысевшего, но очень хорошего поэта.

- "До самыя смерти, - не задумываясь, процитировал он протопопа Аввакума, - до самыя смерти".

24

В 85-ом году, в самый разгар "антиалкогольной компании" попалась мне только что изданная книжечка старинного китайского поэта Синь Цицзи: ну просто очень забавно было читать его гимн спиртному, которое в то время всячески поносили "прорабы перестройки", сами, наверное, не дураки выпить. Ничем этот древний китаец не уступает Венедикту Ерофееву, мир его праху. Отчего бы не процитировать здесь десяток строф для разнообразия:

тут тебе и филология, и психология, и здоровый мужской интерес к "белой магии":

И впредь, чтобы забыться от недуга,

Продлю с гостями сладкие мгновенья:

Мы будем пить и, захмелев, друг другу

Читать всю ночь свои стихотворенья.

Мне, старику, к чему теперь стремиться,

Какое дело подыскать по нраву?

Испить вина, досугом насладиться

И в довершенье выспаться на славу.

А я откупорил сосуд старинный,

Глоток вина для пробы наливаю.

Придут друзья - мы выпьем две-три чарки,

А там беседа потечет живая.

Пил опять я сегодня без меры вино,

Так, что даже в глазах моих стало двоиться.

Лишь протрезвлюсь - и пью до ночи снова,

Потом похмелье - трое суток кряду.

Что будет завтра - пасмурно иль ясно -

Я выпью все равно один средь ночи,

И от души я посмеюсь над теми,

Кто трезвостью своею озабочен.

И так далее: выпивка, созерцание луны, опохмел, выпивка... И никаких тебе очередей за "бормотухой", никаких гладиаторских боев в винной лавке. Захотелось выпить - ну и пожалуйста: это же основание даосской этики - не идти против собственной натуры (и вообще природы вещей), жить в гармонии с космосом, включающим в себя и такой небесполезный компонент, как "жидкое пламя" или "огненную воду".

25

"Я постарел, но все к вину пристрастен" - это уже сам великий Бо Цзюй И. Так же мог бы сказать о себе (и сказал) не менее великий Иван Бунин. Полистаем его дневники сорок первого года; моему земляку пошел восьмой десяток, он пишет свою лучшую вещь - "Темные аллеи":

"... выпил почти бутылку красного вина. Потом в английском кафе джин за кофеем, потом в кафе против вокзала. Приехав, накупил вина, опять пил. Проснулся ночью, лежал в страхе, что могу умереть".

"Заснул в час, выпив - опять! - рюмок пять водки".

"... писал и после обеда почти до часу, пил в то же время коньяк, спал мало..."

"С горя вчера все тянул коньяк, ночь провел скверно, утром кровь".

"Сбежал в город, купил бутылку джину (французского) и 4 полбутылки коньяку".

"Ночью ломило темя и трепетало сердце - опять пил на ночь (самодельную водку)!"

И так далее. Но какое это поистине русское пьянство: "с горя", а не для того, чтобы "беседа потекла живая". Орловский помещик - он и на Лазурном берегу останется самим собой.

26

Да, вот что еще: уж коли "беседа потекла" о Бунине, поделюсь-ка я с читателями, а наипаче того - с комментаторами и знатоками Нобелевского лауреата моим маленьким открытием. Выражая общепринятую долдонскую точку зрения, Твардовский писал о том, что главное в поэзии Бунина - это "лирика родных мест, мотивы деревенской и усадебной жизни, тонкая живопись природы". Ерунда все это. Зрелая его поэзия питается соками древних культур, в ней отражаются, переосмысляются, оживают образы сакральных текстов - от древнеегипетской "Книги мертвых" до Корана. Ну, коранические-то мотивы, понятное дело, лежат на поверхности, оттого господа комментаторы столь проникновенно их и комментируют: "Кааба - святилище города Мекки в Саудовской Аравии, место паломничества арабов..." Очень-очень научно, только почему - "арабов"? Ведь и пакистанцы, наверное, паломничают, и персы, а теперь вот Гейдар Джемаль, глава российских мусульман, тоже сподобился поклониться Черному Камню. Но это так, к слову.

Суть в том, что полгода назад, впервые в жизни читая "Агаду", сборник талмудических притч и преданий, я нет-нет да и ловил себя на том, что вот это или вон то место мне знакомо, - но где я мог с ними познакомиться? И вдруг осенило: да у Бунина! Он, оказывается, не только читал эту замечательную книгу, она его настолько проняла, что кое-какие куски из нее вплавились, вросли в бунинскую поэзию. Ну, например, Агада:

"Данный Моисею Завет был начертан черным огнем по белому пламени..."

Бунин:

"Из белого огня - раскрытые скрижали,

Из черного огня - святые письмена".

Агада:

"Подобно тому, как при свете грошовой свечки отыскивается оброненный золотой или жемчужина, так с помощью притчи познается истина".

Бунин:

"Бесценный алмаз, оброненный в ночи,

Раб ищет при свете грошовой свечи".

Агада:

"Иаков вышел из Вирсавии и пошел в Харан. И остановился ночевать, потому что зашло солнце".

Бунин:

"Иаков шел в Харан и ночевал в пути,

Затем, что пала ночь над той пустыней древней".

И так далее. А сколько таких незримых для мутного глаза параллелей прочерчено в других стихах Бунина! Эх, мне бы хорошую новую метлу в руки, уж я бы повымел из бунинских риг и закромов всех этих "специалистов", толкующих про Каабу!

27

Но - покончим с пьянством. Вот картинка из жизни, далекая от сакральных текстов и древних пустынь. Июль, автобус из Павлова Посада в деревню Демидово, потные потеки на пыльных лицах пассажиров (такая же рожа и у меня), безмерное долготерпение русско-советского народа (дело было еще в перестройку), бензинно-полынный чад, колокольчики мои, цветики степные. Остановка у придорожной лавчонки, куда, оказалось, завезли дешевую "андроповку" (она же "первоклассница"). Массовый исход из автобуса, мгновенное возвращение, моментальное распитие из горла - и массовый падеж на пол, на колени теток с корзинками, на собственных младенцев: наповал, наповал, наповал. Никто не стремился, как Синь Цицзи, "продлить сладкие мгновенья": здесь только одна тяга к смерти, к самоистреблению: жизнь за горький поцелуй "белолицей девицы" в стеклянном сарафане, сорокаградусный поцелуй, помноженный на жаркие лобзания июльского солнца.

28

Вот мы теперь ворчим на "демократов", а то и бунтуем, алые транспаранты поднимаем. А вспомнить газетные заклинания не такого уж далекого прошлого: "за кого нас держали"?

"Каждый год, в эти апрельские погожие дни в столицу приходит особый, не похожий ни на какой другой праздник:

Ленинский субботник. Глубокий, сокровенный, волнующий смысл его заключается ц словах, которые звучат в кино и телепередачах, алеют на лозунгах и транспарантах, слышатся повсюду: "ВСЕ НА КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СУББОТНИК!"

Масло - масляное, масло - масляное, масло - масляное!

29

"Я повидал в свое время немало чудес: я видел совершенно непостижимое и безрассудное легкомыслие целых народов, позволявших себя вести и собою руководить своим избранникам и вождям, которые вселяли в них веру и надежду, как им самим было выгодно и угодно, хотя и громоздили сотни ошибок одну на другую и гнались за мечтами и призраками" (Мишель де Монтень)

"Безрассудное легкомыслие целых народов": смысл субботника - все на субботник. "Вера и надежда", пародия на христианские добродетели, - "вера в конечное торжество" и "надежда на лучшее будущее". Ведь ничего своего придумать не сумели, только бесстыдно обезьянничали - и, поди ты, их идиотские заклинания оказались действенней древних молитвословий. ...Алеют на лозунгах и транспарантах... Белеют на окнах подземных поездов - это я уже о листовках новоявленной "мессии" Марины Цвигун, или как ее там? - дебелая баба, в левой лапище - посох, скопированный с посоха из гробницы Тутанхамона, митра на голове: комсомольская, говорят, вожачиха, перекинувшаяся в явную демоницу - уж не Марины ли Мнишек перевоплощение? Ее "подметные письма", порхающие по мраморным гротам московской подземки, бесовские гротески, плод совокупления совковых штампов с чернокнижными заговорами и проклятиями. Много ли этих листков уцелеет? Разве что в крупных музеях и библиотеках, а ведь это - тоже своего рода филология конца света. Отчего не процитировать, не сохранить в назидание потомству, если таковому суждено выжить?

"Мария Дэви Христос Прокляла их и наслала войну на Израиль, войну с арабами: выстрелы арабских "катюш" тотчас обстреляли Галилею, объявив войну иудеям" - неплохо для начала: "выстрелы обстреляли" и они же "объявили войну, хотя она была уже "наслана".

"Господь Профохатизировала все святые Места древнего Иерусалима, Назарета, Вифлиема и др. " Надо бы - ВифлЕема, ну, да это такая мелочь. А "фохат" - это из другой колдуньи, из Елены Блаватской, только та до "фохатизации", по природной литературной одаренности, не опустилась, это самодеятельность самой "Господь". В самой этой мешанине родов чувствуется совковая традиция: "врач сказала", "директор распорядилась", и вот теперь - "Господь Профохатизировала", "фохатизировались соответствующие "святые" места". Кстати сказать, эти кавычки, которыми, словно колючей проволокой, при большевиках удушались все подлинные святыни, яснее ясного говорят о подсознательной, неистребимой "совковости" вожачихи "Белого Братства": красного кобеля (пардон, суку!) не отмоешь добела.

И проклятия, проклятия: "Господь всех вас кгбэшных писак-проституток Сгноит в страшных болезнях!!! За лжепророчества и хулу! Так будет до тех пор, пока не раскаетесь пред Господом и не реабилитируете Его от клеветы!!!" - "Реабилитировать от клеветы" - это и вовсе недурно, Зощенко позавидовал бы. А сколько восклицательных знаков!!!

"Смерть от голода, язв, пожаров, наводнений и "случайных" несчастных случаев!!!" - "Случайные случаи"! Масло - масляное, смысл субботника - все на субботник! Фохат, Бегемот, Астарот!

А честно сказать, ничего тут нет смешного. Мальчишки, сующие нам эти "сатанинские буллы", всерьез заражены "фохатом" и поэтому, как пишет "пророк Господа" Юоанн Свами, теперешний Гришка Отрепьев, "не рискуют потерять иммунитет".

- А ты не разуверишься в своих наставниках, если предсказанный ими "конец света" не состоится? - спросил я у одного из юных подметчиков.

- Конец света обязательно состоится 24-го ноября, - заученно пробубнил тот, - что Господь обещала, то и будет.

30

"В каждом из нас тяга к добру уживается со склонностью ко злу и, по моему глубокому убеждению, мы живем в неизвестном нам мире - мире, исполненном провалов, теней и сумеречных созданий. Неизвестно, вернется ли когда-нибудь человечество на тропу эволюции, но в том, что изначальное, ужасное знание до сих пор не изжито, сомневаться не приходится". (Артур Макен, "Великий бог Пан",1897)

31

Нечисть и нежить. Вот как это толкуется у Даля: "что живет без души и без плоти, но в виде человека", "нежить не живет и не умирает", "у нежити своего обличья нет, она ходит в личинах":

вчера - комсомольский работник, сегодня - "Господь Дэви Христос", потрясающая магическим посохом: вчера - "доблестный защитник Белого Дома", сегодня - серый волк, ворвавшийся в российскую овчарню.

32

"Что есть силы сшибается солнце с луной

Звезды падают как перезрелые очевидцы

Или как выводок серых мышей

Ничего не страшись приготовь свои тяжкие воды

Что легко прорывают плотину зеркал

И глаза мои илом заносят

И я вижу я вижу с мучительной ясностью вижу

От всех твоих гор и от всех островов

Остались одни лишь гнилые вершки

Изъеденные неумолимой слюной океана"

(Эме Сезэр, "Среди прочих напастей")

33

Не нужно думать, что эта "филологическая окрошка" сварганена исключительно по рецептам Розанова или того же Монтеня. Мне самому более всего ощутим в ней привкус "Записок от скуки" Кэнко Хоси, японского поэта и монаха, жившего в XIV веке.. "Стремление всенепременно подбирать предметы воедино есть занятие невежд," - пишет он. - Эта мысль кажется мне великолепной. Интересно, когда что-либо незаконченное так и оставлено, - это вызывает ощущение, будто жизнь течет долго и спокойно. Во внутренних и внешних сочинениях, написанных древними мудрецами, тоже много недостающих глав и разделов . Известно, что даже при сервировке стола японцы избегают цельных сервизов, им кажется, что одна посудина должна быть из лакированного дерева, вторая - из глины, третья - из бронзы, так интересней. Я готовил свою "окрошку" в полном соответствии с этими представлениями, но не "от скуки", как Кэнко Хоси, а "просто так", в перерывах между "халтурой": даже цепному псу, привыкшему к постылой конуре, хочется иной раз пробежаться по лугу этаким щенком, безо всякой цели.

34

В нашу окаянную пору поклонения всему материальному, что можно в руках подержать (сюда же и колдун Юрий Лонго, пляшущий по голым девкам, экстрасенсы и доморощенные йоги) - в эту пору часто можно видеть, как грошовые, в общем-то, вещи обрастают подобием культа, отражающегося в лексике. "Не травмируйте шкаф" - это с одной стороны, а с другой, "в порядке компенсации", отношение к живому человеку как к (фу, что за какофония: "кукакк", но, быть может, здесь и уместная) незамысловатому механизму, кофемолке какой-нибудь: "Васька вырубился", "Вовка отключился", "у Петьки шарики на ролики наехали". Сплошной кукакк. "Кук" по-английски - "чокнутый", "какос" по-гречески - "плохой, дурной", "кака".

35

И - предел падения русского человека, русского языка, - та же терминология в адрес водки: "А сколько в ей оборотов?" Даже водка, богиня-смерть, мыслится подобием машины, этакого вечного двигателя, карданного вала (Кардано был оккультистом, а не только инженером) с фантастическим числом оборотов.

36

Переписывая "подметные цидулы" Марины Цвигун, я краем сознания обмозговывал, чем бы их уравновесить: не все же бабы в России такие ведьмы и стервы. И вот вспомнил, что где-то у меня лежит письмо полуграмотной старухи, подобранное, кажется, прямо на мостовой или возле помойки, очень трогательное или даже прямо таки трагическое письмо. Я лишь слегка исправил в нем орфографию, там, где фонетическая транскрипция полностью затемняет смысл.

"Привет из рузы галя.

Добрый день семеновна писмо твое я получила на котором нарыдалас наревалас досыта. Семеновна пишу писмо а сама не вижу бумаги от слез. Я тебя ожидала что ты приедешь семеновна я очен плачу а сама незнаю почему я сечас одна как прихожу с работы залеваюса горкими слезами и каждый день сама знаешь как я жила и мне очен обидно что прожила всю жизнь и хорошего невидела и приходитса мне под старое одной вот почему мне обидно и сечас одна неском слова сказат. Семеновна Нина еще в больницы скоро приедет а ты пишиш что сдоровья неважная но что сделоть мне хочется к тебе приехоть но сечас не могу завтра я буду в москвы закупат продукты к сорока днам сорок дней буду спровлят 31 декобря. Семеновна тепер я опешу как он помер 21 ноября получил аванс 22 непошел на роботу когда я всходила в 12 чесов на роботу очень устал и после смены пошел аддыхать в чайну и больше невернулса сказали мне в 5 часов когда был мертвый застолом сидел в чайной помер семеновна лежал очень молодой полной был опухши хоронили в 24 похороны очен хорошия все были довольны в себлагодарили было 90 человек все четыре деревни всего хватило 500 рублей стратила 9 дней справляла тепер сорок дней семеновна. Мать и ана каждый вечер ходат а я все плачу сдоровя неважная очен болит голова работою на ферме прихожу домой темно нигде никово 29 поеду за надушкой и мишей на коникулы провезу на две недели. Семенона новостей очен многа славка помер мы хоронили пашу а ему была 9 дней. Тепер помер хромой севодня ево будут хоронит так что наш уголок запустел еще новое в брата коли тоже несчасья оленого мужа тоже схоронили сбросили под электричку и помер. Она была в положении 7 месяцев зделали оборт сечас она в них уже работает они преслали письмо а на похоронах небыли. Семеновна всево не напишиш ноя возможна как будит нина к тебе приеду семеновна на пеши как ехот а то я забыла. Дос ведание не обежайса что как зря напесала не могу слезы градом катятся очен скучна дос ведание галя семеновна поправляйса крепис не падай духом."

Вот такое письмо: почти шекспировская драма, даже не понять толком, сколько там смертей: "он", померший в чайной, "Славка", "Паша", "хромой", "один муж", сброшенный под электричку, (хотя, наверное, сам упал по той же пьяной лавочке) и ее нерожденный ребенок - шесть человек всего. И поток сознания в духе Джойса, и эпика скандинавских саг ("был мертвый за столом в чайной", "лежал очень молодой", "похороны были хорошия, все был довольны, все благодарили" - чем не языческая тризна? - и самое главное, мужественная концовка: "Семеновна, поправляйся, крепись!"

В трудные минуты я перечитываю этот корявый текст - и все мои напасти кажутся сущей ерундой в сравнении с тем, что в нем описано: поправляйся, крепись!

37

А еще одна старуха - ее имени я не упомнил - доживала свой век в Орле, в шлакоблочном курятнике, прилепленном к соседскому пятистенку. Никто мне не поверит, но клянусь, что изъяснялась она на языке времен Шемякина суда, ну прямо бунинский персонаж с "косолапым, крупным говором: "Зятек-то мой картоплю копах, да ноженьку-ту косулей (лемехом то-есть) и посечи"; "Сунулася было бабка в райсобес, да ни шиша ей там не даде"; "Нача ён с им пити, да внезапну и помре".

Только что началась Корейская война (у нас говорили - "карельская" и все искали по детским учебникам географии где-то на Северо-Западе) и соседская бабка - как сейчас ее вижу - целыми вечерами просиживала у оконца, выходящего в наш сад, приклеив ухо к ламповому приемнику, подмигивавшему зеленым кошачьим глазом, сидела и приговаривала:

- Иного ничего мине и не осталося, развие голоса энти поганые послушати. Авось хучь какуя правду скажут.

Смелая была старуха, и собой очень видная.

38

Оглядываясь назад, вижу, что переход в новую эпоху, да что там в эпоху - в параллельную вселенную, свершался постепенно: мы в нее именно переходили, а не перепрыгивали. Листаю я, скажем, "Московскую рекламу", а там кто-то кому-то предлагает какие-то "оверлоки" или, допустим, "кодирует запойные состояния".

Что за оверлоки такие? Может, опечатка, а надо - верлиоки, то-есть одноглазые людоеды, родичи гомеровского Полифема? Но нет, часто они промелькивают, в разных контекстах, но единой транскрипции.

А что значит - "кодирую запой"? Не связано ли это каким боком с пресловутым "моральным кодексом"? Неужто читают алкашам этот самый кодекс таким же манером, как на Тибете читали вслух умирающим "Бардо тодол", "Книгу мертвых"? Или припарки им делают из газетенок с текстом кодекса? И предлагают сжевать эту муру и проглотить: "возьми и съешь ее, она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих сладка как мед".

Ну ничегошеньки не понятно.

А то вижу как-то на столбе объявленьице: "Перевожу с языков паскаль, алгол и кобол"

. Что за язык такой - "паскаль"? Может это паскуанский какой-нибудь, разгаданное наконец наречие древних жителей острова Пасхи? Или просто язык Блеза Паскаля: ведь этот великий философ и механик был, помимо прочего, преизрядным стилистом. Ну, тогда так бы и объявлял: перевожу с французского.

"Алгол" представляется чуть попрозрачней. Это, надо полагать, мычание вышеупомянутых страдальцев-алкашей, когда они совсем уже лыка не вяжут, а "только му да му". И кто-то насобачился переводить их мумуканье на обычную российскую мову, дело нехитрое, особенно если сам иной раз прикладываешься.

А что делать с "коболом", это еще какой породы зверь? Кобель, что ли? Или кобольт, европейская разновидность домовых? Опять же, можно было не морочить людям голову, а так прямо и сказать: перевожу с языка мелких стихийных духов германо-скандинавского региона.

И вдруг меня осенило: а что если это никакие не шуточки? Вдруг такие языки и впрямь существуют: паскаль, алгол и кобол?

Только на них еще не нашлось лексикографов. И словари соответствующие не поступили в продажу.

А потом пошло-поехало, с пустяка начавшись, и вот теперь я живу не в Советском Союзе, а в какой-то другой непонятно какой, стране, на монетах - двуглавый орел, коробок спичек стоит семьдесят пять рублей, в газетах полно объявлений про доставку на дом очаровательных девушек и закусок с выпивками для состоятельных господ.

Параллельная вселенная, выросшая из простецкой чернокнижной формулы: "паскаль - алгол - кобол". В начале было слово.

39

В древней Согдиане (это где-то в Средней Азии), в пору нашествия на нее Македонца Искандера Двурогого, была, говорят, в ходу среди мальчишек такая каверзная забава: тебя спрашивали:

- Ты за кого: за луну или за солнце?

И ты простодушно брякал:

- За солнце...

И твой экзаменатор принимался скакать вокруг тебя на одной ножке и что есть сил вопить:

- За проклятого Македонца! За фашиста-фалангиста!!

И ты спрашивал:

- А как правильно?

И тебе отвечали:

- За луну, за согдийскую страну. Нет ее милей и краше, величав ее простор. Стережет границы наши грозный царь, великий Пор.

И ты шел к маме, про которую знал, что она никогда не соврет, и спрашивал с дрожью в голосе:

- Мам, а кто главнее - Бог или грозный царь Пор?

И мама, не задумываясь, отвечала:

- Бог - на небе, Пор - на земле.

Согдийская диалектика, единство и борьба противоположностей, загадка сфинкса, испокон веков толкуемая так, чтобы и волки были сыты и овцы целы.

40

При первом чтении набоковской "Лилит" меня удивило одно слово - "незабытая":

И яростным ударом чресел Я в незабытую проник.

Почему "незабытая" - разве "лирический герой" стихотворения был с ней раньше знаком? Ведь они, вроде бы, впервые встретились после его смерти.

И стал я понемногу "вчитываться" в эту небольшую вещь, прояснять ее для себя. За границей, наверное, немало о ней понаписано и параллелей проведено, а у нас мне не доводилось читать ничего путного, разве что поэт Вознесенский высказал оригинальную мыслишку, что-де Лилит - это прообраз Лолиты, или что-то в этом роде. Так ведь сам автор в примечании к стихотворению призывал догадливого читателя воздержаться от поисков в этой абстрактной фантазии какой-либо связи с его позднейшей прозой. В общем, поделюсь-ка и с этим читателем кое-какими доморощенными соображениями и скороспелыми выводами.

Ну, во-первых, понятно, что "исток" стихотворения, "исток" в буквальном почти смысле - это банальнейшая ночная поллюция; в Ветхом Завете, кстати сказать, мужчина, с которым приключилась эта оказия, считался "нечистым" и должен был "выйти вон из стана и не входить в стан" (Второзаконие, 23, 10). Второй "исток", куда более важный, трагический - это гибель В.Д. Набокова, отца поэта, с которым он себя в стихотворении явным образом отождествляет, примеривая на собственную жизнь его смерть. Третий исток, уже без кавычек, это трактат великого каббалиста Исаака Луриа" "О круговращении душ". Там, в гл. XXX, говорится о том, что когда Адам "вкусил от древа познания, и добро смешалось со злом, и слюна Змея растеклась по миру, он начал грешить, испуская свое семя впустую. А из семени, пролитого впустую, Лилит и Нахема творят тела демонов, духов и лемуров". И еще там сказано, что "Лилит совокупилась с Первоадамом в ту пору, когда он еще не получил душу живую".

Когда мне вспомнилось это место из "Круговращения душ", я понял, почему набоковская Лилит - "незабытая". Лирический герой... да нет, сам Набоков сперва отождествил себя с мертвым отцом, а вслед затем, мысленно двигаясь вглубь времен, - с п р а о т ц е м, то-есть с Адамом. Недаром в стихотворении сказано, что взор Лилит испепелил на нем (Набокове) одежды, он стал наг, как и подобает Адаму. Наг - и безрассуден ("он еще не получил душу живую"). Наг - и одинок, как только может быть одинок мертвец, оказавшийся в двусмысленном, зыбком, неведомом пространстве инобытия, то ли в раю, то ли в аду. Нет рядом ни Вергилия, ни Беатриче. Немудрено поэтому, что соитие с первой попавшейся девочкой представляется ему чем-то вроде спасения: "Впусти, впусти же, иначе я с ума сойду..."). И он с ней соединяется - пытается соединиться.

С кем? Кто эта "девочка нагая с речною лилией в кудрях"? Здесь опять не минуешь перечислений. Во-первых, она - русалка, то-есть утопленница, то-есть мертвица. Не случайно автор в самом начале стихотворения делает явную отсылку к пушкинской Русалке ("дочка мельника меньшая"), а, может быть, и к русалкам Гоголя со всеми их соблазнительными прелестями. Русалка - владычица водной стихии, самое внятное олицетворение женского начала и человеческого и вселенского. И еще тут невольно приходят на ум розановские "бородатые Венеры" ("с бородкой мокрой между ног"). Но в то же время Лилит - это и воплощение стихии огня - ее взгляд испепеляет. И - что немаловажно - в ее царстве сквозит третий космический элемент - воздух, но воздух горячий (Яворы и ставни горячий теребил Эол..."). Словом, налицо три стихии (вода, огонь, воздух), но нет з е м л и, и это понятно: земля - стихия Евы.

Далее: Лилит - это змея (или сам Змей-искуситель), и в змею (Змея) она на миг превращает мертвого своего избранника ("Змея в змее, сосуд в сосуде..."). Можно сказать, что здесь временные рамки стихотворения раздвигаются до такой степени, что заключенная в них картина вполне может быть соотнесена с эпохой сотворения мира, когда, по словам Блаватской, "Огненный Змий выдыхал огонь и свет на предвечные Воды".

Но все это - дурной сон, морок, смерть в смерти, брак мертвеца с мертвицей и демоницей, "семя, пролитое впустую", "странный ветер", "молчащая дверь", безумие и мука. И - умножение демонов; "козлоногий, рыжий народ все множился". И - падение героя (Набокова?) в пропасть непомерной глубины - от рая седьмой строки до ада последней.

В общем, достаточно емкое произведение: век XX - и предвечность, рай и преисподняя, три явных космических стихии - и подразумеваемая четвертая, намеки на сакрально-эротические фрески Помпеи ("и в вольной росписи стена"), скрытые цитаты из Луриа, Пушкина, Гоголя, Розанова, воспоминания детства (можно и так понимать строки о дочке мельника), и-я думаю - многое, многое другое.

41

Как-то Леня Прихожан затащил меня в чистенький вертепчик (в коммуналке), где стены были обиты картонными поддонами для яиц, очень оригинально. Бедовая в этом инкубаторе не художник и не поэт (отсюда и чистота), а "собиратель":

- А вот подлинная жемчужина моей коллекции:

"Неопалимая купОна".

Я не решился его поправлять, но что-то во мне дрогнуло. Помесь "Купины", горящего и не сгорающего куста из Ветхого Завета с "Фальшивым купоном" Толстого - какой сюрреалист, какой обэриут до такого додумается?

42

Вот было бы великолепно и поучительно, если бы от Хлебникова остались лишь фрагменты в мемуарах или сочинениях всяких там филологов и мифографов, как от досократиков! С какой жадностью приникали бы потомки к этим "серебряным дребезгам", тряслись над каждой буквой, сопоставляли варианты, комментировали, спорили. А при нынешнем положении дел Хлебников ужасно разочаровывает: пригоршня таких "дребезгов" в луже пошлейшего, сонного графоманства:

И старец пены, мутный взором,

Из кружки пива выползая,

Грозит судьбою и позором,

Из белой пены вылезая.

Пена, вылезающая из пены, да еще с потрясающей рифмовочкой: "выползая" - "вылезая"! И это называется новаторством и будетлянством...

А ведь сам он, казалось бы, все сделал, чтобы сравниться в славе с Гераклитом: стихов своих не завершал и не берег, таскал их в какой-то наволочке (или басни все это?), сорил ими как подсолнечной шелухой. Но, видно, от судьбы не уйдешь.

43

"Такой человек, как я, плюет на жизнь миллиона людей", - признавался Наполеон. И загубил этих жизней вдвое больше, чем оплевал, - по масштабам двухсотлетней давности это вполне сопоставимо с кровавой жатвой Гитлера во Второй Мировой войне. И пленных турок перестрелял в теперешнем Тель-Авиве: злодеяние, по тем временам, непредставимое и непростительное. И еще много разных разностей натворил.

Но вот что писали о нем, после его смерти, великие русские поэты- патриоты Пушкин и Лермонтов, - о нем, об Антихристе, которому Лев Толстой кроме того, приписывал "глупость и подлость, не имеющие примеров";

Пушкин:

Да будет омрачен позором

Тот малодушный, кто в сей день

Безумным возмутит укором

Его развенчанную тень!

Хвала!.. Он русскому народу

Высокий жребий указал

И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

Лермонтов:

Изгнанник мрачный, жертва вероломства,

И рока прихоти слепой,

Погиб, как жил - без предков и потомства -

Хоть побежденный, но герой!

Родился он игрой судьбы случайной

И пролетел, как буря, мимо нас;

Он миру чужд был. Все в нем было тайной,

День возвышенья - и паденья час!

А все это вот к чему: можно ли себе представить Твардовского или какого-нибудь там Симонова, слагающих в сорок пятом-сорок шестом году трагические оды на гибель Гитлера, где ему провозглашалась бы "хвала", где он назывался бы "героем", "указавшим русскому народу высокий жребий"? Предположение совершенно фантастическое, ибо наши знаменитые (некогда) пииты были прежде всего х о л о п а м и, а уж потом - стихотворцами, а уж исторически мыслящими людьми они никогда не были3. Гитлер был для них только "бесноватым фюрером", а не д а и м о н о м, не воплощением судьбы. Судьба, рок - все это понятия для них непостижимые; их таланта, их ума хватало только на простецкую дилемму: "ярость благородная" - с одной стороны, "проклятая орда", "захватчики подлые" - с другой.

44

"Аум! Этот звук - все это. Вот его разъяснение: прошедшее, настоящее, будущее - все это и есть звук Аум. И то прочее, что за пределами трех миров, - тоже звук "Аум".

Почему именно "Аум", а не "My", не "Ага" или еще как-нибудь?

Почему именно в этом звуке свернуты все три Веды, все три мира? Но ведь никто не объяснит, отчего число "Пи" какое-то очень уж нескладное: 3, 14..? А как было бы эстетично, практично и педагогично, если бы оно выглядело округлым и завершенным, если бы радиус укладывался в окружность ровно три раза! Но у нас своя эстетика, а у Бога - своя. Она не менее таинственна и темна для человека, чем стих Корана в сравнении с энциклопедией "Коран", где все разложено по полочкам. Что и можно сказать о числе "Пи", так это то, что оно пугает своей бездонностью, неисчерпаемостью:

сколько ни подставляй цифр за запятой, им не будет конца.

И вот что еще интересно и, по моему, никем не замечено:

символика цифры 14 в творчестве Борхеса. Он часто к ней обращается: в новелле "Письмена Бога" упомянуто изречение из четырнадцати бессвязных (или казавшихся бессвязными) слов, в котором заключена магическая формула всего мироздания; в "Доме Астерия" "все повторяется бесконечно, четырнадцать раз". Почему Борхес избрал именно это число для обозначения бесконечности? Думаю, что он тоже склонялся над темным колодцем числа "Пи", но главное в том, что все цифры до четырнадцати что-то значат, и значат очень много (не буду перечислять символику). Двенадцать - божественное совершенство, тринадцать - чертова дюжина, а четырнадцать? Ничего, ничто, бездна, мистическая ночь, куда нет доступа человеческому сознания: что в сравнении с ней квадриллионы из "Братьев Карамазовых"?

Если уж говорить начистоту, то цифра 3. 14... - это и есть "письмена Бога", иероглиф Абсолюта.

Август 93 - сентябрь 94

перейти в оглавление номера