ВАЛЕНТИНА ДОРОФЕЕВА

МЕЩАНИН ИЛИ АРИСТОКРАТ?

(К вопросу о трактовке А.Ф.Лосевым образа calos c'agathos¹ в сочинении Ксенофонта "Oikonomicos"²)

Я называю мещанским все то,
что мне кажется низким.

Г. Флобер

Внешние блага приобретаются и охраняются добродетелями.

Аристотель

Древнегреческий термин "калокагатия" представляет соединение двух слов: calos - "красивый", "прекрасный" и agathos - "хороший", "добрый", подразумевая гармонию души и тела в их самодовлеющем совершенстве. Впервые понятие "калокагатия" встречается в изречениях, приписываемых Солону; в дальнейшем к нему прибегали многие древние авторы. Более того, этот термин оказался столь точен и выразителен, что и современные исследователи нередко пользуются им, желая передать совершенство телесного и духовно-нравственного склада (так, Й.Хейзинга говорит о калокагатии применительно к средневековому рыцарскому идеалу).

Среди отечественных ученых особое внимание исследованию калокагатии уделил Алексей Федорович Лосев, чьи научные интересы сосредоточились прежде всего на проблемах античной культуры и, в частности, ее этических и эстетических категориях. Статья Лосева "Классическая калокагатия и ее типы" была опубликована в журнале "Вопросы эстетики" за 1960 г., а позднее без изменений вошла в его фундаментальный 8-томный труд "История античной эстетики". Ученый прослеживает изменение значения термина "калокагатия" от Солона до Аристотеля. Отмечая большое разнообразие трактовки данного термина, Лосев приходит к выводу, что калокагатия - самое яркое выражение классического идеала. "Калокагатия - это гармония внутреннего и внешнего, "души" и "тела". При этом содержание "внутреннего" в калокагатии, "души" - тоже телесно. Самообновление живой телесной стихии, живое тело как самоцель - вот что является исходным пунктом для понимания античной калокагатии. Гармония тела и души здесь осуществляется с приматом тела как такового"³. Таким образом, утверждает Лосев, "классическая калокагатия является основой классической греческой скульптуры, построенной на равновесии и гармонизации центров тяжести и пространственной размеренности физического тела. Это однако не означает, что в калокагатии с античной точки зрения не участвует душа. "Душа" не только участвует, но она в качестве "принципа жизни" и "начала движения" как раз и делает тело живым и прекрасным телом. Но тут нет души в монотеистическом смысле, т.е. души как основы самостоятельной и неповторимой личности. В живом теле принцип жизни (а это античные мыслители и называли душой) и материальная сфера его осуществления (то есть тело) суть только абстракции, может быть полезные в целях той или иной научной или философской теории, но отнюдь не существующие раздельно. В этом значении калокагатия то же что, и античный классический скульптурный идеал. Этот идеал - духовен, и в то же время лишен всякого аскетизма, всякого принижения плоти, наоборот, единственная цель этого духа - увековечить живое и красивое тело. Личность, которую подразумевает классический идеал, совершенно немыслима в отрыве от тогдашнего рабовладельческого коллектива. Поэтому классическая калокагатия является также идеалом полисного гржданства, и это составляет очень важную сторону в искусстве Греции классического периода" (с. 436-439).

Данное рассуждение Лосев дополняет типологией различных значений понятия калокагатии, которые прослеживаются в источниках. Ученый выделяет его социально-историческое, политическое, интеллигентно-софистическое и философское значение. Социально-историческая калокагатия в свою очередь подразделяется на 1) старинно-аристократическую калокагатию, связанную с родовыми, исторически сложившимися привилегиями; 2) общественно-демокративную, связанную с внешней, репрезентативной стороной греческой культуры, прежде всего с олимпийскими и другими спортивными состязаниями; 3) и наконец, мещанскую калокагатию, по мнению Лосева, изображенную Ксенофонтом в трактате "Домострой".

Философско-лингвистический анализ Лосева исключительно интересен и глубок (здесь он как философ пребывает в своей стихии), однако его культурно-историческая типология представляется спорной. Не преследуя цель пересмотреть всю предложенную Лосевым классификацию, мы поведем речь о последнем типе калокагатии, охарактеризованной им как "блестящий образец вполне законченной, продуманной до последней детали мещанской концепции калокагатии", которая, по мнению ученого, содержится в трактате Ксенофонта "Oikonomikos". При этом Лосев противопоставляет мещанскую и аристократическую калокагатии, ибо "это - полюсы, особенно по своему социальному содержанию"(с.410). Впрочем, уже в словосочетании "мещанская калокагатия" заключено некое противоречие, ибо сами древние видели в калокагатии аристократический идеал, превалировало представление, что калокагатию воплощают в себе aristoi - наилучшие, а таковыми считались самые знатные и богатые граждане, полисная элита.

Прежде чем перейти к изложению аргументации Лосева, стоит немного рассказать о трактате "Домострой" и личности его автора. Ксенофонт родился в Афинах, по-видимому, в состоятельной семье, т.к. получил воспитание и образование, подобающее аристократу (известно, что он в течение многих лет был учеником Сократа). Он прожил весьма долгую (приблизительно 430-355 гг. до н.э.) и бурную жизнь, принимая деятельное участие в политических и военных событиях своего времени. Известен Ксенофонт прежде всего как историк, однако, по справедливому замечанию Э.Д.Фролова⁴, он был не просто историческим писателем, а весьма своеобразным и оригинальным мыслителем, сыгравшим видную роль в развитии античной политической мысли. В древности Ксенофонта ценили чрезвычайно (недаром все его произведения дошли до нас и притом во многих списках). Цицерон находил, что его речь слаще меда и что его голосом как бы говорили Музы.

Трактат "Домострой" скорее всего был написан в Скиллунте, где у Ксенофонта было поместье, подаренное ему спартанцами, в котором он поселился с семьею после долгих лет службы у спартанского царя Агесилая.

"Домострой" - не вполне обычное литературное произведение. Это первый, дошедший до нас опыт литературной обработки теории домоводства. (Самыми первыми теоретиками домоводства были софисты. Управление домашним хозяйством, как и управление государством и ораторское искусство, входили в предлагаемую ими программу философского образования). "Домострой" - единственный из посвященных специальным вопросам трактатов Ксенофонта написан в форме философского (сократического) диалога. Однако, его можно отнести к философским произведениям не только по форме (жанру), т.к. вопросы рационального домоводства здесь органично взаимосвязаны с философско-этической проблематикой.

По содержанию и форме трактат четко делится на две части. Первая занимает приблизительно треть и носит более теоретический характер. Она посвящена, во-первых, управлению хозяйством (oikonomia) как определенному виду экономической деятельности (oikonomike tehne) и науке об управлении (episteme oikonomia), а во-вторых, вопросам земледелия (georgia) как главного вида человеческой деятельности. Вторая часть (гл. VII - XXI)⁵, содержит практические советы и обоснование выдвинутых в первой части теоретических положений на примере идеального ойкоса (oikos) Исхомаха - домохозяйства некоего состоятельного афинского землевладельца, пользующегося у сограждан репутацией "прекрасного и хорошего человека". (В первой части изложение ведется от лица автора, пересказывающего беседу Сократа с его учеником Криптобулом, а во второй - уже от лица Сократа передается его диалог с Исхомахом).

Теперь обратимся к исследованию Лосева. Понимая, что одним лишь использованием слова "мещанство" применительно к античности можно навлечь на себя критику, ученый спешит уточнить, что данный термин он употребляет "условно, в строго определенном смысле". "Под мещанством, - разъясняет Лосев, - мы в данном случае понимаем тип социальной и духовной жизни (и, значит, культуры), возникающий на почве такого рационального предпринимательства, которое исключает всякий другой социальный и духовный уклад, будучи само ограничено более или менее узкими рамками с исключением всякого рода крайностей". Предпринимательство же - это "индивидуально-психологический и социальный уклад, определяющий собой возникновение предприятия", чья практически единственная цель - "извлечение выгоды" (с. 395-396). Определение это достаточно туманно, как и многие определения Лосева. В своей "Истории русской философии" В.В.Зеньковский отмечал⁶, что Лосев часто вынужденно запутывал и усложнял свои рассуждения, чтоб их не могли понять и вменить в вину цензоры. Но в данном случае, кажется, такой необходимости нет. Возникает ощущение, что автор, основываясь лишь на эмоциях, не достаточно ясно представляет себе социально-историчекие корни анализируемого явления, которое ему явно не нравится.

Далее Лосев подчеркивает, что отнюдь не одинок в своей неприязни к мещанству, образ которого как культурно-психологического феномена в русской литературе и публицистике уже успел сложиться. Философ цитирует Герцена, Белинского, Горького и с их помощью дополняет данное им сущностное определение мещанства такими чертами, как : "уродливо развитое чувство собственности", при котором "человеческая личность лишается самоценности", "филистерство", "узколобость и духовная нищета", "эгоцентризм", ограничение всей "духовной, культурной и социальной жизни человека ... узким кругом интересов", отказ от "всяких крайностей как невыгодных и нерентабельных" (с. 396).

Создается впечатление, что и самого Лосева до известной степени смущает нарисованная им мрачная картина, так как он, вдруг прервав свои рассуждения, высказывает предположение, что "мещанская калокагатия вовсе не проповедуется самим Ксенофонтом, а только художественно им изображается" (хотя несколько ранее он без колебаний утверждал, что "калокагативный мещанин" - не кто иной, как сам Ксенофонт) (с. 397). Не говоря уже о том, что ученый здесь противоречит самому себе, его предположение не имеет под собой никаких реальных оснований. Современные исследователи творчества Ксенофонта единодушно утверждают, что "Домострой" был написан в то время, когда его автора занимали вопросы рационального ведения своего собственного хозяйства. Также "Домострой" служил практическим пособием для двух его сыновей, Грила и Диодора. Действительно, не вызывает ни малейших сомнений, что "Oikonomikos" - программное произведение Ксенофонта, излагающее его понимание того, что есть идеальный ойкос и образцовый домохозяин.

Далее Лосев обращается уже непосредственно к тексту источника, иллюстрируя собственные положения пространными цитатами. Рассмотрим основные:

а) Стремление из всего извлекать выгоду. "Мещанин, - утверждает Лосев, - все на свете стремится вовлечь в орбиту своего предпринимательства. Вещи ценятся у него только с точки зрения их полезности "(с. 399). Здесь явно смешиваются понятия "польза" и "выгода". Пользе, действительно, уделено в "Домострое" значительное внимание; причем трактуется это понятие совершенно в духе этики Сократа, который, как известно, отождествял хорошее, полезное и прекрасное. Совершенный человек (calos cagathos), согласно Сократу, должен быть хозяином всего и все обращать в свою пользу, т.е. уметь хорошо управлять и собственным телом, и своими страстями, и имуществом, и временем; обращать в свою пользу дружбу и даже вражду (I, 14,15). В понятие пользы здесь вкладывается самый широкий смысл, и если стремление к пользе (как оно понимается в трактате "Oikonomikos') считать мещанской чертой, то следует признать мещанином и самого Сократа, а подобное не берется утверждать даже Лосев.

б) Богатство. Среди типично "мещанских" черт Лосев называет "стремление быть обязательно богатым" (с.407). Допустим, однако богатство как таковое оценивается в "Домострое" неоднозначно. В шутливо-иносказательной форме подобная неоднозначность выражена Сократом в рассказе о "бедной" лошади, которой "позволительно быть хорошей, если у нее душа от природы хорошая". Из этого бедняк Сократ заключает, что и ему "позволительно быть хорошим" (XI, 4-6). Богатство, таким образом, не является мерилом добродетели - добродетельными могут быть и бедные, и богатые. Относительны и сами понятия "богатство" и "бедность" (так, Сократ утверждает, что сам он "достаточно богат", а богач Критобул, напротив, "очень беден" (II, 2), уже потому хотя бы, что в античном полисе общество предоставляло состоятельным гражданам определенные привилегии, но также накладывало и обязательства⁷, от которых нельзя было уклониться.

Отсюда выводится принцип, который должен быть положен в основу домохозяйства: "ты знаешь, - говорит Кристобул Сократу, - одно средство к обогащению: ты умеешь жить так, чтоб оставался излишек". "Излишек" не стоит в данном случае отождествлять с прибылью: Кристобулу и Исхомаху он необходим для исполнения литургий, прибыль же связана с товарной направленностью и тенденцией к неограниченному развитию "предприятия".

Лосев, видимо, не делает различия между искусством "наживать состояние" и рациональным ведением хозяйства, главным образом, с целью воспроизводства, в то время как древние понимали, что эти внешне схожие явления могут иметь разную природу. В первой книге "Политики" Аристотель проводит различие между удовлетворением собственных потребностей и потребностей своей семьи, которое он именует "экономия" с одной стороны и искусством обогащаться - "хрэматистикой" - с другой. Все естественные, данные природой способы добывания средств к жизни - охота, рыболовство, земледелие, а также военное искусство, включая даже грабеж, - принадлежат экономии, полагающей предел стремлению к приобретению, тогда как в основе "хрэматистики" - жажда обогащения, уже беспредельная. ("Политика" 1254 а-1). Как явствует из самого заглавия, трактат Ксенофонта можно без колебаний назвать апологией Аристотелевой "экономии".

Совершенно невозможно согласиться с мнением Лосева, что деньги не интересуют Исхомаха как "средство для создания больших культурных и общественных ценностей" (последнее, подчеркивает ученый, характерно для немещанского сознания) (1, с. 399). На вопрос Сократа "Как видно, Исхомах, ты интересуешься тем, чтоб быть богатым...?" тот отвечает: "Конечно, интересуюсь...: приятна, мне кажется, пышность в служении богам, приятно и помогать друзьям в случае нужды, приятно и отечество не оставлять без денег" (XI, 9). Как видим, богатство здесь выступает лишь средством, позволяющим хорошо исполнять свои гражданские обязанности; к щедрости Исхомаха побуждают патриотизм и честолюбие. Лосев же пытается представить его щедрость лишь способом завоевать "коммерческую" репутацию, необходимую для "предпринимательской деятельности" (с. 400). Однако, изображенное в "Домострое" образцовое хозяйство зиждится на принципе автаркии, т.е. экономической независимости и самодостаточности (III,5; VI,11;XI,15-18; VIII,36), поэтому его владельца не могла всерьез волновать проблема "коммерческой солидности".

в) Уравновешенный бюджет. Лосев включает это требование в "кодекс мещанской морали" (1 с.406). Действительно, забота о том, чтобы расходы не превышали доходов, является важным принципом образцового ойкоса (VII, 36, XX, 21), предполагая ведение хозяйства по плану с соблюдением некоторой дисциплины, однако совершенно необязательно требует жесткого самоограничения. В мещанском этосе бережливость принимает другие формы: во-первых, это требование сберегать, чтобы инвестировать, во-вторых, ее фон - постоянный психологический дискомфорт и тревога, обусловленная, по мнению социологов, неустойчивостью положения мелкого собственника. Такого рода бережливость наиболее иррациональна и сочетается с мелочностью, эгоизмом, равнодушием к интересам окружающих⁸. Но, как уже было отмечено, Исхомах не стремится "сколотить состояние", к тому же его мироощущению совершенно чужды страх и осторожность, напротив, оно проникнуто спокойствием, уверенностью, жизненной энергией. Требование бюджетного равновесия, строго говоря, далеко от иррациональности. Ясно, что ни один трактат о ведении хозяйства не стал бы рекомендовать жить не по средствам. Тем не менее, Лосев считает провозглашаемый в "Домострое" порядок "благовестом мещанского мироустройства"(сноска?).

г) Любовь к труду. В понимании Лосева это предполагает полное отсутствие досуга и вечную озабоченность меркантильными проблемами (с.407). Но таков ли герой Ксенофонта?

Трудолюбие как общее требование, содержащееся во всех трактатах о ведении хозяйства, присутствует и в "Домострое" (IX, 16-19). Но далеко не всякий труд, независимо от того, хорошо или плохо он выполняется и какую приносит прибыль, рассматривается в нашем источнике как достойный и подобающий свободному человеку. Занятие ремеслом решительно отвергается как "рабское", вынужденное (VI, 5 - в)."Прекрасному и хорошему" человеку нет необходимости заниматься физическим трудом, его дело - управление земледельческим хозяйством, рассматривающееся как частный случай искусства управления (XV, 6). В "Домострое" постоянно подчеркивается сходство функций главы ойкоса с одной стороны и военачальника и правителя - с другой.

Деятельность Исхомаха на всем протяжении трактата характеризуется как присущая "свободному", "благородному" человеку (V, 11; VI, 8, 11). Само слово "труд" в "Домострое" обычно означает не усилия, направленные на достижение средств к жизни, а "доблестную деятельность".

д) Искусство властвовать людьми по их добровольному признанию. Эта способность, в трактовке Ксенофонта, порождается всей совокупностью достоинств и добродетелей свободного благородного человека, она определяет его превосходство, составляет как бы ядро его калокагатии (XXI, 8-12). Для Лосева же суть этого искусства заключается в "умении до полного цинизма разоблачать человеческие души и нащупывать в них универсальный рационально-предпринимательский костяк и корень" (1 с.408). Это мнение ученого предвзято и не согласуется с реальным положением вещей. В чувствах, к которым должен апеллировать хороший командир и начальник, стремясь руководить людьми с их согласия (во всяком случае, это касается свободных граждан), а именно к чувству стыда и честолюбию, - разумеется, нет ничего "мещанского", "рационально-предпринимательского" (XXI, 5-11).

е) Эстетическая культура. Невосприимчивость к прекрасному - одна из наиболее отличительных и одиозных черт "мещанского мировосприятия". Очевидно поэтому, стремясь во что бы то ни стало найти это качество у героя Ксенофонта, Лосев как ни странно даже придумывает "цитаты". Например: "Надо приучать жену к ведению хозяйства, а не сидеть в театре" (с.402) - ничего подобного мы не найдем в тексте трактата. Нет также никаких оснований утверждать, как это делает Лосев, что "Исхомах за трагедии и комедии не хочет дать и ломаного гроша", находит их созерцание "бесполезным и праздным" (с.410). Ученый это выводит из обращенных к Кристобулу слов Сократа о необходимости наблюдать за хорошими хозяевами с целью постичь эту науку, в то время как на игру актеров человек смотрит, чтобы усладить зрение и слух (III, 6-9), из которых еще не следует, что комедии и трагедии вообще не стоит смотреть. Герой Ксенофонта вовсе не чужд созерцанию красоты и эстетическому наслаждению ею. Однако (что характерно для эстетики Сократа и ментальности античного человека вообще), он отдает предпочтение красоте целесообразной, в которой ярко проявляется соответствие предметов и явлений их предназначению. (V, 21-23; VI, 11; VIII, 19-20; X, 1; XI, 10).

Из всего вышесказанного неизбежно следует вывод, что негативная оценка Лосевым (а ученый даже не дает себе труда скрыть отвращение к исследуемому предмету) калокагатии у Ксенофонта чисто субъективна и не имеет под собой реальных оснований.

Естественно, возникает вопрос: почему Лосев, известный своей колоссальной эрудицией, проницательный и тонкий исследователь, так ополчился на героя Ксенофонта и допускает столь очевидные промахи? Тут напрашивается ряд предположений, способных хотя бы отчасти объяснить этот парадоксальный, звучащий диссонансом эпизод в научной карьере Лосева.

Во-первых Лосеву словно бы не хватает конкретных исторических сведений (например, о литургиях, положении богатых граждан в античном полисе), которыми однако, этими сведениями уже располагали современные Лосеву историки. Возможно, эти специфические факты просто не интересовали философа в силу иной направленности его научных интересов.

Но главной причиной, побудившей Лосева обрушиться со столь язвительной критикой на "мещанскую калокагатию", на наш взгляд, стал тот социально-психологический фон, сложившийся на рубеже XIX-XX в.в. Именно тогда представители самых разных "идеологических течений" ("левые", дворяне, интеллигенция, люди богемы) дружно отвернулись от всего буржуазного, всего мещанского, а представление о мещанской морали как о некоем типологическом целом (в пылу полемики принимавшем нередко форму карикатуры) приобрело особенно четкие контуры: всем был равно несимпатичен приземленный, осторожный человек, поведение которого определяется страхом и житейской "мудростью", и притом преследующий исключительно собственные экономические интересы⁹. Лосев сформировался именно в тот период (I пол. XX в.), когда критическое отношение к мещанству глубоко укоренилось в умах людей, прежде всего интеллигенции, заставляя на подсознательном уровне относиться с недоверием к этосам, пропагандирующим трудолюбие, порядок, бережливость и т.д., без учета того, что в других культурах эти требования могут наполняться совершенно иным, в т.ч. и "немещанским" содержанием.

В заключение обратимся вновь к трактату Ксенофонта и его герою. По нашему мнению, в "Домострое" calos c'agathos - образец гражданина, принадлежащего к высшим слоям общества, является квинтэссенцией самой идеи свободного человека, полисного гражданина. Хотя следовать во всем личностному образцу¹⁰, изображенному в "Домострое", имели возможность не все граждане, а только представители землевладельческой элиты, именно он, этот образец, лежал в основе полисной идеологии, системы ценностей, в той или иной степени принятой всеми гражданами.

Домохозяйство и сама жизнедеятельность героя Ксенофонта, на первый взгляд самоценная, приобретает только в контексте полисной жизни, где главное - достойный ответ на требования и условия, предъявляемые гражданской общиной. Жизнь Исхомаха действительно замкнута в мире природных, практических жизненных ценностей, но было бы ошибкой свести их к исключительно утилитарным: возможности человека мыслятся как потенциально безграничные. Человек - творец не потому, что занят художественным творчеством или интеллектуальной деятельностью. Творчеством становится сам быт, претворясь в бытие. Домохозяин ощущает значимость своей деятельности (как глава ойкоса и отец семейства, способствующий воспроизводству традиционного, установленного богами порядка) не только в настоящий момент, но и в потоке поколений.

Это идеал простой жизни с ее независимостью и чувством спокойствия, с радостями умеренности, здоровья, труда и ничем не омраченной супружеской любви.

1 Все древнегреческие слова даны в латинской транскрипции. (Здесь и далее Авт)

2 Заглавие трактата обычно переводят как "Домострой", но некоторые исследователи и, в частности, Лосев предпочитают переводить: "Экономик".

3 Лосев А.Ф. История античной эстетики (итоги тысячелетнего развития). Т.8, книга 2-я. М., Искусство, 1994. (Далее ссылки с указанием страниц).

4Э.Д.Фролов. Факел Прометея, с.294. ЛГУ,1991 год.

5 Ксенофонт.Домострой. Из книги: Ксенофонт "Воспоминание о Сократе. М., Наука, 1993 (Далее ссылки на данное издание с указанием соответствующей главы и параграфа).

6 В.В.Зеньковский. История русской философии. Т.2, часть 2-я, с. 142. Л., Эго, 1991.

7 В классической Греции не взымали прямых налогов, поэтому часть государственных расходов была переложена на богатых граждан посредством литургий (leiturgia) - денежных повинностей. Например, в случае войны - триерархии (сооружение военного корабля), хорегии (оплата подготовки и выступления хоров) или гимнасиархии (содержание гимнасии в течение года). Все эти повинности, а также многие другие (содержание лошадей, покровительство иностранцам, жертвоприношения и т.д.) неизбежно сопутствуют богатству. (II, 5-7).

8 М. Оссовская. "Рыцарь и буржуа (исследования по истории морали). С. 200, 274-281. М., Прогресс, 1987.

9 М. Оссовская, там же, сс. 252-280.

10"Личностный образец" (термин предложен М.Оссовской) - это вымышленное или реальное лицо, побуждающее индивидов или социальные группы к подражанию, личностный образец предполагает некую иерархию ценностей, моральных норм.