МИХАИЛ ГАСПАРОВ
ИЗ КОНСТАНТИНА КАВАФИСА
Я очень плохо знаю греческий язык. Читать Кавафиса я мог только с помощью параллельных переводов — английского, французского, польского и тех русских, которые составили сборничек 1984 г. Все они, конечно, не могли передать главного во всяком греческом поэте — языка. В Греции два языка, народный и книжный, заменить друг друга они не могут, и практически каждый писатель создает свое собственное сочетание того и другого. Где Кавафис архаичен, где прозаичен, где торжествен, где сух, я не знаю. Параллельные переводы доносили до меня лишь прозаическую информацию о содержании стихов. (Прозаичнее всего она звучала в русских переводах, изо всех сил притворявшихся стихотворными). В поэзии это опасно. Поэту, чтобы стихи были выразительны, бывают нужны лишние слова — для композиционного равновесия, для ритмической естественности, для рифмы. В стихе, крепко уложенные в стопы и слоги, они придают стихотворению устойчивость, как балласт кораблю. В прозе, не уложенные ни во что, они сразу бросаются в глаза своим излишеством — редкий эпитет не кажется ненужным — и топят произведение своей тяжестью. Кавафис — и не он один — казался мне докучно многословным. Он походил на нашего Случевского — безъязычного русского Бодлера, поэта, который чувствовал мир, как человек ХХ века, но был обречен говорить о нем громоздким и неприспособленным языком XIX века. Ни Случевский, ни, тем более, смутно расслышанный Кавафис в этом не виноваты: виновата смена вкуса, за сто лет приучившая нас вместо риторики обилия к риторике сжатости, риторике пропущенных звеньев мысли. Я переводчик; мне захотелось сделать эксперимент. Сокращенные переводы прозы знакомы каждому: все мы в первый раз читали “Робинзона” и “Гулливера” по сокращенным для детей пересказам. Переосмысленные переводы драм тоже знакомы каждому — хотя бы по Брехту или Дюрренматту. Я попробовал сделать сокращенные (а может быть, и переосмысленные) переводы лирики: на что будет похоже стихотворение, если пересказать его вдвое, втрое, вчетверо короче, отсекши все, что нашему сомнительному вкусу кажется длиннотами? Я упражнялся на Верхарне и других французских символистах; кое-что из этих переводов напечатано. И я не устоял против соблазна сделать то же самое с некоторыми стихотворениями Кавафиса. Только со стихотворениями на античные темы: чисто лирические его стихотворения моему чувству недоступны. Всякий литературный перевод есть перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль, а иногда — даже с идеологии на идеологию; этот экспериментальный — вероятно, больше всех. Я даже не уверен, что он имеет право называться переводом; если нет — пусть называется “подражанием” или “вариацией на тему”. Все же я думаю, что он имеет право на существование. Ведь когда эллинистические александрийские поэты — земляки Кавафиса — брали любовные темы старых эолийских лириков или Анакреонта и сжимали их в двухстрочные или четырехстрочные эпиграммы, — это был, по существу, такой же эксперимент.
MОЛИТВА
Утонул моряк, а мать не знает,
И свечу пред Господом теплит,
И всепонимающими глазами
Смотрит на нее Богоматерь.
ФЕРМОПИЛЫ
Счастлив, кто стережет Фермопилы духа:
Помнит долг,
Справедлив и милостив,
Щедр в богатстве, щедр в бедности,
Сам не лжет, но прощает лгущих
И знает,
Что уже за спиною его — враги.ИЗМЕНА
На брачном пиру
Пелея и Фетиды
Пел им Аполлон
О грядущем их сыне, о его
Светлом детстве, бранной славе, бесскорбной старости.
Ахилл погиб,
И Фетида билась в неистовстве,
А потом спросила:
“Где же был Аполлон?” —
И услышала: это он и грянул
В грудь Ахилла золотою стрелой.
Почему?ТРОЯ
Мы как в Трое:
Окрыляемся малейшей удачею,
А потом Ахилл
Грянет криком — и мы трепещем.
Мы как в Трое:
Полагаемся на доблесть и смелость,
Но ударит рок —
И бежим мимо стен, как давний Гектор.
А со стен
Уж оплакивают нас Приам и Гекуба.ИТАКА
Когда встанет время отплыть в Итаку —
Помолись, чтоб долгим был путь,
И он будет мирным —
Потому что киклоп, лестригоны, Скилла
Не в морях, а в твоей душе.
Долгий путь,
Светлые заводи феаков,
Щедрые причалы финикиян,
Мудрые беседы египтян,
А Итака — вдали,
Ждущая тебя старцем,
Просветленным, умудренным, богатым,
Ибо лишь для нее,
Каменистой, убогой, скудной
Ты поплыл стать таким, как стал.ДЕМАРАТ
Демарат, спартанский изгнанный царь
Живет советником при Дарии и при Ксерксе,
Готовит их войско для похода на Грецию,
Чтобы вернуть себе трон,
И молча знает,
Что победа останется за греками.
Эту тему придумал софист Порфирий
Для очередной декламации.АРТАКСЕРКС (“Сатрапия”)
Горько изнемочь
И прийти к Артаксерксу в Сузы,
И просить, и получить все просимое,
Потому что нужны тебе не сатрапии,
А лишь слово в похвалу твоему слову.ЭСХИЛ (“Сидонские юноши”)
Он велел написать на своей могиле:
“Я, Эсхил, славно бился при Марафоне”.
Он хотел, чтоб читающие воскликнули:
“Но его трагедии еще славней!”ЛАКЕДЕМОНЯНЕ (“Год 200 до Р.Х.”)
“Александр, сын Филиппа, со всеми эллинами, кроме лакедемонян” —
Сказано в надписи.
Это правда:
Лакедемонян не было —
Никогда, ни с кем, ни за кем.
Это без них
Были Граник, Исс, Арбела, Индия,
Это без них
Маленькая Греция стала миром.
Мы ее наследники —
Александрийцы, антиохийцы, бактрийцы —
Александра, сына Филиппа, со всеми эллинами.
Кроме лакедемонян.ДЕМЕТРИЙ
Македонцы предпочли Деметрию Пирра.
Деметрий снял золототканный плащ,
Надел темный
И ушел, как актер, сыгравший зрелище.
А народ обиделся: “не по-царски!”ФИЛЭЛЛИН
Сделай лицо величественным,
Диадему на греческий лад,
На обороте какой-нибудь дискобол,
Надпись без напыщенности,
И обязательно причекань: “Филэллин”.
Нечего смеяться,
Что от нас до них и горы и реки:
Так ведь пишут и те, кто подальше нас,
А захожие софисты бывают всюду.ГЕРОД АТТИК
Александр Селевкийский пришел в Афины,
А в городе никого:
Все ушли послушать Герода Аттика.
Александр ему пишет: “пусти хоть сотню”,
А Герод: “я вернусь, и со мной афиняне”.
Много молодых
В Александрии, Антиохии, Бейруте
Говоря в застольях о любви и мудрости,
Замирают на полуслове,
Вспомнив Герода Аттика,
Потому что куда он, туда и все.БЕЗЫМЯННЫЙ
(“Вот он”)
Человек из Эдессы сидит в Антиохии
И пишет, пишет: песнь восемьдесят третья.
Все давно опротивело. Одна надежда:
Лукиану приснилось: “Смотрите, вот он!” —
А он это услышит наяву.ФЕОДОТ
Если ты велик, победен и славен,
Вспомни: все равно
Дрогнет сердце, когда в Александрии
На кровавом блюдце
Феодот
Поднесет тебе голову Помпея.
Если ты смиренен и мал,
Вспомни: все равно
Феодот
Уже, может быть, стучится в дверь соседа.ЦЕЗАРЬ (“Иды марта”)
На пути ввысь
Осторожней ставь ногу,
Ибо на вершине
Ждет тебя Артемидор с предупреждением,
Которого ты не успеешь прочитать.АЛЕКСАНДРИЯ (“Александрийские цари”)
Трое сыновей Клеопатры
Явятся народу в гимнасии —
Александр,
Царь парфян, армян и мидийцев,
Птолемей —
Финикийский, киликийский, сирийский,
И цезарион, царь царей,
В розовом шелку, в аметистах
И сапфирах, в жемчугах и венке.
Все это — звук пустой,
Но под синим небом
Почему бы не прокричать им славу
По-еврейски, по-коптски и по-гречески?АНТОНИЙ
(“Дионис покидает Антония”)
Ночью,
Слыша музыку и пение в темноте
Уходящей от тебя Александрии,
Радуйся,
Что она почтила тебя собой,
И, давно готовый,
Вслушивайся,
Прощайся
И не думай, что это сон.ЮЛИАН
(“Ты не познал”)
Юлиан сказал о Христовых книгах:
“Прочитал, познал и не признал”.
Твой Сократ тебе ответил бы:
“Не признал — значит, плохо познал”.ЮЛИАН,
посвящаемый в таинства
Вдруг
Темнота подземелья просияла
Несказанными бесплотными ликами —
Дрогнул Юлиан и невольно по детской привычке
Перекрестился.
Все пропало, и вновь настала тьма.
Он сказал:
“Мне страшно:
Эти светлые исчезли от ужаса
Пред крестом”.
Но посвящающие ответили: “Нет:
Они исчезли
Из презренья к твоему малодушию”.СИМЕОН
Да, я знаю эти стихи и прозу —
Получше Либания, похуже Мелеагра —
Но сейчас мне не до них.
Я случайно
Походил мимо симеонова столпа.
Христиане толпились, молились, млели,
А я вздрогнул: нас
Еще не было на свете, а он
И стоял и стоит тридцать пять лет
На столпе, чтобы ближе слышать Бога.
Но из поэтов я больше люблю Ламона.ПОСИДОНИЯ
В городе Посидонии
У Тирренского моря
Жили древние греки,
Но потом смешалиись с тирренами,
Забыли обычаи и язык
И лишь раз в году
Собирались на греческий праздник,
Садились в круг,
Вспоминали слова, кто какие знал,
Горько плакали,
А потом расходились по домам.
Так об этом сказано у Афинея.В ОЖИДАНИИ ВАРВАРОВ
— Отчего народ в перепуге?
— Идут варвары, скоро будут здесь.
— Отчего сенаторы не у дела?
— Идут варвары, их и будет власть.
— Отчего император застыл на троне?
— Идут варвары, он воздаст им честь.
— Отчего вся знать в золоте и в каменьях?
— Идут варвары, они любят блеск.
— Отчего ораторы онемели?
— Идут варвары, они не любят слов.
— Отчего не работают водопроводы?
— Идут варвары, спрашивайте их.
— Отчего все кричат и разбегаются?
— Весть с границы: варвары не пришли,
Варваров вовсе и не было.
Что теперь будет?
С варварами была хоть какая-то ясность.ПРЕДСТОЯЩЕЕ
У Аполлония Тианского сказано:
Боги знают грядущее,
Люди настоящее,
А мудрецы предстоящее —
То, что на пороге, всего страшней.