АЛЕКСЕЙ ПАРЩИКОВ

СТИХИ

НЕФТЬ

Жизнь моя на середине, хоть в дату втыкай циркуль.
Приняв его за туннель, ты чувствуешь, что выложены впритирку
слои молекул, и взлетаешь на ковш под тобой обернувшихся недр.

И вися на зубце, в промежутке, где реки меняют полярность,
можно видеть по списку: пары, каменюги и петлистую нефть.
Ты уставился, как солдат, на отвязанную реальность.
Нефть выходит бараном с двойной загогулиной на тебя, неофит.

Ты ли выманил девушку-нефть из склепа в сады Гесперид белым наливом?
Провод ли высоковольтный в купальню упал, и оцепенело кино?
Оседает труба заводская в чехле под направленным взрывом.
Нефть идет своим ходом глухим, вслед за третьим, которого не дано.

С этой нефтью, как с выпуклым зеркалом, - словно игры с орлом без
перчатки:
ты качаешься - ближе и дальше - от клюва его увильнув.
Не дает разойтись на заблеванной, синей вагонной площадке.
И похожи, как две капли нефти, капля нефти и бассейн с хуссейном и
Лувр.

Ты прошел эту стадию на цыпочках по указке аравийского властелина,
ведомый за волосы по отвесу, где выжить не предполагал.
Стоя на кадыке, а проверить - на точке плавления парафина,
ты вцепился в барана подземного и - ввинтил ему по рогам.

Как кувшины, в кладовую тьму уходя, острые ставят на ней пятерки,
ободками вещей в моей жизни запомнилась первая треть.
Скрыты убийцы, но ребристые палки, как неонки, оттеняют подтёки.
Пальцы Тюльпа бродят по моргу, тычут в небо и находят там нефть.

И когда она вышла на волю, применила с черня она онемение,
так светлеет песок под стопой и редеет после взрыва толпа.
Перебежки ракушек и вспышек под серпами затмения,
наползание почв крупным планом... И ты понял, куда ты попал...

Ты в бочке белил ее утопил, но ответил ей абсолютным безделием,
ты оставил проекты и отключил зеркала в непохожих вещах,
и пока она медленно шарит, подобно в Бермудах бессвязным флотилиям,
осторожно, как иглы меняют на шприцах в отхожих местах,

и пока она ставит баррель на баррель свои желтоватые башни,
и пока она на веревочке водит самонапрягающееся слепое пятно
серебристых хранилищ, схлопнувшихся в направлении внешнем,
и пока на изнанке твоей лобной кости она пробегает диалоговое окно,

и пока ее пробуют пальцем татары и размазывают по скулам,
И цивилизации вязнут в ней, как жучки, попавшие в Интернет,
пока мы приклеиваем лепестки на носы, валяясь по нефтью залитым
скалам,
и пока постель наша пахнет нефтью, что - удвоенный бред,

и пока в длинном платье с высокой прической ты похожа на ложку -
так наивно срисую, - пока чувствуешь под каблуком нефтяной запас,
пока царствуешь, злясь на себя, существуешь, царапаешься немножко, -
разновес расстояний - в пользу нефти, разделяющей нас,
там где реки друг к другу спиной слушают колокольцы Валдая,
пока сон заставляет жевать стекло, но следит, чтоб его ты не проглотил,
сердцевина Земли тебя крутит на вагонных колесах, сама
собой не владея, -
нефть подступает к горлу. Ее на себя тянет, к ней жмется прибрежный ил.

ДОЛИНА ТРАНЗИТА

Шакал и ворона: ни внешней ни внутренней крови
меж ними. Вдали нарисован дымящийся динамит.
Их контуры на честном слове уже наготове
покинуть ядро темноты и принять незаконченный вид.

Над ними баллоны с речами дрейфуют - листается комикс
на пляже остистом, подветренном. Заперся грот-новодел.
Разведрилось. Стало понятно, что врытый по пояс
фотограф был сварен из бронзы, и ни на кого - наводил.

Я спрятал оружие, связь отключил и свернул в Долину Транзита.
Прощай побережье смешное! Чего я искал?
Альдорфер не скажет и Дарий. По зеркалу заднего вида
хромала ворона, клевал и маячил шакал.

Долина в горах пузырилась и напоминала соприкосновение пауз.
Пчела под обрывом, внизу - полигоны гладиаторских школ.
Стекляшки подстанций и трубопроводы за ярусом ярус.
И ртутные лифты с тенями нефтяников штырями усеивали котел.

Как два электронные скрутня, заметив друг друга, пропали
взаимно две тени - ворона, и чуть задержавшись, - шакал;
как две электронные даты, ознобно стирая детали...
Долина, напротив, раскручивалась и припоминала аркан.

И каждый участок района был точно вмененный в разметку,
он пуст был, но и сверх того, на чудесный порядок пустей,
как кубик, который всегда на щестёрке, внушает догадку
о мнимости как бы пяти остальных плоскостей.

Изъяты частично: постройки, развязки, проходы и вышки.
И эта изъятость царит и дует в подпольный манок.
Двойник ли, свисая с орбиты, хватал человеков под мышки:
за локти - в замок и - в потемки (как через борта - на полок).

В дверях арсенала провидица явилась, стакана не допила,
и так неуверенно, словно по глобусу пальцем ведет
и путает авиалинию с маршрутом подводного кабеля,
(а в этой растяжке сознания ни шагу не сделать вперед),

"Мы ждем приближения нефти!, - сказала, чертя пирамиды
на воздухе, - "Остальные обжили ржавеющий флот,
в акустике танкеров сонных, пока мы в Долине Транзита,
скользят по мазуту и в перегородках вешаются через год.

Другие в ущельях кочуют и здесь появляются редко:
прекрасное ловят мгновенье - и эта задача проста -
кто может из правильной пушки выбить центральную скрепку
арочного моста".

Бесхозная, в стратосфере зависшая на отметке,
где еще рано для парашюта, в летаргической высоте,
эта долина, разбитая на кривые клетки,
похожая на дирижабль с солнечной батарей, на полухолостом винте,

с терпением геологическим, с опорой на ожидание,
с истерикой, что не отнять, когда уже вспыхнула сеть:
соляризованное изображение короткого замыкания
долины, облившейся нефтью, верней - опрокинутой в нефть.

Здесь роль астронома и историка мне показалась притворной.
"Нефть" - я записал, - "это некий обещанный человек,
заочная память, заочная память, уходящая от ответа и формы,
чтобы стереть начало, как по приказу сына был убит Улугбек".