ДАВИД САМОЙЛОВ

РУССКИЙ ФАУСТ


В этом году исполняется 80 лет со дня рождения Самойлова и 10 лет со дня его смерти

Это - лишь частично воплощенный замысел Давида Самойлова, начатый сначала прозой, затем переложенный на стихи и в окончательном варианте имеющий название "Разговор русского студента Николая Языкова с лютеранским Богом в дерптском пивном подвале в ночь под рождество 181...года". Здесь царит мистификация: якобы найденная в университетском архиве рукопись и притом - изложенная по-немецки и лишь переведенная автором с уверенностью в ее подлинности и принадлежности перу Николая Языкова. Первоначально разговор с Богом вел не Языков, а Фауст, идентичными уведомлениями в предисловии. Эти фрагменты показательны сконцентрированностью интереса на основополагающих категориях бытия, главная из которых для автора - свобода воли. Взлет на крутые и разреженные высоты "чистой" мысли, не умягченной теплом существования, открывается читателю в символической недовершенности - стрелой, нацеленной в бесконечность.

РАЗГОВОР ДОКТОРА ФАУСТА

С ГОСПОДИНОМ БОГОМ В ПИВНОМ

ПОГРЕБЕ

Вам известна, дорогие читатели, история о докторе Фаусте, гениально изложенная господином тайным советником Вольфгангом Гете. История эта им не придумана, а взята из старинных легенд и повернута именно так, к соответствующему воображению господина Гете. То есть содержит большую долю вымысла и некоторые изъятия, которые я считаю весьма существенными и хотел бы восполнить. Речь идет о дерптском магистре Иоганне Розенкранце (таково его подлинное имя) и о найденной в дерптском архиве рукописи, написанной отвратительным готическим шрифтом (отсюда возможны некоторые неточности в переводе).

Рукопись представляет собой, видимо, подлинную запись беседы магистра с Богом, изложенную, к тому же, преотвратительными стихами.

Будучи опытным переводчиком, переводившим стихи куда более отвратительные, в данном случае, ввиду существенности текста, я позволю себе представить читателю простой подстрочник, в котором, если и попадается рифма, то помимо моей воли, а только по привычке рифмовать.

ФАУСТ. Вот, наконец-то, мы встретились. Спасибо дьяволу. Хочется поговорить.

БОГ. Дел у меня, конечно, много (не синекура должность бога). Но ты человек неординарный, иначе зачем я заставил бы Гете писать о тебе. Поговорим.

ФАУСТ. Ты сразу же начинаешь задаваться. Господин тайный советник Гете мог бы додуматься до меня и этой обезьяны-Мефистофеля и без тебя. Я бы сам себя придумал. А уж эту милую девочку, к которой я, к сожалению, привязался, мог бы придумать любой студент первого курса. Прости, Господи, я не спросил, заказать ли тебе пива и поесть?

БОГ. По идее я бесплотный дух, но вообще-то люблю пиво и сосиски.

Нимб, прости, я прикрою шляпой, чтобы не вызывать любопытства этих мужиков, которым до меня нет дела нигде, кроме церкви. Я давно уже на них махнул рукой и выступаю как артист. Но нимб мешает. У тебя нету нимба и поэтому он тебе не мешает. Куда бы ты девал его, если бы лег спать с какой-нибудь бабенкой?

ФАУСТ (кельнеру). Пару пива, сосиски, горошек. (Богу). Ну о бабах я нашел бы себе лучшего собеседника. Давай говорить о деле.

БОГ. Давай.

ФАУСТ. Я хочу говорить о свободе воли. Если она есть, то во-первых, - для чего, во-вторых, - зачем тогда ты? Ты же образ нашей несвободы, ты изобрел свои заповеди, чтобы наша отвратная жизнь казалась осмысленной.

БОГ. А что ты думаешь о свободе воли?

ФАУСТ. Думаю и не знаю. Думаю, что если сущетвует свобода воли, то, вероятно, для нашего удовольствия, для того, чтобы мы творили то, чего хотим.

БОГ. Ты уверен, что в этом дело?

ФАУСТ. Почти. А что ты мне можешь предложить взамен удовольствия: долг, обязанности, убиение плоти. (В этом тоже, небось, есть свое удовольствие). Ты предлагаешь самоограничение вместо свободы и счастья. Ей богу, это скучно. И даже неблагородно.

БОГ. Я об этом подумаю. Но, понимаешь, дай я вам свободу воли, то вы начнете осуществлять ее в ущерб друг другу. И зная ваши отвратительные нравы и разные характеры, я просто боюсь, что вы изничтожите друг друга. Для того я, собственно, и создал эти и мне надоевшие заповеди. Ну хоть бы знали, что есть какие-то препоны осуществлению свободы воли. Правила, конечно, глупые и недостаточные . Ну назовем это исходной точкой. При всем моем уме, а ты знаешь, что я не глупей тебя, ничего более конструктивного для вашего идиотского человечества я придумать не мог.

ФАУСТ. Ценю тебя за откровенность. Значит, ты признал свободу воли и ей противопоставить мог только церковную полицию. Она есть и в наших городах. Еще пива?

БОГ. Можно.

ФАУСТ. Может быть, к нам подсядут красотки?

БОГ. Я же дух святой. Я больше люблю разговоры. Обойдемся без них.

ФАУСТ. Да. Обойдемся без этого. У меня сложилось мнение, что ты не враль, в отличие от моего Мефистофеля. Скажи честно: кто ты?

БОГ (важно). Я - Демиург, то есть мастер. Ты не представляешь, Фауст, сколько божественных сил потратил я, создавая пространство, время, вселенную, галактики, системы планет. Да и всё, над чем бьются и долго еще будут биться ваши ученые. Богу, конечно, не пристало хвалиться, но тут я похвалюсь: я гениален. Но даже гений хочет получить иногда низменное удовольствие. И тогда я создал вас, из малых отходов Вселенной, как лепят иногда фигурку из хлебного мякиша.

ФАУСТ. А что же ты, собственно, собираешься с нами делать, если уж сотворил нас из отходов Хаоса? Подарил ли ты нам, по крайней мере, свободу воли? Чего хочем, то и делаем?

БОГ. К сожалению, да. Об этом я, собственно, больше всего сожалею. Ибо, дав вам свободу воли, я уничтожил себя.

ФАУСТ. Погоди. Не прибедняйся. Дав нам свободу воли, ты дал нам и прямой путь к самоуничтожению. Не притворяйся святым духом. Ты обставил нас необходимостями, закономерностями, законами, голодом, бедностью, любовью, всем, что не дает нам осуществить свободу воли, якобы дарованную тобой.

БОГ. Свобода воли - отходы вселенной. В ней есть только воля творца, то есть мастера, который тоже не вполне властен над своим творением. Он либо больше, либо меньше его. Иногда я позволяю себе считать, что я выше своего творения, как это и полагает ваш кумир господин Гете. Его я, впрочем, уважаю, и это единственный человек, которого я мог бы взять в соавторы. Ваш Шекспир опошлил бы все своими шуточками и мучениями своих принцев, Вольтер совсем уже не годится, потому что иронию создал не я, а вы, понимая двойственность своего положения. Что такое ирония, Фауст?

ФАУСТ. Непринимание всерьез вас.

БОГ. Слабо. Ирония - понимание несовершенства мира и осознание, что вы созданы из отходов материи, времени и пространства.

ФАУСТ. Вы умней, чем я думал. Вы знаете, что я продал душу черту ради удовольствия?

БОГ. Ну, как вам не стыдно, доктор, говорить о таких мелочах. Я, дух святой, отдал и за духа не больше пачки трамвайных билетов. Если вы опуститесь до такого разговора, то я вознесусь. Кстати, вы вознестись не можете.

ФАУСТ. Не хвалитесь. Я с вами всерьез. Пока есть два варианта: свобода воли, то есть без вас; хаос, обставленный необходимостью, то есть обусловленность наших действий. Что еще?

БОГ. Соразмерение. Любовь друг к другу. Соразмерность. Ничего другого предложить тебе не могу.

Привет тайному советнику Гете.

Может, еще поговорим, если найду время.

И не бойся загробной кары. Ее нет.

Прости, но я сейчас вознесусь.

(Возносится).

МЕФИСТОФЕЛЬ (появляясь в роли официанта). Кушать подано, доктор. Клара ждет вас.

ФАУСТ. Ты знаешь, я хотел бы провалиться.

МЕФИСТОФЕЛЬ. И это возможно, ибо с этим много воображающем о себе стариком вам говорить не полезно. Итак?

ФАУСТ. Провалиться !

(Проваливается).

БОГ. Поскольку со свободой воли не знаете, как обращаться - вы, а с хаосом причин и следствий надоело заниматься мне, я придумал для вас нечто промежуточное - предопределение. Книга судеб - самое скучное мое произведение. Признаюсь. Но хватит, братец, ты меня утомил.

ФАУСТ. Кстати, не признаетесь ли вы, зачем придумали себе маму? И всю эту сентиментальную историю с непорочным зачатием, вполне оскорбительную для старого плотника?

БОГ. Просто, чтоб вас немного привести в порядок. Единственное страдание, которое вы воспринимаете, кроме ваших болезней, это страдание матери. Матерей вы обычно любите. И вся моя история поэтому - вовсе не аллегория, а попытка обратить вас к живому страданию.

ФАУСТ. Неглупо.

РАЗГОВОР РУССКОГО СТУДЕНТА НИКОЛАЯ ЯЗЫКОВА

С ЛЮТЕРАНСКИМ БОГОМ

В ДЕРПТСКОМ ПИВНОМ ПОДВАЛЕ

В НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО

181... года

Предисловие переводчика

Эта странная рукопись в оригинале называется короче: "Разговор русского студента с лютеранским богом". В конце ее стоит: "Записано Николаем Языковым. Ночь под Рождество 181... года". Найдена эта рукопись при разборе университетского архива в Тарту к 350-летию этого старейшего учебного заведения.

Рукопись произвела некую сенсацию среди тартусских ученых. Но вскоре она была единодушно признана литературной мистификацией. Вызывало сомнение, зачем русский студент записал разговор с богом по-немецки. Вряд ли бог не знал русского языка. Во-вторых, в ней оказалось множество нелепостей с точки зрения церковной истории и явственное невежество в области литургической, почти невозможное не только для Бога, но и для студента того времени. Наконец, в рукописи замечено множество анахронизмов, хотя конечно Бог, если он действительно беседовал со студентом, что-то мог знать и наперед.

В пользу подлинности рукописи есть один важный аргумент: она написана, несомненно, почерком поэта Николая Языкова, находившегося в то время в Дерпте, и на бумаге того времени. Переводчик тоже склонен считать ее мистификацией. Однако, сами по себе мысли, в ней изложенные, представляют интерес, независимо от того, кем и когда они были высказаны. Любопытна и форма изложения. Диалог написан то ли стихом, то ли прозой. Он разбит на разностопные стихотворные строки. Иногда попадается рифма. Количество рифм переводчик умножил и только в этом отношении несколько отошел от оригинала. И еще он опустил несколько мест с оттенком непристойности, т.к. его перевод может попасться на глаза молодежи и женщинам, интересующимся литературой.

Д. Самойлов

БОГ

Не помню я, что было до меня.

Ведь я очнулся сам в тот миг творенья,

Когда себя почувствовал творцом.

И вот из хаоса, из разнородных сил,

Из элементов, из огня и хлада

Я сотворил вселенную.

ЯЗЫКОВ

А цель?

БОГ

Гармония и вечность.

ЯЗЫКОВ

А зачем

Ты создал нас, несовершенных, смертных?

БОГ

Ты знаешь вдохновенье. Но оно

Кончается. Но не приходит отдых.

И ты творишь уже без вдохновенья,

А как бы по инерции. Тогда

Я вас и землю создал из отходов

И по самодвижению труда.

ЯЗЫКОВ

Но вечными ты нас не сделал.

БОГ

Да.

На это не хватило матерьяла.

ЯЗЫКОВ

Так одарил и нас свободой воли

Или нам все предопределено?

БОГ

Я эту тайну не открою вам.

Удобных оправданий вам не дам,

Мол, отвечаю я за все поступки.

ЯЗЫКОВ

Но если камню надлежит упасть,

То можно ли пойти другой дорогой,

Дана ли нам свобода выбрать путь?

БОГ

По крайней мере есть у вас свобода

Об этом мыслить ... Но уже пора.

Мне нужно в Петербург, чтоб отводить

От смертных пули...

Заплати за пиво.

Но лишь сначала я был вседержитель

И всю природу я держал в узде.

Установил песчинке и звезде

Я был тогда нигде и был везде.

Всему дав форму, не обрел я формы.

И вместе с тем я мучиться умел.

ЯЗЫКОВ

Ты вечен ли?

БОГ

Не знаю. Безначален.

Начало начинается от точки.

А точку сам я сотворил.

Вступление, подготовка к печати, публикация Галины Медведевой

Краткое послесловие

При всей своей общительности и балагурстве Самойлов был очень неоткрытым человеком. Наиболее интимные свои переживания он не поверял и самым близким людям. Даже в, казалось бы, весьма откровенном Дневнике*, который он вел с детства до конца жизни, они выражаются лишь изредка и косвенно. Взаимотношения Самойлова с Богом - одна из самых сокровеннейших тем его жизни, которой он очень редко касался в разговорах. Можно только предположить развитие - от детского и юношеского безбожничества (в довоенном Дневнике он осуждает друга, посещавшего церковь) к деизму, а в последние годы, возможно, и к вере. Сколь Самойлов продвинулся по этому пути навсегда останется тайной. Его отец, оказавший огромное влияние на его развитие, был иудейски верующим человеком. Самойлову, мне кажется, ближе христианство. Помню две фразы, брошенные вскользь: "теперь я стал молиться" и "до Церкви я еще не дозрел". Эти два отрывка, сохранившиеся в архиве Самойлова, отнюдь не кощунство, а действительно попытки диалога.

Впрочем, на языке атеизма. Возможно, поэтому тексты остались незавершенными и оборвались на полслове.

Александр Давыдов

________________________________

* Отрывки публиковались в журнале "Знамя". Подготовлен к печати полный текст. (Ред.)


Сайт управляется системой uCoz