АЛЕКСАНДР ИЛИЧЕВСКИЙ

ОПЫТ ГЕОМЕТРИЧЕСКОГО ПРОЧТЕНИЯ:

“НЕФТЬ” и “ДОЛИНА ТРАНЗИТА”
А. ПАРЩИКОВА¹

Плеск небытия за гранью Веры Отбросил зеркалом меня.

О, моря грустные промеры

Разбойным взмахом кистеня!

Хлебников

Если мне дозволено высказать свое пожелание, я бы пожелал, чтоб никто из читателей не вздумал проявлять свое глубокомыслие, предлагая вопрос: что было бы, если бы Адам не согрешил.

Киргегард

Не столько из пренебрежительного отношения к наукообразной основательности, сколько из-за аллергии на письменную фиксацию имевших место ранее устных соображений все нижеизложенное имеет вид конспективный.

Сначала выявляются и описываются две категории и две топологии.

Далее совершается попытка прочтения стихотворений “Нефть” и “Долина транзита” А. Парщикова сквозь координатную сетку, составленную этими описаниями.

В процессе автор пытается проследить, как две выделенные им категории путешествуют по топологиям этих двух текстов и, проникая сквозь них, переходят друг в друга. Особенно его интересует загадочный процесс метаморфической “склейки” топологий Сферы и Листа Мёбиуса при замысловатых перетеканиях высокоэнергетических, раскаленных, как семя, как нефть, категорий Истока и Подмены.

Топология мифологического пространства

Вначале следует дать разъяснения, в каком контексте и на каком основании мы в дальнейшем будем пользоваться такими понятиями, как “модель мифа”, “мифологическое сознание”, “топология”, “топологическое пространство”, “топология мифологического сознания”, “топология пространства мифа”; попытаться дать внятные толкования этим понятиям и, в общем, пояснить, для чего они нам нужны.²

Необходимо сразу признать сомнительность использования чисто математических понятий, применяемых нами к мифологической модели, чье устройство довольно интуитивно, устанавливается с определенной степенью условности и ни о какой ее строгой математичности не может быть и речи. Это так уже хотя бы потому, что приводимые ниже дескриптивные дефиниции мифологической модели взяты извне — из сферы метаописания — и, в общем-то, противоречат принципиальному положению о непереводимости мифологического сознания в план постороннего ему описания.

Однако, случается, что подобного рода нестрогие рассуждения в конечном итоге приводят к довольно интересным выводам, справедливость которых, основываясь на интуитивном понимании, вызывает больше доверия, нежели сами предпосылки: в результате дерзость приблизительности вполне окупает себя. На это мы и надеемся — на некоторую смысловую продуктивность наших псевдоматематических спекуляций.

Математическая модель охватывает класс неопределяемых (абстрактных, символических) математических объектов и отношения между этими объектами. В случае модели мифа (мифологического сознания) такими символическими объектами являются имена³. Нас интересует, как в результате устанавливаемых логических и семантико-ценностных отношений между объектами мифа возникают пространственные отношения между этими объектами, т.е. как образуется пространство мифа и какими топологическими свойствами оно обладает.

В этих заметках мы основываемся на гипотезе существовании параллелизма в установлении пространств представлений математических и гуманитарных моделей. Во избежание дальнейшего загромождения текста описанием подробностей того, как возникают пространственные отношения в случае чисто математических моделей и каким образом нетривиальные свойства и отношения объектов модели получают наглядную пространственную интерпретацию (с которой впоследствии оказывается проще иметь дело, чем с изначальной моделью⁴), мы вынуждены отослать читателя к широко известной математической литературе⁵.

Итак, объекты мифа принципиально:

1) автореференциальны, т.е. обладают только монолингвистическим описанием — описываются через такой же мир, устроенный таким же образом;

2) одноранговы (отсутствие понятия логической иерархии);

3) нерасчленимы на признаки (каждый объект — интегральное целое);

4) однократны (многократность объектов влечет наличие классов, т.е. наличие уровня метаописания).

Такие свойства объектов мифа при учете аспектов их пространственных отношений, устанавливаемых из анализа тех или иных мифологических текстов, позволяют говорить об определенных топологических свойствах мифологической модели как некого пространства, “заполненность которого собственными именами придает его внутренним объектам конечный, считаемый характер, а ему самому — признаки отграниченности⁶. В этом смысле мифологическое пространство всегда невелико и замкнуто⁷, хотя в самом мифе речь может идти при этом о масштабах космических⁸”.

В то же время для выделения дополнительных свойств непрерывности (возможно, даже гладкости, — см. определение ниже) и ориентируемости (двусторонности) поверхности, которая по нашей гипотезе является реализацией мифологической модели в евклидовом пространстве, нам также важно иметь в виду следующее описательное определение: “Сюжет мифа как текста весьма часто основан на пересечении героем границы “темного” замкнутого пространства и переходе его во внешний безграничный мир. <...> Мифологический сюжет такого рода начинается с перехода в мир, наименование предметов в котором человеку неизвестно. <...> Само существование “чужого” разомкнутого мира в мифе подразумевает наличие “своего”, наделенного чертами считаемости и заполненного объектами — носителями собственных имен”⁹.

На основании вышеприведенных определений и понятий в этом вводном разделе мы с той или иной степенью убедительности гипотетически устанавливаем, что модель мифа, возникновение в которой пространственных отношений неявно опосредовано логико-семантическими отношениями объектов мифологического сознания (сознания, порождающего принципиально монолингвистичные мифологические описания), обладает определенной топологией¹⁰, а именно, что она изоморфна хаусдорфовому (отделимому)¹¹, компактному¹², ориентированному¹³ топологическому пространству (многообразию)¹⁴, которое может быть реализовано как гладкая неособая поверхность в обыкновенном евклидовом пространстве какого-то (возможно, большого) числа измерений. (Для удобства чтения все определения и краткие обоснования правомерности их применения были вынесены в примечания.)

Следует подчеркнуть, что мы не можем знать, каким именно является представление пространства мифа, какой именно поверхностью оно может быть представлено (например, сфера ли это или тор, и какова размерность пространства представления). Мы только можем с большей или меньшей степенью гипотетичности рассуждать об определенных ее топологических свойствах, которые были перечислены выше.

Мы говорим о поверхности в пространстве представления, на которой “происходит жизнь” мифа, точно в таком же наглядном смысле, в каком мы говорим о проблеме картографирования нашей “земной жизни” (учитывая, что “пространство” теперь стало “поверхностью”: мы перешли к “поверхностному существованию”, к “плоскому миру”).

Отметим также важность требования свойства непрерывности, которое определяется внутренней замкнутостью мифологического пространства и невозможностью естественного (непрерывного) проникновения в безграничное внешнее пространство, а также требования ориентируемости и вытекающее из него свойства двусторонности, которое гарантирует абсолютную отграниченность пространства мифа.

Мы предполагаем, что интересующий нас в дальнейшем в связи с категорией Истока образ адамического сознания (и образ космогонической изначальности, тесно связанный с “тектоническими свойствами смыслопорождающего сознания”, которые выражаются в таких культурологических понятиях, как “архетипичность”, “заочная память”, “поэт — пророк, предсказывающий назад” и т.д.) обладает свойством принципиальной мифологичности.

Зададимся вопросом, как именно происходит трансгрессивное разрушение пространства адамического сознания, и какие топологические характеристики его сопровождают. Интуитивно ясно, что процесс этот сходен с разрывом, нарушением непрерывности мифологического пространства и “выходом наружу” в “темное пространство”, перетеканием наблюдателя через “дыру Различия” с изнанки во вне. Ясно также, что здесь с необходимостью происходит нарушение свойства ориентируемости, мифологическая поверхность становится односторонней: если до того “жизнь” мифа проистекала на двусторонней, непрерывной, компактной поверхности, то через трагическую паузу в богооставленности, открывшуюся в виде впервые явленного Ничто, происходит изгнание в потустороннее враждебное пространство. Т.е. в какой-то момент случается мистическая метаморфоза топологий, в результате которой в адамическом (мифологическом) сознании внезапно происходит смена пространственных отношений, которая влечет за собой... все, что угодно, в частности, возникновение возможности метаописаний, первичного признака гносеологического существования.

Для нас важно, что такой переход с необходимостью совершается именно по односторонней неориентируемой поверхности, наподобие Листа Мёбиуса (или ему гомеоморфной)¹⁵, что позволяет нам ввести в эту ситуацию присущий этой поверхности аспект переворачивания.

В дальнейшем для удобства эти метаморфические поверхности мы будем схематично называть Сфера и Лист Мёбиуса.

Понятием паузы, цезуры в контексте трагедии как таковой (и ее математической коннотации — катастрофы) мы пользуемся, основываясь на важном комментарии М.Б. Ямпольского, данном им рассуждениям Гельдерлина о трагедии: “В тот момент, когда трагедия достигает наивысшего напряжения, Закон нарушается и вместо трагической смены представлений является то, что кроется за ней, — непреодолимый разрыв между героем и Богом, является ничто в виде чистых форм пустого пространства и времени <...>. Остановка, цезура смещает человека из его собственной жизненной сферы, переносит центр его внутренней жизни в иной мир, в эксцентрическую сферу мертвых”¹⁶.

Итак, мы предполагаем, что “зарождение” Листа Мёбиуса, таинственным образом происходит в мистической паузе, цезуре, одновременно открывающей пропасть богооставленности и означающей виток смены представлений. Лист Мёбиуса в нашем понимании топологически характеризует явление Ничто: разрыва, паузы, следствием которой является возникновение различия¹⁷. О том, как топологически различие содержится в устройстве Листа, см. ниже.

Алеф-Ламед: Лист Мёбиуса, “вклеенный” в паузу

С Листом Мёбиуса мы ассоциируем сефиротический символ Алеф-Ламеда. Алеф и Ламед представляют собой два буквенных изображения 1-й и 12-й карт (1-го и 12-го аркана) Таро, чья схема возникла в результате адаптации оккультизмом символизма сефиротического древа, принадлежности Каббалы.

Сразу заметим, что вид аркана — петли — имеет внятную изобразительную отсылку к Листу, или Петле, Мёбиуса (далее в анализируемых текстах А. Парщикова в этой связи нам встретятся многочисленные “загогулины”, “арки”, “скрепки”, “скрутни” и т.д.).

Алеф первого аркана (называемый “Пагад” или “Маг”) обычно диаграмматически изображается в виде человека-буквы, показывающего на небо и землю, их как бы разделяющего. Алеф — это интересующая нас топологическая характеристика разрыва (паузы, “0”, утробно рождающего различие)¹⁸.

Ламед (“Повешенный”) 12-го, завершающего 12-членный магический цикл, аркана — буквенно изображается в виде фигуры человека, повешенного вверх ногами. Топологически Ламед вносит в наше рассмотрение характеристику переворачивания, он как бы завершает собой прохождение нормалью полного оборота по Листу Мёбиуса (выход по теперь односторонней поверхности в потустороннее, метаописательное пространство).

Интересен символизм этих двух арканов в интерпретации Г.Майринка, данной им в романе “Голем” (некоторые аспекты этой интерпретации, связанные с темой Двойника, находят отражение во втором тексте А. Парщикова — “Долине транзита”). Майринк, пользуясь символизмом Таро, воспроизводит такую схему повествования, в которой первый аркан, Алеф, символизирует отношение между вечным Я и преходящей телесной оболочкой — Големом. Первый аркан — первая стадия духовного осуществления личности, начало пути; осознание себя Големом, или мистическая встреча с двойником. Ламед, 12-й аркан, для Майринка — это опрокинутый символ алхимической серы, которая репрезентирует дух и глубинное человеческое “зерном”, трансцендентное Я, встреча с которым является кульминационным завершением духовной практики героя и сюжета романа (здесь отметим геологический аспект серы, связанный с “Нефтью”).

Поскольку нас интересует элемент трансгрессивности, содержащийся в Алеф-Ламеде и связанный с мотивом адамического падения, приведем цитату из М.Б. Ямпольского, который пишет, что гадательное значение “Повешенного” — это “приостановка жизни, изменение, переход, жертвоприношение, возрождение. Но это и падение в самые глубины перед возрождением души, символизируемым десятым арканом — “Колесо фортуны”. “Повешенный” также имеет значение погружения высшего духовного начала в материальные, нижние слои. Символ такого погружения — треугольник, чья вершина обращена вниз (в этом смысле “Повешенный” дублирует перевернутое дерево, растущее из высших идеальных сфер в область материального)¹⁹”.

Интересны также следующие общеизвестные факты: пара “алеф-ламед” на иврите может быть прочитана как “эль”, отсылающее к имени божественного Начала, а также то, что если “алеф (символизирующий Единого) будет отщеплен от слова Адам, то останется “дам” (кровь); если отщепить эту же букву от слова “эмет” (истина), то получится “мет” (мертвенность)²⁰.

Почему “Нефть как Исток”

Причин тому, что нефть нас интересует в связи с категорией истока, может быть множество. Избегая подробного комментирования, укажем лишь на некоторые из них.

1) Магия: нефть как вариант “философского камня”, превращающего что ни попадя в золото — деньги. А именно: превращающего в них путем разложения на топливно-смазочные фракции саму нефть, запасы которой по масштабам неизмеримо превосходят количество мусора на всей планете.

Также стоит припомнить о нефтеносных алтарях зороастрийского культа.

2) Микробиологическая палеонтология: гипотеза о непосредственном участии нефти в генезисе жизни на земле (Pr. Thomas Gold, Cornell University, The Deep Hot Biosphere. Copernicus, An Imprint of Springer-Verlag, New-York, 1998). Совсем недавно было открыто существование на очень большой глубине (6-10 километров)²¹ микроорганизмов из широкого семейства Methanococcus Jannaschi, способных к жизни при температуре минус 185 градусов по Фаренгейту и под давлением 3700 фунтов на квадратный дюйм, не нуждаясь в солнечном свете. Найдено более 500 разновидностей таких микроорганизмов. Вместе с тем выяснилось, что доселе неизвестная форма жизни составляет чуть не 50% всей биомассы Земли. Это позволяет предположить не только о биогенном происхождении самой нефти, но и о том, что первые организмы зародились именно под землей и развились в побочном продукте их жизни, а также связать их выход вместе с нефтью на поверхность (заметим, на сферическую поверхность) — с генезисом.

3) Психогенный аспект. Здесь мы в качестве пояснения позволим себе привести выразительный монолог помешавшегося молодого ученого-геолога Шацкого, персонажа замечательной повести К. Паустовского “Кара-Бугаз”.

Шацкий (имеющий реальный прототип, о котором Паустовский дважды упоминает в “Книге скитаний”: полусумасшедший геолог, заинтриговавший автора своими жуткими рассказами о Кара-Бугазском заливе и Устюрте) был трижды водим белогвардейцами на расстрел, но троекратным чудом остался жив. Вместе с молодым матросом-большевиком Миллером он оказался среди горстки уцелевших людей, высаженных белыми на пустынный остров Кара-Ада, с которого они были спасены метеорологом Ремизовым и киргизами. После всех приключений “на третью ночь Шацкий разбудил Ремизова и сказал ему, волнуясь: — Все, что я сейчас расскажу, держите в величайшем секрете. Я сделал гениальное открытие, но его нельзя огласить, иначе все человечество будет уничтожено величайшей мировой катастрофой. Я геолог. Я пришел к выводу, что в геологических пластах сконцентрирована не только чудовищная энергия, носящая материальный характер, но и психическая энергия тех диких эпох, когда создавались эти пласты. Понимаете?

Ремизов сел на койке:

— В чем дело?

— Слушайте внимательно. Мы нашли способы развязывать материальную энергию — нефть, уголь, сланцы, руду. Все это очень просто. Но у нас не было способа развязать психическую энергию, сжатую в этих пластах. Этот способ открыт американцами. Они ненавидят нас, они хотят стереть с земли Советское государство. Они готовятся выпустить психическую энергию пластов, лежащих под нами. Больше всего ее в известняках и фосфоритах. Фосфориты — это спрессованная злая воля, это сумеречный первобытный мозг, это звериная злоба. Чтобы спастись, надо применит дегазацию. Против известняков мы выпустим молодую мощную энергию аллювиальных напластований. Необходимо немедленно ехать в Москву и предупредить Совнарком. Необходимо оцепить кордоном все местности, где есть выходы известняков и фосфоритов. Иначе мы погибнем всюду, даже в таких укромных углах, как Кара-Бугаз.

Ремизов зажег лампу и внимательно посмотрел на Шацкого. Перед ним сидел старик. Лицо Шацкого стало похоже на львиную маску.

— Сколько вам лет?

— Тридцать два, — ответил Шацкий.

Ремизов осветил Шацкого и посмотрел на зрачки: они были неподвижны, как у филина, пойманного днем.

“Один кончен”, — подумал Ремизов. Восточный ветер гудел над жалкой хибаркой, охранявшей сон бредивших людей”.

КАТЕГОРИИ И ТОПОЛОГИИ

Категория I — Исток

Содержащийся в нефти образ космогонического (как пра-геологического) и антропологического начал.

Образ Начала как плацдарм адамических Катастроф, имеющих трансгрессивную природу разрушения мифа — мира Тождества и Непрерывности (понимаемого не только метафизически как “всюду плотное” присутствие Божественного взгляда, но и феноменально — как мир единственных именных объектов, где нет зазора между знаком и означаемым) — и воцарения Различия. Различие, в свою очередь, порождает: новые семантико-ценностные отношения в мире, метаописательные функции сознания и, как следствие, метафорическую синонимию.

Образ до-языкового (до-гносеологического) существования. ²³

Образ катастрофы субъектно-объектного различения; а также: причинный образ возникновения дискретных серий, порождающих Время, и, в частности, перцептивной асимметрии, обусловившей направленность исторического и личного времени: корреляция этих направлений (впрочем, как и сами направления) ничем не обоснована и носит спонтанный характер (по И. Пригожину).

Образ катастрофы основного (адамического) — низко энергетического — состояния системы и, как следствие, рост энтропии — числа эквивалентных описаний состояния системы => разрушение Имен, возникновение “синонимов”.²⁴

Нефть как тектонический образ беспамятства как истока смыслопорождающего сознания (по М.Б. Ямпольскому).

>br> Категория II — Подмена

Образ нефти как всеобщего эквивалента, олицетворяющий самый принцип Подмены.

Образ Денег²⁵ как первичного принципа виртуальности²⁶ и всех вытекающих из нее культурологических последствий.

Образ Интернета как грандиозной пространственно-временной Подмены; ее новейшая космогония.

Топология I — Сфера

Сфера как топологический образ представления изначального адамического состояния мира и сознания — Мифа.

Катастрофа Мифа как эксцентрическое разрушение Сферы (см., в частности, теорию Сфайроса Эмпедокла).

Топология II — Лист Мёбиуса

Образ имманентной Напряженному Равновесию двойственности, предваряющий трагическое событие Разделения и Переворачивания.

Образ Алеф-Ламеда: согласно символике карт Таро, — действо разделения переворачивания и подвешенности; символ разделяющего Различия, которое предвосхищает трагическую смену представлений; инициационное действо, предваряющее получение сакрального Знания.

Образ нарушения целостной замкнутости мифа, метаморфического разрыва Сферы, связанный с Переворачиванием (Алеф-Ламед).

Образ Паузы, Пустотности, Цезуры как богооставленности, паузы в присутствии Бога.

Образ Цезуры как основополагающего механизма Трагедии, находящейся в прямой связи с интересующими нас Катастрофами.

Основной топологический образ в пространстве представления Катастрофы Непрерывности.

О Листе Мёбиуса известно довольно много²⁷. И все-таки следует на нем остановиться подробней.

Почему, например, Лист Мёбиуса связан с Различием?

Интересный нам в связи с “беспамятством как истоком” — космогонический и антропологический отсчет начинается из состояния тотального Тождества и Непрерывности.

Космогонический — понятно: геологическая изотропность, — например, неразделенность суши и воды; когда еще не возникла Топология II, т.е. — отсутствуют пустоты.

Антропологический: адамическое, компактное и замкнутое (утробное) состояние мира (мифа); состояние докатастрофическое, в котором еще “не съедено яблоко”, еще не утилизирована тайна Различия; состояние до-языковое, когда нет еще “синонимов”, и все предметное содержание имеет свои собственные Имена.

Это, выражаясь “квантово-механически”, основное состояние мира на нижайшем энергетическом уровне, абсолютный ноль температуры. Состояние, энтропия которого минимальна. И именно поэтому состояние это доязыковое — Именное, так как энтропия — и есть число эквивалентных описаний состояния термодинамической системы, т.е., собственно, “синонимов” (здесь “синонимы” нужно понимать не буквально, а именно что в кавычках, как нечто, являющееся причиной рождения проблемы языка в смысле Л. Витгенштейна, Б. Рассела и теоремы Геделя; понятно, что в адамическом состоянии мира не существовало проблемы парадоксально-альтернативного описания действительности и мышления, все было тогда так, как надо).

Непроницаемая тайна, вокруг которой мечутся смыслопорождающие попытки понимания, заключается в принципиальном непонимании, как именно стряслась эта мистическая катастрофа, которая разрушила Непрерывность и Тождество и воцарила в мире Различие, со всеми вытекающими отсюда гносеологическими последствиями.

В математике термин “катастрофа” понимается как резкое изменение состояния системы при плавном изменении ее управляющих параметров; изменение, влекущее за собой необратимый (например, адиабатический) переход из равновесного состояния в непредсказуемое неравновесное состояние, вплоть до полного разрушения структуры системы. Теория катастроф, в частности, занимается изучением возникновения дискретных структур из гладких и непрерывных. Это особенно интересно в связи с проблемой возникновения Числа и всего, что связано с сериями. Здесь могут возникнуть вопросы о “стреле времени” как направленности дискретного потока восприятия и о природе артикуляции вообще (“Время — это мысль о вещи”, И. Бродский).

(В связи с последним замечанием особенно интересно рассмотрение события интеллектуального выбора в терминах теории катастроф, что позволяет прояснить, как именно, по словам Ю.М. Лотмана, “интеллект человека не только пассивно отражает внележащую реальность, но и является активным фактором исторической и космической жизни²⁸”.)

Принципиальная спонтанность поведения системы: когда при вроде бы устойчивых условиях ее существования (затянувшееся адамическое блаженство) вдруг происходит внезапное перерождение, а потом задним числом выясняется, что такой бенц, как “обморок свободы” (по словам Киргегарда), содержался в самом благополучии. Поэтому главное в катастрофе — имманентная напряженному равновесию непредсказуемость дальнейшего поведения системы. Далее следует нечто, что можно было бы просторечием назвать “переворачиванием с ног на голову”. Возможно геометрическое представление этой ситуации. Лист Мёбиуса — это так называемая вырожденная, не ориентируемая односторонняя поверхность. Поверхность, в каждой точке которой допустимы сразу две разнонаправленных нормали, переходящих друг в друга после совершения непрерывного цикла. Больше таких поверхностей в природе нет (с точностью до гомеоморфизма). Т.е. каждая точка такой поверхности находится в “напряжении” из-за двойственности своей природы: поскольку одновременно принадлежит двум разным поверхностям, которые на деле являются одной. Лист Мёбиуса — это образ, содержащий в себе критически напряженное состояние перед катастрофой и одновременно ее саму — посредством потенциальной совершённости в каждой его точке события Переворачивания.

ПРОЧТЕНИЕ

“Нефть”

Как и положено лучшим образцам сжатости поэтического смысла — в трех²⁹ первых строчках сразу уйма, если не все.

Этим же — до предела сжатым отражением последующего — предвосхищается сквозной мотив тотальной метафоричности (см., например, геометрически заявляемое кредо принципиальной метонимичности, учитывая, что метонимия — исток метафоры: “ободками вещей в моей жизни запомнилась первая треть”).

Важно и то, что в первой этой строфе — именно три стиха, в то время как во всех остальных по четыре: графическая единственность этой терции — первая отсылка к Данту.

Жизнь моя на середине,

Начать с того, что это более пронзительно, чем у Данта. Прежде всего потому, что первая стопа — дактилическая, позволяющая сразу же взять быка за рога, набрать высоту. И еще потому, что — без предысторий.

А также: попытка просодически быть подстать нелинейной риторике этих первых трех строк: где уже сказано то, что понятно только в конце.

Критичность момента — пик расцвета. Пик, с которого — как следует из дальнейшего и как оно есть у Данта, — только пике: чайка за добычей, нырок за жемчужиной тайны; спуск вслед за Вергилием.

Для справок ср.: “Жизнь моя затянулась” у И. Бродского — в “Эклоге четвертой, зимней”.

хоть в дату втыкай циркуль.

Здесь же, в первой строке, специфически русскими средствами — в придаточном предложении — с головокружительной одновременностью заявляется Топология I и тема спуска, проникновения.

Мотив взятия в фокус, в средостение внимания Бога, а также — мотив Божественной Сферы Паскаля, — “центр которой везде, а окружность — нигде”.

Только будучи взятым в предельный фокус Присутствия, которое падает на него, как луч сквозь линзу сферы на щепоть трута, пророк способен воспринять Божественное знание.

В то же время: уверенность в количестве отпущенного срока — вариант пророчества, возможность которого только подчеркивает харизматичность происходящего.

Проникновение в “ядро темноты”, геологическое пронзание сути беспамятства — заявляет еще (впрочем, походя) мотив ослепления, который будет позже важен в связи с истоком профетического знания — через слепца-трансвестита Тиресия³⁰ (“самонапрягающееся слепое пятно”, провидица и многое другое).

Приняв его за тоннель, ты чувствуешь, что выложены впритирку

слои молекул,

И тут же — заявленный восходящей интонацией нырок: выход — или вход — найден.

Выход — известно откуда: из-под невыносимого оптико-харизматического зноя Сферы, или — сквозь всепроницающий прожог — в недра.

Но еще не совсем очевидно (только позже: “и я понял, куда я попал”), что выход этот — вход. Так, Иона бежит сначала из-под фокуса Божественного присутствия, не желая связываться с Ниневийскими делами, но побег его вскоре тоже оказывается — входом: в недра морей, в чрево китово, в явленную пустоту, в которой только и остается: взалкать.

Удивительная пристальность зрения — молекулы впритирку — следствие магнификации, blow up’a, вглядывающейся Сферы.

и взлетаешь на ковш под тобой обернувшихся недр.

И под конец строфы — сообщается в с е остальное — не то чтобы до конца, но, по крайней мере, — до середины дантовского путешествия, когда, миновав Левиафан, поэт вместе с Вергилием выныривает из воронки и встает вверх ногами в том же самом месте: “челом туда, где прежде были ноги” . Сообщение ничуть не утешительное: теперь постепенно становится ясно, с чем придется иметь дело.

Тем самым заявляется Топология II — Лист Мёбиуса.

Вогнуто-полый “ковш” — первое эхо этой заявки.

И вися на зубце,

Топология II: Алеф-Ламед, подвешенность вверх ногами, — тема зависания, цезуры, во время которой таинственно происходит трагедия, означаемая сменой представлений.

Одновременное действие подвешивания и переворачивания в символике Таро трактуется как инициация субъекта, предвосхищающая получение им Знания.

Возможно, указание на тему проклятости повешенного.

Тема метафизического зазора, неприкаянности между небом и землей, отсылающая также и к Лимбу: “Я из племени духов, / Но не житель эмпирея, / И, едва до облаков / Возлетев, паду, слабея” (“Недоносок” Е.А.Баратынского; см. также о Недоноске прим. ниже).

Также для справок ср.: “Висел он не качаясь на узком ремешке”, “В Петровском парке” В. Ходасевича: где дело в том, что узкий ремешок почти не виден и создается впечатление, что повешенный как бы парит в воздухе.

NB: здесь именно через повешенность впервые метаморфически происходит топологическая “склейка”³¹ двух поверхностей: Сферы и Листа Мёбиуса.

в промежутке,

Топология II: пузырчатость, пустотность, Цезура: маятник маячащей трагедии.

где реки теряют полярность,

Топология II: переворачивание, точней, ее промежуточная, зависшая стадия — первая фаза качения.³²

Допустимо также вспомнить здесь и о нефтяных подземных реках, а именно о таком явлении, как “первичная и вторичная нефть”, которое уточняет природу месторождения. Оказывается, нефтеносные газы могут своим давлением обеспечивать напор, перемещающий нефть в ее подземных руслах. “Первичная нефть” относится к истоку, а “вторичная” — к устью. Различаются они внешними признаками месторождения: в случае “вторичной нефти” внешние признаки эти говорят, что нефти здесь мало, и она вот-вот кончится, а на самом деле она течет и течет, берясь неизвестно откуда.

Можно видеть по списку: пары, каменюги и петлистую нефть.

Ну, понятное дело, “пары, каменюги” и между ними петляющая нефть — отсылка не только к геологическому истоку, но и к истоку космогоническому, когда: “Земля <...> была — смятение и пустынность, и тьма над пучиною, и дуновение Божье витало над водами”.

Ты уставился, как солдат, на отвязанную реальность.

Вновь подчеркивается критичность момента, когда, как в бою или драке, все происходит замедленно и отчетливо, и в то же время — как бы со стороны, сторонне.

“Отвязанность”, сторонность происходящего, т.е. частичный или полный выход субъекта в качество объекта, тоже связано с переворачиванием, сменой представлений: инициация как бой, как карнавал.

Категория I — образ Катастрофы субъектно-объектного различения.

Нефть выходит бараном с двойной загогулиной на тебя, неофит.

“Загогулина”: Топология II, — единоборство с Алеф-Ламедом, начало приключений. Закрученность загогулины вплоть, но не — до точки схождения полного цикла дает надорванный, еще не до-склеенный Лист Мёбиуса.

Именно что — коррида, трагический карнавал.

Отличная рифма; к тому она же еще раз отсылает нас к проблеме инициации.

Ты ли выманил девушку-нефть из склепа в сады Гесперид белым наливом?

Склеп — Топология II.

Несмотря на то, что понятно: вновь тема истока, но все равно ужасно загадочно. Заметим только, что уже известно — из статьи “Крипта Антигоны” М.Б. Ямпольского. Крипта, в которой повесилась Антигона, — исток Письма: Памяти и Различия. Беда с Полиником инициирует ее для получения знания этого истока, — посредством превращения в него.

В конце концов, что еще остается делать обреченному на Паузу и Слепоту, как не уподобиться ей (не только топографической подвешенностью, но, благодаря изобразительной отсылке к Алеф-Ламеду, — так же и диаграмматически)?

Кроме того, что сообщается: девушка-нефть лакома до наливных яблочек, нам становится еще известно: нефть, наливаясь в прозрачность, оказывается, бывает — в случае особенно высокого содержания высокооктановых компонент — “белой”, мутновато-матового оттенка, как если заглянуть в коричневого стекла аптечный пузырек, в который пущен дым затяжки. Знают это едва ли не одни нефтяники³³.

Очевидна также диаграмматическая связь Алеф-Ламеда (разделение — N: + — и замыкающее цикл переворачивание — ? ) — двух букв еврейского алфавита — и Листа Мёбиуса. Цепочка: спуск — восхождение — переворачивание соответствует частям цикла, описываемого нормалью при прохождении Листа.

Теперь: как геометрически происходит “вклеивание” перевертыша Алеф-Ламеда в сферический свод крипты. Как образуется эта замысловатая поверхность — гибрид Сферы и Листа Мёбиуса — по которой совершается путешествие “Нефти”? В сфере делается “вход”: прокалывается циркулем или нырком. Далее по всей длине окружности этой дырки вклеивается циклообразующая ниточка Листа. Получается шар с вычурным рукавом, наполовину как бы вывернутым наизнанку. С него, с этого рукава-на-орбите, и свисает ниже, кривляясь буковками Алеф-Ламед, двойник-похититель из “Долины Транзита”.

Здесь важно отметить практическую невозможность процедуры “склейки”, ее неосуществимость с реальными пространственными телами (это можно проверить, вырезав в глобусе отверстие и склеив из бумаги ленту Мёбиуса подходящего диаметра). Выясняется, что такой топологический гибрид принципиально абстрактен и, будучи образован впервые в результате разрушения Сфайроса и воцарения разделяющего (опрокидывающего) Различия, отсылает нас к проблеме Истока познания, так как является первым продуктом до того невозможного абстрактного представления.

Провод ли высоковольтный в купальню упал, и оцепенело кино?

Оседает труба заводская в чехле под направленным взрывом.

Оцепенелое кино родом из “отвязанной реальности”: замедление, драматические подробности, которых не увидеть нормальным, не потусторонним, взглядом. Растяжка и напряжение перед катастрофой направленного взрыва.

Более или менее поверхностно, но все же — Топология II: купальня, чехол (блестяще подмеченное впечатление чехла, обусловленное тем, что при оседании от взрыва есть вертикально медленные и быстрые части разрушения).

Нефть идет своим ходом глухим, вслед за третьим, которого не дано.

Кажется, этот незаданный “третий”, помимо поверхностных алкогольных аллюзий, имеет четкую отсылку к логической проблеме “исключенного третьего”, и далее — к теореме Геделя.

С этой нефтью, как с выпуклым зеркалом, — словно игры с орлом без перчатки:

ты качаешься — ближе и дальше — от клюва его увильнув.

Мотив черного зеркала профетической слепоты.

Качка — Алеф-Ламед.

Выпуклость — крипта.

Не дает разойтись на заблеванной синей площадке.

Вышедший пьяный баран с упорной загогулиной, с которым не разойтись. Без третьего доза больше, желудок не держит. Тусклый тамбур ночной электрички, хулиганствующая пьянь: катастрофа Случая, несчастного случая.

Площадка заблевана нефтью: см. ниже — “нефть подступает к горлу”.

И похожи, как две капли нефти, капля нефти, бассейн с хуссейном и Лувр.

Категория II — балаган дензнаков.

Ты прошел эту стадию на цыпочках по указке аравийского властелина,

ведомый за волосы по отвесу, где выжить не предполагал.

Стоя на кадыке, а проверить на точке плавления парафина,

ты вцепился в барана подземного и — ввинтил ему по рогам.

Балансирование, отвес — подвешенность, стояние на кадыке — перевернутость: Алеф-Ламед, Топология II.

Близость к точке плавления парафина (40 градусов³⁴) усугубляет критичность, горячечность ситуации, близость ее к катастрофе: свертывание белка.

Как кувшины, в кладовую тьму уходя, острые ставят на ней пятерки,

ободками вещей в моей жизни запомнилась первая треть.

Скрыты убийцы, но ребристые палки, как неонки, оттеняют подтёки.

Топология II: кривизна цифровых загогулин, полости сосудов, кладовая крипты. Нисхождение за знанием в ядро недр Сфайроса продолжается, и почему-то именно в этом месте, наверное, в связи с банками-кринками-кувшинами, припоминается падение Алисы в Зазеркалье...

Спрашивается, что может быть зловещей зеркального листа Мёбиуса, который сам геометрически зеркален (налипающая на себя по завершении цикла амальгама)?

Пальцы Тюльпа бродят по моргу, тычут в небо и находят там нефть.

Рембрандтовский доктор³⁵ тоже, перевернувшись, “встал” на Алеф-Ламед: вторая топология.

Перебежки ракушек и вспышек под серпами затмения,

наползание почв крупным планом...

Метаморфически разрушающаяся Топология I, в которую вклеивается Лист Мёбиуса.

Сейсмический образ затменья, плюс его серпом оскопляющая слепота, дающая взамен Тиресию дар знания времен от конца до начала: Категория I.

И ты понял, куда ты попал...

...

Ты в бочке белил ее утопил, но ответил ей абсолютным безделием,

ты оставил проекты и отключил зеркала в непохожих вещах,

и пока она медленно шарит, подобно в Бермудах бессвязным флотилиям,

осторожно, как иглы меняют на шприцах в отхожих местах,

Категория I — немота бездействия: метафорические зеркала, провоцирующие поэтическое высказывание, отключены, связь между флагманами отключена, отключен в Бермудах и сам мир (сиречь телефон).

Утопление в бочке с лучшей — белою — нефтью тоже рифмуется с темой ослепления.

Круговой жест поиска в пустоте: “ШАРит” — Топология II; а также иглы, отсылающие к циркульному входу в профетическое проникновение.

и пока она ставит баррель на баррель свои желтоватые башни,

Стопки желтоватых цилиндров — башенки золотых червонцев: Категория II — Подмена.

Сосуды, тем более с горлышком: Топология II.

и пока она на веревочке водит самонапрягающееся пятно

серебристых хранилищ, схлопнувшихся в направлении внешнем,

и пока на изнанке твоей лобной кости она пробегает диалоговое окно,

Категория I — профетическая слепота (серебристое бельмо полого не-зренья) и беспамятство.

Воздушный шарик, налитый всеми мировыми запасами нефти, оказывается легче гелиевого: Алеф-Ламед может поднять и опрокинуть и не такую тяжесть.

Геометрическое действие схлопывания во внешнем направлении — замкнутость и компактность, а также изнанка черепного Сфайроса — это одновременно и очередная констатация помеси двух топологий и утверждение изоморфности Сферы и беспамятного содержания истока сознания: Категории I.

и пока ее пробуют пальцем татары и размазывают по скулам,

и цивилизации вязнут в ней, как жучки, попавшие в Интернет,

пока мы приклеиваем лепестки на носы, валяясь по нефтью залитым скалам,

Кроме выпуклых гео-скул и скал и полых листочков, экранирующих зной черного солнца забвенья³⁶, еще и Категория II — тотальность распространения за счет принципа Подмены: Интернет и мошки цивилизаций в нефтяном море Истока.

и пока постель наша пахнет нефтью, что — удвоенный бред,

Та же тотальность подменяющего распространения, распространения демографического: нефть как семя, чья инерционная сила во Времени — в Истоке; разворачивание Категории I за счет реинкарнационной Подмены поколений.

и пока в длинном платье с высокой прической ты похожа на ложку —

так наивно срисую, — пока чувствуешь под каблуком нефтяной запас,

пока царствуешь, злясь на себя, существуешь, царапаешься немножко, -

разновес расстояний — в пользу нефти, разделяющей нас,

Ложка и сферический, размером с колышущуюся под ногами землю, нефтяной бассейн: помесь полостей.

там, где реки друг к другу спиной слушают колокольцы Валдая,

пока сон заставляет жевать стекло, но следит, чтоб его ты не проглотил,

сердцевина Земли тебя крутит на вагонных колесах, сама собой не владея, —

нефть подступает к горлу. Ее на себя тянет, к ней жмется прибрежный ил.

Теперь: где можно увидеть реки спиной друг к другу? Там, где, собственно, все приключения “Нефти” и происходят — в недрах.

Для того, чтобы тому, кто проник в ядро Истока, увидеть реки спиной друг к другу, необходимо обернуться: “Эк, куда меня занесло!” Этот стереометрический, “широкоформатный” — на все закрученные вращением земли 4 взгляд вовне, будучи теперь возможным, означает, что центр наконец достигнут, и непонятно, что будет там, — за страшным дальше, которого, в общем-то, и нет...

И вот именно здесь, в кульминационной — по нисходящей, там, где дальше некуда, — выколотой из глаз точке путешествия, и происходит напряженное “склеивание-разрыв” топологий. Происходит он посредством эксцентрического вращения ядра, вызывающего дребезг Сфайроса и грозящего послойным разрывом коры (в том числе и мозга): размоткой пленки, дико наворачивающей в кучевой кочан двойные бараньи загогулины Мёбиуса³⁷...

Итак, тихие колокольцы Валдая — размноженные вращением бубенцы Сфайроса Земного и Сфайроса Сознания, в чьих недрах звенит, доводя до безумия, ядро Истока, — таков финал “Нефти”.

“Долина транзита”

Шакал и ворона: ни внешней ни внутренней крови

меж ними.

Абсолютное различие символов, почему-то все же находящихся в парном существовании. Топология II: Лист Мёбиуса — отродье в семье поверхностей — как склеенные в одну вырожденную две разных.

Вдали нарисован дымящийся динамит.

Динамит (не только предмет военного, но и геолого-разведывательного обихода) пока только дымится, и медленным его дымком начинается оцепенелое кино отвязанной бикфордовым шнуром реальности.

Конечно, припоминается Альфред Нобель, изобретший динамит, — в частности, и литературных дел ради. Но вспоминается только в связи со своим братом, который случился в истории пионером иностранных инвестиций, вливавшихся — той же нефтью — в нефтяные промыслы Баку.

Их контуры на честном слове уже наготове

покинуть ядро темноты и принять незаконченный вид.

Контурная паутинка кровеносных сосудов геометрического зародыша — недоноска второй топологии в желтке Истока.

Над ними баллоны с речами дрейфуют — листается комикс

Топология II: однажды присланная открытка, где рой тучных дирижаблей³⁸, наподобие тех, в 30-х годах, с простынями портретов Сталина и Горького, словно всплывающие танкеры-пузыри с нефтью: вновь Топология II — восходящая тяга Алеф-Ламеда к Разделению.

на пляже остистом, подветренном, заперся грот новодел.

Разведрилось.

Топология II: пустотные паузы остовов породы, где вызревает перед трагической гео-фиестой вино Творения живого — нефть.

Я спрятал оружие, связь отключил и свернул в Долину Транзита.

Прощай, побережье смешное! Чего я искал?

Автоматическое оружие в таких местностях, как Долина Транзита, явно пустая цацка (см. хотя бы войну в Чечне).

Альдорфер не скажет и Дарий. По зеркалу заднего вида

хромала ворона, клевал и маячил шакал.

Контурный — весь в прожилках сквозь паутинку серой крови — зародыш Топологии II возникает именно на поверхности зеркального перевертня.

Клевание, хромание, маячание — Топология II.

Движение качения отсылает также и к нефтяным качалкам, головасто-ушастый силуэт которых — вполне шакалий (припадочный), или птичий.

Долина в горах пузырилась и напоминала соприкосновение пауз.

Пчела под обрывом, внизу — полигоны гладиаторских школ.

Стекляшки подстанций и трубопроводы за ярусом ярус.

И ртутные лифты с тенями нефтяников штырями усеивали котел.

Грозди второй топологии.

Штыри — массовка циркулей-шприцов у намеченного котлованом входа: морщинистой выемки уже натянутой кожи.

Как два электронных скрутня, заметив друг друга, пропали

взаимно две тени — ворона, и, чуть задержавшись, — шакал;

как две электронные даты, ознобно стирая детали...

Долина, напротив, раскручивалась и напоминала аркан.

Схлопывание и раскрутка двойной загогулины второй топологии.

Изъяты частично: постройки, развязки, проходы и вышки.

И эта изъятость царит и дует в подпольный манок.

Двойник ли, свисая с орбиты, хватал человеков под мышки:

за локти — в замок и — в потемки (как через борта — на полок).

Невероятно захватывающий и взятый в предельную резкость образ Алеф-Ламеда: подвешенного под эмпирей двойника — вклеенного в Сфайрос перевертыша Мёбиуса, — который для инициации Разделения похищает, изымает, закидывая по баллистической дуге, оригинал.

С ним соотносится хлебниковский образ нутряного, с выстеленной амальгамой изнанкой, зеркала-шара, куда однажды попались и попадаются, множась друг другом, отображения-двойни — образ Ка.

В дверях арсенала провидица явилась, стакана не допила,

и так неуверенно, словно по глобусу пальцем ведет

и путает авиалинию с маршрутом подводного кабеля,

(а в этой растяжке сознания ни шагу не сделать вперед),

Провидица — долгожданная отсылка к образу обоюдополого Тиресия. Стакан, надо полагать, — стакан нефти для аппетиту перед фиестой, которая то ли уже разведрилась, то ли вот-вот.

“Мы ждем приближения нефти! — сказала, чертя пирамиды

на воздухе, — “остальные обжили ржавеющий флот,

в акустике танкеров сонных, пока мы в Долине Транзита,

скользят по мазуту и в перегородках вешаются через год.

Поднебесья пузырятся нефтью, и вспоминаются известные Chateau d'Espagne.

Вновь “вклеивание” висельника Алеф-Ламеда в свод пузырчатых недр — ниже ватерлинии — крипты.

Другие в ущельях кочуют и здесь появляются редко:

прекрасное ловят мгновенье — и эта задача проста -

кто может из правильной пушки выбить центральную скрепку

арочного моста”.

Парабола, арочная скрепка, акведук — то ли через нефтяной ручей, то ли сам несущий нефтепровод: Топология II.

Бесхозная, в стратосфере зависшая на отметке,

где еще рано для парашюта, в летаргической высоте,

эта долина, разбитая на кривые клетки,

похожая на дирижабль с солнечной батареей, на полухолостом винте,

с терпением геологическим, с опорой на ожидание,

с истерикой, что не отнять, когда уже вспыхнула сеть:

соляризированное изображение короткого замыкания

долины, облившейся нефтью, верней — опрокинутой в нефть.

Становится понятно: нефть не только в недрах Земли, как в “Нефти”, но и в недрах Промежутка, населенного Алеф-Ламедами³⁹.

Пузырчатая взвесь — пена стратосферы — второй Топологии.

Категория I — солярное ослепление.

Здесь роль астронома и историка мне показалась притворной.

“Нефть” — я записал, — это некий обещанный человек,

заочная память, заочная память, уходящая от ответа и формы,

чтобы стереть начало, как по приказу сына был убит Улугбек”.

Дословно: Исток.

В заключение хотелось бы отметить, что “Нефть” и инверсивно продолжающая ее тему как бы вовне, на поверхность, “Долина Транзита” — это одни из немногих известных автору этих заметок примеры захватывающего описания новых, до того находящихся в заочной памяти, пространственных отношений. По этой части они стоят в одном ряду с такими вещами, как “Божественная Комедия”, рассказы Сигизмунда Кржижановского и поэма “Москва-Петушки”.

И все-таки, в чем же причина такой увлекательной важности топологических мотивов художественной мысли?

Видимо, в том, что само пространство, как постороннее и враждебное, постоянно провоцирует человека на его исследование. Открытия великих исследователей пространства — более или менее косвенно — есть следствия инстинкта самосохранения. Гнетущее частное недоверие к устройству понятия места неоднократно в истории приводило к изменению его, места, общезначимых свойств. Возможно, это говорит о наличии обратного мимикрии механизма: если оказывается невозможным умилостивить враждебную по(ту)сторонность своим уподоблением ей, то возникает вполне естественное — потому что спасительное — стремление срочно покорить ее своей выдумке. Причем удача тем вероятней, чем чудесней оказывается выдумка.

Выдумка же только тогда чудесна — не когда она истинна, — а когда восхитительна и нова. Истина, отчасти, всегда — старое и неудивительное и в меньшей степени способна своим открытием что-либо изменить. Идеи Евклида были ничуть не менее сногсшибательны для его времени, чем в конце концов завоевавшие реальность предположения Минковского. Неограниченная линейность пространства, в котором — хотя и мысленно — возможно бесконечное перемещение, для древних греков была идеей, рожденной бредом, но, скорее всего, именно она привела Александра на место Дария (среди пылающих нефтью гор). Учитывая же основное положение трезвого отношения к жизни — “ненаблюдаемое не существует”, можно утверждать, что поход Александра, собственно, и был тем ратным импульсом, спровоцированным выдумкой, в результате которого пространство раздалось, развернулось по осям — и стало впервые Евклидовым.

Иначе говоря, здесь мы имеем дело с таким замечательным явлением, как заочная память: “Ничто не ново на земле”, по словам царя Соломона. Любое открытие (новая информация, которая, по определению, парадоксально не может быть получена алгоритмическим способом) осуществляется на деле как событие припоминания. Оказывается, что смыслопорождающий текст как акт сознания воспроизводит определенные пространственные отношения, которые архетипически содержатся в самом сознании, и чьи топологические свойства впоследствии проективно выявляются в реальности. Ю.М. Лотман, цитируя И. Пригожина, говорит об этой парадоксальной ситуации порождения текстов культуры: “Так, например, в химии известны автокаталитические реакции, “в которых для синтеза некоторого вещества требуется присутствие этого же вещества. Иначе говоря, чтобы получить в результате реакции вещество Х, мы должны начать с системы, содержащей Х с самого начала”. С этим можно было бы сопоставить роль текстов, которые получает новорожденный ребенок из внешнего мира, для того чтобы его механизм мышления смог начать самостоятельно генерировать тексты”⁴⁰.

В нашем случае мы имеем дело с двумя текстами, которые таинственным образом припоминают и воспроизводят некое замысловатое пространство, рассуждая о топологических свойствах которого, мы попытались показать, что оно восходит к ситуации разрушения мифологического мира (мифологического сознания), когда компактное (замкнутое, содержащее в себе свою границу) и ориентируемое (решительно отграничивающее сторонность) пространство внезапно становится открытым для сознания адамического существа, которое, таким образом, становится способным к свободе.

В заключение хотелось бы отметить, что не лишен смысла вопрос — не придется ли нам в скором времени столкнуться в реальности с новой топологией, имеющей очень тревожный образ: сферическим телом сознания, из срубленной шеи которого, вывернутой листом Мёбиуса, хлещет нефть, заочная память конца времен? На наш взгляд, “Нефть” и “Долина Транзита” не только описывают это замысловатое пространство, но и предсказывают, где оно будет топографически отыскано