ВЛАДИСЛАВ КУШЕВ

СЕМИОТИЧЕСКИЙ ТЕРРОР

"Вы знаете, что я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу: её задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе... она, на мой взгляд, получила в удел задачу дать в свое время разгадку человеческой загадки...»

Доклад прочитан 12 апреля 1997г. в Санкт-Петербурге на Международной конференции «Новые идеи эпохи регресса», организованной Центром Космических исследований им. С.Курехина и Крымской ассоциацией психиатров.

        Тупик, в который зашла Россия, очевиден каждому. Мы все больше утрачиваем свое геополитическое достоинство и, кажется, вот-вот сойдем с исторической сцены, подобно Риму или Константинополю. Разрушена экономика. Гибнет наука. Исчезает культура. Какая-то апатия овладевает обществом. Радикальные движения протеста против существующего миропорядка, как правого, так и левого толка, не находят поддержки. Тотальный хаос, в который мы с каждым днем погружаемся все глубже, кажется уже непреодолимым. Неужели мы всего лишь потерпели поражение в Третьей мировой (холодной) войне? Как говорит Френсис Фукуяма в нашумевшей статье "Конец истории?": "Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив.       То, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления." ("Вопросы философии", №3, 1990 г.).       Этот взгляд неверен уже потому, что зиждится на посылке, заимствованной из рухнувшей идеологической системы, а именно, что основным содержанием истории является классовая борьба.
Наш анализ современной ситуации основан на убеждении в том, что русская революция 1991 года имеет народный и позитивный характер, смысл которого настолько глубок, что до сих пор ускользал от понимания. Этот анализ показывает, что в февральской (1917) и августовской (1991) революциях Россия сбрасывала с себя обветшалые одежды идеологий не для того, чтобы пойти по пути технократического фашизма или вернуться на стезю религиозного фундаментализма, но чтобы обрести, наконец, своё истинное лицо. Мы утверждаем, что Россия претерпевает подлинную метаморфозу: гусеница исторического общества превращается в бабочку общества метаисторического.       Генетической программой этой метаморфозы служит пушкинский миф.       Прецеденты такого управления мифами ("развернутыми магическими именами", по выражению А. Ф. Лосева) жизни общества мы находим лишь среди первобытных народов, где они служат программой циклического самовоспроизводства локального общества, задавая алгоритм обряда инициации, или индивидуальной метаморфозы.       Пушкинский историко-политический миф, действующий в нелокальном обществе, давно уже вышедшем на сцену всемирной истории, есть инициационный миф народа в целом, миф, управляющий метаморфозой всего общества.       Воплощение мифа в политическую жизнь России чревато глобальными геополитическими следствиями. Здесь начинается Вторая мировая революция в истории человечества — не просто возвращение к матриархату, но созидание биархатного общества, в котором женское и мужское начала будут пребывать в гармонии.       Воплощение мифа подтверждает также выдвинутое нами ранее¹ положение, согласно которому русский язык обладает морфопоэтичес-кой функцией (то есть, морфологический аппарат его категорий обеспечивает качественное разнообразие мира) и может быть отождествлен с онтогенетическим кодом, передающим наследственную информацию от старого Космоса к новому в процессе его циклического самовоспроизводства.

Несколько лет назад нами было отмечено возникновение смысловой связи между современной российской политикой и пушкинской поэтикой (см. статью Н. Курапцевой "У нас в Лукоморье" в СПб газете "Единство" от 25.05.1993). На это указывала миграция в политический текст трех имен из поэмы А.С.Пушкина "Руслан и Людмила": Наины, Руслана и Черномора.       Компактное включение сразу трех имен главных действующих лиц поэмы на самую вершину властной пирамиды исключало возможность случайного совпадения.       Складывалось впечатление, что поэма — своеобразный политический миф, модель некоторого отрезка истории, ориентируясь на которую можно определить бессознательные мотивы поведения политических деятелей, провести, если угодно, психоанализ политической жизни. Однако, к моменту написания статьи мы еще не могли гарантировать общезначимость толкования, его объективность, в связи с чем и отказывались преждевременно вменять в вину политическим деятелям деяния сказочных героев.       Для однозначного, безусловного, объективного толкования как политического, так и поэтического текстов необходимо было определить характер отображения одного текста в другой. Несмотря на то, что убеждение в иконичности поэмы и её значимости для оценки политической ситуации уже существовало в обществе (см. анонимную поэму "Людмила", изд. Китеж, 1992 г.), необходимо было получить доказательства сохранения именами своих функций в политическом тексте с тем, чтобы избежать произвольных толкований, которыми грешил упомянутый текст и последующие публикации².       В настоящий момент мы готовы предъявить доказательства иконичности (инвариантности) пушкинской системы ценностей.       Перевод символической речи поэмы в речь социально-политическую требует, как и любая дешифровка, знания ключа. Образно говоря, три имени образуют треугольную замочную скважину, сквозь которую мало что удается рассмотреть. Символический мир поэмы — все эти похищения красавицы, богатырские битвы, волшебные превращения и воскрешения из мертвых — остается замкнутым в самом себе, поскольку нам не видно, как он накладывается на мир политических действий. Смысл последних спрятан за стеной, сложенной из "железобетонных" блоков наших личных и групповых систем ценностей (пристрастий, предубеждений, предрассудков, идеологических и культурных штампов), с которыми мы соотносим происходящие события и даем им оценку. Так, политическая схватка Руслана Хасбулатова с Борисом Ельциным может трактоваться по-разному, тем более, что имя Борис в поэме отсутствует. Не помогает в оценке и имя Наины, поскольку политическая функция Наины Ельциной нам совершенно неизвестна, а в поэме она связана и с добрым волшебником Финном, и со злобным карлой Черномором, и с коварным убийцей Фарлафом. Судить о действиях Виктора Черномырдина невозможно уже потому, что имя Черномор вплетено поэтом и в другую сказку, где его функция прямо противоположна карповой (зашита волшебного острова царевны Лебеди в "Сказке о царе Салтане").       Вот почему, несмотря на тройное тезоименитство, эзотерический смысл обоих текстов по-прежнему ускользает: у нас нет ключа, с помощью которого мы могли бы однозначно ориентировать треугольник поэтических имен в пространстве политических действий.       Чтобы открыть дверь в политический мир, необходимо было найти некую функцию, сохраняющую свою ценность в любой исторической системе отсчета, инвариантную ось, относительно которой оба эти треугольника могли бы быть ориентированы. На первый взгляд кажется, что ключевая функция должна быть связана с именем, также сохраняющимся в обоих текстах. Оказывается, что это не совсем так.       В политическом тексте есть одна фамилия (Гайдар), представляющая собой анаграмму поэтического имени (на это обстоятельство обратил внимание СПб поэт Евгений Макаров). Вводя в свой текст имя пушкинского героя Рогдая в качестве фамилии писателя, Клио использовала поэтический прием. Но это имя подверглось языковой обработке и самим поэтом, поскольку в "Истории государства Российского" Карамзина, откуда оно было заимствовано, имя звучит как РАхдай. Таким образом, все эти имена связаны с одной и той же поэтической функцией. Она-то и служит искомым инвариантным ключом для дешифровки.       Перестановка букв в имени соответствует тройному повороту ключа и отображает тройное действие поэтической функции: в творчестве Пушкина, Аркадия Голикова³ и самой Клио. Инвариантность именной оси подчеркивается сохранением именами своей основной (воинской: "...Рог-дай, воитель смелый, / Мечом раздвинувший пределы / Богатых киевских полей..." РЛ, Песнь 1:78.) функции—писатель Гайдар в юности был командиром Красной армии.       В пушкинском тексте Рогдай играет эпизодическую роль: он внезапно ("Вдруг за ним/ Стрелы мгновенное жужжанье,/ Кольчуги звон, и крик, и ржанье..." РЛ 2:146) нападает на Руслана и погибает в поединке. Функция Рогдая является как бы бородкой ключа: она точно соответствует функции внука писателя Егора Гайдара, который терпит политическое поражение в схватке с Русланом Хасбулатовым на Съезде народных депутатов в декабре 1992 года. Этот Съезд является ключевым для нашей истории. Здесь образуется " замочная скважина", благодаря появлению Черномырдина в качестве премьер-министра. И здесь же происходит однозначная ориентация всех политических функций в символическом пространстве (или наоборот).       В самом деле, отождествление Егора Тимуровича с Рогдаем позволяет дать истинную оценку политического события. Мы говорим об истинной оценке в том смысле, что она дается не произвольно, без ориентации на какую-либо систему ценностей толкователя. Единственным личным актом здесь является выбор модели и ключа к ней, но к этому выбору нас принуждают объективные обстоятельства. Клио сама навязывает нам модель интерпретации своего текста, и эта модель имеет собственную систему ценностей. Толкователь не привносит в неё ничего своего, он лишь непредвзято отражает в своем пустом сознании взаимоотталкивание двух текстов.       Точное соотнесение одной относительной функции с другой позволяет определить функцию второго имени, связанного с первым. Так мы узнаем, что действия Руслана Хасбулатова с точки зрения пушкинской поэмы следует рассматривать как выражение функции Руслана.       В отличие от монофункционального Рогдая, Руслан в поэме выполняет множество действий, подчиненных одной цели — спасению Людмилы. Поскольку в политическом пространстве целью всех сил является, если не спасение, то, по крайней мере, власть над Россией, впрочем, также прикрываемая словами о "спасении и возрождении", то отождествление в этом коде Людмилы с Россией не вызывает сомнений. Поэтому любые действия любой личности или группы (вплоть до народа в целом), направленные к этой цели, мы вправе приписывать действиям (сознательным или бессознательным) комплекса, то есть, совокупности функций, Руслана.       Поскольку воинская функция жестко фиксирована для именной оси Рахдай—Рогдай—Гайдар, внезапное (шоковое) нападение Рогдая на Руслана мы вправе соотнести с так называемой шоковой терапией Егора Гайдара, то есть, экономическому нападению на народ ( вплоть до разрушения военно-промышленного комплекса: "Уж копья брошены далеко, / Уже мечи раздроблены, / Кольчуги кровию покрыты, / Щиты трещат в куски разбиты..." РЛ 2:463). Подтверждением этого вывода является анализ следующих двух поражений Гайдара ("и его команды") — имеется ввиду поражение партии Гайдара на выборах в Думы. В этих случаях прямой результат действия комплекса Руслана — поражение партии "Демвыбор России" (молва, сокращающая название партии до "выбросов", обнаруживает еще одно забавное соответствие: в конце поединка Руслан выбрасывает Рогдая в реку, РЛ2:482) — маскируется позитивным волеизъявлением избирателей, голосующих за кого угодно, но только не за Гайдара. Нельзя поэтому приписывать ни либералам Жириновского, ни коммунистам Зюганова функций Руслана. Комплекс Руслана на выборах в Думы проявляется лишь в политическом поражении партии, реализующей в глазах народа функцию Рогдая.       Но оставим Егора Тимуровича, исчерпавшего возможности проявления своей функции. Перейдем к таинственной фигуре Бориса Ельцина. Ведь Гайдар действовал в политическом тексте не сам по себе, но выполняя его волю (функция Наины, поскольку именно она направляет Рогдая, а затем Фарлафа). И Руслан Хасбулатов боролся не с самим Гайдаром, а с политикой Ельцина, которую он осуществлял через своих ставленников.       Весь мир помнит трагический исход этого противостояния: расстрел "Белого дома", политическую смерть Руслана Хасбулатова и его единомышленников, месяцы их заточения в Лефортово и внезапное "воскрешение" (амнистия, объявленная Думой , кстати, 23 февраля 1994 года, в день Красной армии). Разве не являются эти события точным аналогом тех, что происходят в поэме: "Фарлаф — крикун надменный, / В пирах никем не побежденный, / Но воин скромный средь мечей"(РЛ,1:81) — коварно убивает спящего Руслана, которого затем чудесным образом воскрешает Финн. Сон Руслана в политическом контексте символизирует неадекватность восприятия и оценки ситуации группой Руслана Хасбулатова. Дума же выступает в роли Финна.       Функция Фарлафа проявляется Ельциным и по отношению к Горбачеву, поскольку подписание Беловежских соглашений приводит того к политической смерти. То, что Горбачев выполняет некоторые функции Руслана, например, мечом гласности разрушая империю карлы-Маркса, подтверждается и топонимически: во время путча он находится в трехдневном "полете" на черноморском "подбородке" (мыс Форос в переводе с греческого означает "несущий"): "Два дня колдун героя носит, / На третий он пощады просит" (РЛ, 5:85). Не забудем также, что действие поэмы происходит в эпоху киевской Руси, а Крым принадлежит Украине— начало прямого, иконического действия поэмы, её воплощение в историю, "заземление" отмечено географически. Момент слабой топонимической маркировки остается и при первой реализации Ельциным функции Фарлафа. Подобно ему, Ельцин "привозит" освобожденную ( но спящую, поскольку именно его она рассматривает как своего освободителя) Россию из лесов, пусть и не муромских, как в поэме ("Я так нашел её недавно / В пустынных муромских лесах / У злого лешего в руках",РЛ,6:101), но расположенных рядом Беловежских. В этой серии событий мы находим и последующее воскрешение Горбачева к политической жизни (его участие в президентских выборах), и символическое восстановление СССР Думой (денонсация Беловежских соглашений в марте 1996 года).       Третий раз функция Фарлафа проявляется Ельциным лишь частично. Мы имеем ввиду развязанную им братоубийственную войну в Чечне, направленную на истребление собственного народа . Частичность проявления функции связана с тем, что политическая действительность перестает управляться одной лишь Поэмой, в неё вплетаются и мотивы пушкинских сказок. Так, война в Чечне связана с воплощением "Сказки о золотом петушке", а появление Александра Лебедя в качестве потенциального Президента России свидетельствует о действии "Сказки о царе Салтане" (Александр Иванович носит сказочную династическую фамилию Лебедь, а не Лебедев, к примеру, что было бы обычнее)⁴.       Вплетение Сказок в конец Поэмы изменяет поэтическое программирование политических событий, одновременно затрудняя толкование. Так, поскольку функция Фарлафа совмещается с функций царя Дадона, вместо воскрешения Руслана Финном Лебедь прекращает войну в Чечне, а вместо смерти Додона — Ельцин тяжело заболевает (Фарлафа прощают).       Сопоставляя итоги думских и президентских выборов, следует учесть, что Рогдай нападает на бодрствующего Руслана, тогда как Фарлаф—на спящего, что в политическом плане выражает неадекватность оценки политической ситуации избирателями. Россия еще спит : ("Но дева милая не внемлет / И очарованная дремлет / В руках убийцы..." РЛ 6:94). Вместе с тем, попытка взлета на политический Олимп пятого имени свидетельствует о начале пробуждения, поскольку первая функция царевны Лебеди — строительство волшебного царства.       Итак, происходящие в обществе процессы не случайны, в основе их лежит поэтическая программа действий, исторический миф, основным ядром которого является Поэма, подтверждением чего служит и такой факт. Вновь обратимся к имени РАХдай. В том случае, если бы мы имели дело с простым пророческим текстом, РОГдай у Пушкина воспринимался бы как простая ошибка при считывании текста будущего. Но ведь Клио следует Пушкинской корректуре, используя в фамилии писателя твердую Г вместо мягкой X. С другой стороны, Она настаивает на своей оригинальной огласовке: А вместо О. Поскольку пушкинский РОгдай звучит при произношении как РАгдай, можно заключить, что Муза истории при создании своего текста ориентируется не на письмо, а на устное сообщение.

Таким образом, мы столкнулись с беспрецедентным фактом в мировой истории, который можно по праву назвать РУССКИМ ЧУДОМ. Мало того, что в центр политической жизни вошли сразу пять имен из близких по духу пушкинских текстов, мало того, что эти имена сохранили свои функции, к тому же оказывается, что Пушкин не просто угадал будущее, но создал миф, модель, программу, по которой развивалась история России. Поэт, конечно, не сознавал полностью своей миссии, хотя рассыпанные в письмах друзьям шутливые намеки и указывают на достаточно высокий уровень его притязаний ("Русский Апокалипсис", "Второе Пришествие Руслана" и т.п.).       Повтор текста на концах исторического отрезка как бы замыкает его в кольцо и это говорит о том, что мы находимся в особой точке мирового развития, которую, прибегая к биологической терминологии, уместно назвать областью Кокона. Мы утверждаем, что происходящие в последние годы процессы никоим образом нельзя рассматривать как национальную катастрофу. Напротив, они свидетельствуют о Метаморфозе (преображении) России из исторической гусеницы в теургическую (ме-таисторическую) бабочку (Революция 1917 года была, употребляя термин О.Шпенглера, псевдоморфозой теократии Отчедержавия "гусеничным" социализмом).       Превращаясь в бабочку, гусеница сворачивается в кокон, в котором происходят «катастроечные» процессы - разрушается её тело, распадаются ткани и органы, перестраиваются системы управления и регуляции. Смерть ветхого тела необходима для принятия нового облика, рождения в новом теле и новом духе.       Эти биологические процессы удивительно напоминают те, что происходят в русских волшебных сказках, выражающих, как показал В.Пропп ("Исторические корни волшебной сказки" 1946), обряд посвящения (инициации). Поэма , таким образом, является коллективным инициацион-ным мифом русского народа. Переживаемые нами сны Руслана и Людмилы и есть процесс коконообразования, во время которого со всей исторической мощью реализуются функции Рогдая и Фарлафа, разрушающие страну И как ни мучительны эти процессы, они необходимы для проявления новой парадигмы управления, обеспечивающей возможность перехода гусеницы к радикально иному образу жизни. Бабочка Небывалого общества созревает в коконе Последней Смуты. Россия готовится к вертикальному метаисторическому взлету.       Миф программирует стадию гусеницы в символической форме⁵, стадию куколки—в иконической, управляя процессом образования кокона, являясь его формообразующим началом. Этот контроль не осознается обществом. Но воплощение Поэмы в жизнь показывает, что русский язык не может далее работать в режиме бессознательной коллективной символизации. В эпоху переоценки ценностей Язык начинает работать в режиме понимания исторического текста, причем, переосмысление истории происходит во многих точках и обслуживает различные групповые интересы, базируясь на расходящихся системах аксиом. Но, как было показано выше, лишь наша интерпретация истории является не аксиоматичной, но категоризованной, объективной. Мы находимся в точке прорыва кокона, выхода языка на режим перевода коллективного бессознательного в сознание, то есть, осуществляем психоаналитическую процедуру толкования сновидений, ведущую к самоидентификации и самореализации нации. Поэтому в наше время уже не может появиться новый миф, по которому общество будет далее развиваться бессознательно. Все дальнейшее развитие должно быть сознательным. Это — тот прыжок из царства необходимости (то есть развития в режиме бессознательной символизации, под властью мифов) в царство свободы, который был обещан Марксом. Этот прыжок связан с осознанием законов развития природы и общества, следовательно, с возможностью управления этим развитием: свобода есть осознанная необходимость творчества.       Марксизм, претендовавший на открытие этих законов, потерпел историческое фиаско, ибо был идеологией, то есть, рациональным мифом, органически неспособным включить в свою материалистическую "диалектику" духовное измерение. Этот путь, как показал опыт Н. Бердяева, С. Булгакова, Э. Фромма и многих других, означал бы полный отказ от основных марксистских принципов и переход в другой лагерь.       Ведь мечтали о том, чтобы "взять в свои руки штурвал мира, отыскать саму пружину эволюции" (Тейяр де Шарден, "Феномен человека") не только марксисты. Маркс был всего лишь "экономическим изданием" иудейских пророков, вдохновивших людей надеждой на Спасение в конце истории. Эта вера в Преображение мира была дополнена вестью Иисуса о своем Сыновстве, получившей дальнейшее развитие в христианстве в виде учения о богочеловечестве (теозисе, обожении людей), которое вступало в явное противоречие с монотеистическим и патриархальным характером Ветхого завета и потому находилось на периферии церковного сознания, переходя в хилиастические и миллениастические ереси ⁶       Смутный мистический идеал христианских учителей веры нашел благоприятную историческую почву в России и трансформировался в так называемую "Русскую идею" философская разработка которой была сделана Вл. Соловьевым и вылилась в его учение о теургии.       Теургия есть сознательное управление эволюцией, цель которой— теозис человека и очеловечивание (одухотворение) природы. Теургия исключает веру во внезапное, сверхъестественное, чудесное преображение природы и общества. Преображение мира — не чудо, не акт божественного вмешательства, но результат сознательного творчества людей, понявших, как можно изменять природу, не прибегая к научно-техническому насилию над ней.       Поскольку русский язык производит иконический текст, замыкающий историю, он является вершиной эволюционного развития, Языком ме-таисторическим, изоморфным миру и потому орудием теургии.       Наш Язык выделяется из всех индоевропейских языков тем, что все его грамматические категории выражены морфологически. (Морфа — это духовная ⁷ "мускулатура" языка, совокупность грамматических операторов, образов действий). Именно это делает Язык "бытийным и эл-линистичным" (О.Мандельштам), "близким к языку совершенному" (Р.М.Рильке), а его синтаксис— «животворным» (В.Набоков).       Лексико-грамматическое ядро Языка иконически отображает те духовные принципы, которые управляют миром⁸; его грамматические операторы определяют морфологию всех уровней организации материи: от физических полей до генетического кода. Русский язык является творческим формообразующим Началом (другими словами, обладает мор-фопоэтической функцией), обеспечивающим качественное разнообразие мира, онтогенетическим кодом, по которому строится Вселенная. ⁹       Бессознательная эволюция природы, закончившись на человеке, продолжается далее в эволюции языка и культуры и переходит в её (природы) сознательное Преображение . "Природа очеловечивается, она способна стать периферическим телом человека, подчиняясь его сознанию и в нем осознавая себя. В этом смысле человек есть центр мироздания... в нем осознает себя логос мира..."(С.Булгаков, "Философия хозяйства").       Познанная природа — техника. Познанная история (эволюция) — теургия       Теургия не связана с научно-техническим способом изменения мира и отличается от сознательного планирования тем, что результаты совместной творческой работы, заранее непредсказуемы: "Там на неведо-мых дорожках / Следы невиданных зверей..." РЛ 1:9. Теургия есть следование Путём мирового творчества, сотворение нового мифа не из слов, но из самой природы, творение небывалых форм (см., например, Б. Шоу. "Назад к Мафусаилу", "Дневники" М. Пришвина, сб."Русский космизм", 1993).       Все исторические языки страдают морфологическими дефектами и потому компенсируют их, работая в режиме теологизации. Каждый язык содержит в себе оригинальную картину мира, и поскольку его картина мира всегда не полна, над языком надстраивается теологическая культура. И наоборот, развитие языка приводит к вытеснению старых богов, Так, древнегреческий язык, впервые в истории использовав флексии для выражения морфологии грамматических категорий , вобрал в себя весь олимпийский пантеон и превратился (в философской рефлексии) в энтелехию, мировую душу (В. В. Петров "Язык и культура".М. 1989).       Язык Пушкина содержит в себе древнегреческую полноту картины мира, но дополняет её, вводя в качестве центра личность. Русская онтология радикально антропоцентрична Человеческая личность есть фундаментальное подлежащее мира —"человек твёрже всего в мире"(-О.Мандельштам) ¹⁰       Русская онтология — это Космическое кольцо, в котором Конец (Эсхатон) и Начало совпадают и вызваны свободной волей людей, достигших в процессе своей теургической деятельности теозиса. Новый Космос рождается из пепла старого, закончившего своё развитие, и этот процесс индуцируется людьми ("антропогенная Вселенная") ¹¹, см. Ильенков Э. В. "Философия и культура", М. 1991). Таким образом, становятся понятными эсхатологические мотивы русской идеи (" русский народ-...есть народ конца. И это укоренено в самой структуре русского ¹² сознания" — Н.А.. Бердяев).       Постепенное раскрытие этой онтологии и составляло суть всей культурной работы русского общества: богословов, философов и, прежде всего, художников слова. С момента своего появления на исторической сцене Язык формирует культуру нового типа, не укладывавшуюся в ветхие одежды исторической христианской церкви и западноевропейской философии¹³:       "...русская культура и история со всех сторон омыты и опоясаны грозной и безбрежной стихией русской речи, не вмещавшейся ни в какие государственные и церковные формы" (О.Мандельштам).       Смута и Раскол 17 века были индуцированы перестройкой грамматической системы древнерусского языка, приведшей к появлению языка русского. Все последующее культурное, а следовательно, и общественно-политическое развитие России, определялось мощным конфликтом между новой картиной мира, заключенной в русском языке, теургическим характером этого языка и теми системами ценностей, государственных идеологий, которые или уже существовали к моменту его формирования (самодержавие, освящаемое церковью — Отчедержавие), или захватывавшими поле сознания народа в силу частичного выражения ими этой картины мира (см. Н.Бердяев. "Истоки и смысл русского коммунизма").       Мучительный путь самопознания России приводит вначале к освобождению от подавляющей личность идеологии Отчедержавия , а затем от подавляющей духовное начало идеологии материалистической. Ни церковно-самодержавная, ни коммунистическая репрессии не могли сдержать стремление этого духовного начала к воплощению. Вся история России последних двух столетий была направлено к этой цели. Вот почему начало воплощения Поэмы в жизнь совпало с моментом обретения Россией суверенитета. Вот почему августовская революция совпала с праздником Преображения.       Вот почему мы говорим о конце истории, поскольку её движущей силой является борьба языков и заключенных в них мировоззрений Русская же картина мира есть тот инвариант, пространственно — временные проекции которого и составляли суть исторического процесса.       Итак, поскольку русский язык есть язык наднациональный и мета-исторический, нашей задачей является построение новой мировой культуры. Попытки в этом направлении делаются не только русской интеллигенцией (см., напр.,Э. Гуидубальди, "От Маяковского к Дантовскому интернационалу", 1993). Но эта задача, конечно, не может быть выполнена без государственной поддержки. Россия должна превратиться в государство, экономика которого будет полностью подчинена интересам культуры, направленной на духовное развитие личности.       Разработка мирового аспекта Русской Идеи должна быть основана на следующих предпосылках: своеобразие русской литературы и русской философии-следстиве своеобразия русского языка, о чем догадывались многие (В. Хлебников, Вяч. Иванов, О. Мандельштам, П. Флоренский и др.), однако, никогда еще эти догадки и интуиции не были систематизированы и тщательно разработаны именно в плане построения абсолютно своеобразной онтологии, которая, очевидно, заключена в нашем языке. Категориальный аппарат нашего языка и его фоносеман-тические и морфологические системы, будучи рассмотрены под этим углом зрения, оказываются связующими звеньями между теологией, философией, естествознанием, психологией и филологией. Таким образом, мы сможем выявить объективный категориальный фундамент наук, замкнуть их на познающую личность и построить новую мировоззренческую парадигму, выходящую за рамки ортодоксального православия (ориентированного на церковно-славянский язык), но сохраняющую в себе весь этический пафос русской культуры. Именно это позволит выстроить политическую стратегию развития общества и и вывести не только Россию, но и весь мир из тупика технократического мышления, поставившего мир на грань экологической и демографической катастрофы.       "Монументальность надвигающейся социальной архитектуры обусловлена её призванием организовать мировое хозяйство на принципах всемирной домашности на потребу человеку, расширяя круг его домашней свободы до пределов всемирных, раздувая пламя его домашнего очага до размеров пламени вселенского" (О.Мандепьштам).