ВЛАДИМИР АРИСТОВ
PORTA VENEZIA, Т.Е. ВРАТА ВЕНЕЦИИ
(ПРИЛОЖЕНИЕ К ПУТЕВОДИТЕЛЮ)
Если въезжаешь на поезде
Оборотясь назад
(хлеб свой последний торопливо глотая)
Незаметно начнется лагуна
И посрамленные лгуны смолкнут.
Видишь, уходит в ширь моря
серп этот —
призрачный город мгновенный
(уверен, не более года продлится мгновенье)
Город — виденье,
белые башни-домны,
в которых, наверно, пыль отвергнутая поет
и не Duomo, a Mestre
и не предместье Венеции,
а истинный город-пилот.
Сейчас в последний раз развеется дым
перед неясными вокзальными стеклами,
где поезд твой смолк
там поезда красоты — транспорт спасенья,
но Венеция — сонм повторений, не способный
уже улететь
А здесь рассеяться скорбно согласный
тот скульптурный, не тронутый вечностью
экологически чистый дым
что удержит его кроме красной
краски- каймы на трубах
Все дымы-побратимы
исчезновение их — начало воспоминаний,
где дымы обратимы,
акварельное грязное пятнышко байкальского
горизонта
разрастаясь цветет
люди бродят, рядясь в кафтаны
из желтого меркаптана-тумана
житель тот прежний влечется в наш день
и нехитрым перышком
истребимым мгновением
в утицу каждой улицы —
венецианской заводи
под молчаливое днище моторной лодки
сойдет.
Лишь несколько лиц опечаленных оставили отпечатки
в фотопластинке оплавленного
плазменного стекла
спутников.
тех, кто сошел у озера без горизонта
на полпути к Венеции,
к испарившимся венериным циркам.
Не оправдаемся, если забуду
отсвет небесный этот, снятый с обоев
с дагерротипов содранный
глянец за глянцем...
Посланец... он улыбнулся, крыльями
посылая привет
были заняты руки, он нес как
статуэтку, нечто с обломанными
руками, с пробитым
носом и ртом
он скрылся
мгновенно в проломе,
что уходом своим в Москве
оставила ты
отсвет лица моего здесь еще загорал
в боковом окне
перед ликами пылинок событий
из областей ничтожеств
рябинок наперстков...
Нашарить за спиной разбитую пепельницу
мраморной отстоявшейся воды
чтобы стряхнуть туда и отжать этот
пепел
влажный пронесшийся
сквозь стекло
1997
1-ГО МАЯ В МИЛАНЕ
Улица Anton Chekhov
незаметно свернув
выводит на белую между стен улицу Монтале
Sul muro graffiti
На улицах я был один,
Как Первомай этот —
Праздник труда (festo lavoro)
Транспорт стоит и метро на приколе
Я был один прямоходящий
на солнечных площадях
мимо пролетали в скорлупках корпускул
обтекаемых светом машинах,
но даже сдавленный шепот не доходил до них
Тополь высокий раскрывался ввысь
в незаконченной глубине боковой перспективы
да водяная пыль искрометно
рассеивалась по кругу за сетчатой оградой
сколько
сделать еще протяжных шагов к месту,
откуда можно найти весь городской
горизонт
В тот же день — я не знал — в этот
миг
ты навсегда покидала Москву
Глубже, чем боль, уходя, глубже сна, выше
облаков этих,
еще не лишенных чувств
Панорама с холма Милана
здесь не видна:
древо сухое на фоне зеркального банка
И наметают мороженое в кафельно-вафельный факел
у ипподрома galoppo.
1997
клон
Летний солнечный банк.
Деньги снова копируются
Клеевой элемент вновь отлетает от
стен
Моны Лизы лицо
с подзабытого провинциального
рядового папируса
Так легко в этот летний
уходит обмен
Для закланья своим близнецом
вы ведете козу и овцу
тихо блеет она
в трубный рожок.
Но не слышите вы
рядового папируса
темной грамотой
облепившего роговой этот слой
Будет тот человек наказан
молодым блистательным близнецом,
что однажды заменит его
и уже не узнает свой дом.
Что тогда ему вспомнить,
всеми изгнанному
всем замененному
затененную ту протокопию
ту
козы иль овцы
Будут тени ходить по стенам полуземными
овнами
Только копию ту провинциальной
на стенке Джоконды
Да, полузабытую, полузатерянную ту
купюру
в дождь, нет
в летний провинциальный полдень
С оторванным уголком
и с усами
дорисованными обильно
на купюре той
над или на
галстучном том
над тем исповедальным лицом
или на долларе с незнакомой Джокондою
или где
Оборванный полдень где
на купюре поверх той подписи
пишешь ты к самому себе
но где,
и когда
откликнутся
и воскликнут?
1998