ИЕГУДА АМИХАЙ

КУДА УХОДИТ СОЛНЦЕ, КУДА УХОДИМ МЫ

"О, мир сей сладок, словно кусочек хлеба, размоченный в чае с молоком для Бога". Печальная (хочется сказать - серьёзная) ирония этих слов многое говорит о поэзии Иегуды Амихая. Но в том же стихотворении есть и другая строка: "За всем этим таится великое счастье" - строка, ставшая названием сборника.

В Палестину Иегуда Амихай приехал в двенадцатилетнем возрасте, в 1936 году, - его семья бежала из нацистской Германии. Амихай участвовал во Второй мировой, затем - в войне за независимость Израиля. С конца 40-х годов публикует стихи, с 50-х считается одним из лучших израильских поэтов. Названия поэтических сборников: "Сегодня и в другие дни", "На расстоянии двух надежд", "По всей суровости милосердия", "Сегодня, в грохоте", "Не надо запоминать", "За всем этим таится великое счастье", "Время", "Великий покой: вопросы и ответы".

ЛЮБОВЬ К СТРАНЕ

В нашей стране есть провинции памяти
и есть округа надежды.
Их обитатели давно смешались друг с другом.
Так те, кто идёт с похорон,
смешиваются в переулке со свадебными гостями.

Это красивая страна.
Даже враги, что ее окружают,
украшают её: их оружие сверкает,
как драгоценное ожерелье на смуглой шее.

Эта страна - подарок, посылка от предков,
перевязанная верёвкой туго, до боли.

Это маленькая страна.
Она вся во мне уместилась. Если ливень
смывает где-то слой плодородной почвы,
во мне обнажаются детские страхи.
Волны озера Киннерет всегда плещут
о каменистый берег моей памяти.
Я закрываю глаза и становлюсь страной:
холмами, долинами и морем.
Всё, что случилось с ней, я вспоминаю за секунду -
так человек вспоминает всё в момент смерти.

НА ГОРЕ СИОН ПАСТУХ-АРАБ ИСКАЛ КОЗЛЁНКА

На горе Сион пастух-араб искал козлёнка.
На соседней горе я разыскивал сына.
Оклики арабского пастуха над долиной
встретились с зовом еврейского отца, рождая
двуязычное эхо.

Мы с пастухом боялись, что ребёнок и козлёнок
попадут в круговорот, о котором поётся
в страшной песенке про одного козлёнка.

Поиски беглецов счастливо завершились:
мы нашли их обоих в кустах.
Наши голоса, летавшие над долиной,
вернулись к нам, смеясь и рыдая.

Поиски козлёнка в таких горах
когда-то дали начало новой вере.

ИЗ ЦИКЛА ЧЕТВЕРОСТИШИЙ "ПРЯМЫЕ УГЛЫ"

[14]
Разлука скрыта в узорах на старом резном сундуке.
Жизнь моя - птичий маршрут на карте судьбы, в уголке.
Моё имя выткано с краю на небе, как на платке.
На лице моём блики других лиц, как лунный свет на реке.

[19]
Под горячим дождём, в темноте, несчастье цветёт в саду.
Ты второю придёшь к черте. Я первым приду.
Там, в смерти, мы станем друг другом, чтоб играть у всех на виду -
в высоком окне, на белой луне, в светлом детском году.

[22]
Как рубаха Иосифа, полосата судьба моя.
Её скроил мне отец. Из неё уже вырос я.
Швы судьбы разошлись, бахромою стали края.
Предки теснятся во мне, как в Книге Бытия.

ИЗ ЦИКЛА "ПАВШИМ НА ВОЙНЕ: ПЕСНИ СКОРБИ"

День поминовения павших. В этом дне
смешаны все твои потери.
В нём - друзья, что остались на войне,
и та, что жива, но не вернётся к тебе.
История, скуповатая хозяйка,
хранит в одном дне и праздник, и боль, и жертву.

О, мир сей сладок, словно кусочек хлеба,
размоченный в чае с молоком для Бога,
жестокого библейского Бога, лишившегося зубов.
Зачем плакать, зачем звать на помощь?
За всем этим таится великое счастье.

День траура, горькая соль. Он приходит
как девочка с чёрным бантом и цветами.
В этот день мы, мёртвые и живые,
ходим между могилами по дорожкам,
ступаем глядя под ноги, осторожно,
как дети ступают по битому стеклу.

МОЙ ОТЕЦ

Память о моём отце
завёрнута в белую бумагу,
словно ломтик хлеба,
что берут с собой на работу.

Как фокусник достаёт из шляпы
всякую смешную живность,
так из своего тщедушного тела
отец извлекал любовь.

Его руки, как щедрые потоки,
несли в мир добро.

ДИАМЕТР БОМБЫ

Бомба, что взорвалась, была плоской и круглой,
диаметром сантиметров тридцать.
Радиус поражения был семь метров,
и в этом радиусе остались лежать
одиннадцать раненых и четверо убитых.
Есть и другой круг, гораздо шире,
это круг времени и боли,
в нём - кладбище и две больницы.
А молодая женщина похоронена
в том городе, где она родилась,
километров за сто отсюда.
И это чудовищный круг.
Где-то в далёкой стране, у моря,
одинокий мужчина оплакивает её смерть -
и круг расширяется, охватывая весь мир.
Не хочу вспоминать про плач сирот, который несётся
к Божьему престолу и выше -
туда, где нет круга и нет Бога.

ЖЕЛЕЗНАЯ ДВЕРЬ РАСТАЕТ, ЗА НЕЮ БУДЕТ ВЕЧЕР

Железная дверь растает, за нею будет вечер.
Спасение близко, но мы его не видим,
как дерево не видит свои корней.

Рука помнит, как вытирала слёзы, и теперь
вытирает сухую щёку и чистый стол.
Рука выбивает пыль из ковра, хотя знает,
что сама она пыль и прах и возвратится в прах.

Кипарис перед домом, женщина под кипарисом.
Так будет всегда, и не спрашивай, почему.
И не заглядывай за лицо: увидишь бездну.

ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ? Я ХОЖУ ЗА НЕЙ СЛЕДОМ

Вечная жизнь? Я хожу за ней следом,
как ученик за Сократом,
внемлю её наставленьям,
говорю ей: да, всё верно.
Заповеди твои благи,
суды твои справедливы.

Земная жизнь? У меня она похожа
на Венецию: где у других переулки,
камень или асфальт, там у меня любовь -
тёмные воды любви в каналах страсти.

Молчание, крик? Я - как рог-шофар:
свой единственный крик я храню в себе,
ожидая Судного дня.

Мои грехи? Я - словно Каин:
изгнанником и скитальцем стал я на земле,
совершив короткий, как вспышка молнии, грех.

Твои ладони, наше дыханье, моё сердце?
Огненная надпись на стене? Здесь я невежда:
не умею чертить такие надписи,
не хочу их читать.

Голова моя, словно подсолнух,
клонится вслед за солнцем и за судьбою
туда, куда уходит солнце,
куда уходим мы.

УСТАЛЫЕ ЛЮДИ

Усталые люди приходят в свои дома.
Вокруг, как открытое море, - ночь.
Во сне они обнимут тех, кто рядом, так,
как никогда не обнимут их днём.
Во сне люди становятся больше себя самих.
Им снятся сны на забытом родном языке.
Их сон бывает раскалён добела
или тих, как монетка в детском кулачке.

Усталые люди приходят домой спать.
Их сон - как странствие солнца вокруг земли.
И такое же странствие - их жизнь.

Вступление и перевод c иврита Андрея Графова