см. его публикацию в № 2

СЛУЖИТЕЛЬ ЕДИНОГО ИЛИ ВВЕДЕНИЕ В СРАВНИТЕЛЬНУЮ СУФИСТИКУ

Знаток множества языков, как западных, так и восточных, постоянно - и зачастую в оригинале - цитировавший в своих трудах то Пятикнижие, то Веды, то даосские трактаты (про Коран и говорить нечего), он особенно любил один, не столь уж приметный с виду, словесный корешок, всячески его обхаживал и холил, умудрялся сунуть, словно в грядку, чуть ли не в каждую свою печатную работу, и непременно со сноской, со звездочкой: так, мол, и так, корешок этот и то, что из него выросло, надлежит понимать не в чисто огородном или, к примеру, в текстильном смысле, а совсем иначе - и шире, и глубже.

Чудо-корешок: в нем сплелись, да так туго, что и не распутать, духовные волокна Земли и Неба, Запада и Востока, соткался золотой ассист одежд Софии, Премудрости Божией, с шерстинками суфийских власяниц.

У мистиков-талмудистов - они первыми ткнули его в бесплодный для поверхностного взгляда песок Синайских предгорий - отростки этого корня вознеслись буквально превыше седьмого неба, в запредельную область непостижимого божественного небытия: это Энсоф, высшее состояние Абсолюта, что-то вроде пресловутой Черной дыры, откуда видна изнанка мирового мрака.

У Гомера, а затем у стольких эллинских мифологов и мифографов корешок этот процвел такими значениями, как Мудрость, Вежество, Художество; это София-Паллада, Мастерица-Рукодельница, Устроительница и Хранительница вселенской красоты.

А у нового поколения иудейских мудрецов, хлебнувших эллинского безумия, а потом и у гностиков сирийских и александрийских этот волшебный корень обернулся четвертой ипостасью Божества, Софией-Премудростью Господней, женственной сутью мирозданья.

И когда, веками позже, мусульманские суфии вырядились в колючие влясяницы ("суф" по-персидски), не забывали они при случае напомнить ученым невеждам, что в начале было Слово, а потом уже - шерсть, и что облеклись они, собственно, не в рубища, а в саму Софию-Суфи

Вот и служитель Единого - хотя по мирскому своему состоянию в дервишеских орденах не числился - всю вторую половину жизни носил на себе (в себе) "суф" (Софию) и в нем (с Ней) каждодневно возносился в Энсоф, творя молитвенное дервишеское радение в каирской мечети Абульалааль-Маари, что неподалеку от дома его тестя-фатимида, возводившего свой род к самому пророку Мухаммеду.

Речь идет о необычном даже, по меркам нашего столетня, человеке. Родился он в 1886 году во французком городе Блуа, в благополучной семье архитектора Жана-Батиста Генона и при святом крещении получил имена Рене-Жозеф-Жан-Мари, а завершил свой земной путь в Каире (помните, как стремился туда другой почитатель Софии, Владимир Соловьев?), завершил его правоверным мусульманином по имени Абдэль-Вахед Яхья ("Служитель Единого"), оставившим после себя добрых два десятка книг, сотни статей и трех совсем маленьких ребятишек. Их звали Хаднджа, Лейла и Ахмед.

Двадцать лет он прожил в Египте, в стране, пропитанной традициями гностиков, где до сих пор плуг феллаха выворачивает из земли сосуды с тайными писаниями ранне-христианских сект. А ислам принял еще во Франции, в 1912 году, - его духовным отцом был известный арабский богослов, шейх Абдэр-Рахман эль-Кебир, памяти которого он, кстати сказать, посвятил один из капитальнейших своих трудов, "Символику Креста".

Путь Рене Генона к подножию пирамид, в страну тысячелетней мудрости, пролегал через путаницу тогдашних "оккультистских" учений; одно время он сблизился с печально знаменитым шарлатаном по имени Жерар Анкосс (он же Папюс), чьи сумбурные взгляды произвели на него впечатление "мешанины из плохо переваренных каббалистических, неоплатонических и герметических понятий, с грехом пополам сгруппированных вокруг двух-трех банальных и чисто современных идей". Впоследствии он даже не счел нужным расправиться с ними на страницах печати, как сделал это со спиритизмом и теософией. Его реальными наставниками стали люди, принесшие с Востока живые знания еще не угасших духовных традиций: уже упоминавшийся эль-Кебир, граф Альбер де Пувурвиль, много лет проведший в Китае и принявший там даосское посвящение, шведский ориенталист Густав Агели и бывший "гностический епископ Версаля" Леон Шампрено, перешедший в ислам и принявший имя Абдэль-Хакк ("Служитель Истины"). Они помогли молодому ученому овладеть основами той науки, которую он упорно именовал "метафизикой", то есть учением о надприродных законах бытия. К их числу относятся понятия о двух аспектах или состояниях Абсолюта - активном и пассивном, первый их которых Генон в дальнейшем именовал "бесконечностью" (тот самый "Энсоф"), а второй, вслед за Лейбницем, - "вселенской возможностью". К ним принадлежат также распространенные в восточных учениях взгляды на вселенную как эманацию Абсолюта, а не как на его "творение", и связанное с этим представление о "множественности состояний бытия", согласно которому человек занимает в космической иерархии вполне определенное, но отнюдь не исключительное, по сравнению с другими "состояниями", место.

Однако основным понятием, разработке которого Генон посвятил всю свою жизнь, было понятие "традиции", то есть совокупности знаний нечеловеческого происхождения, передаваемых из уст в уста и составляющих основу как духовной жизни любого здорового общества, так и каждого человеческого существа. Целью традиционных знаний является восхождение человека по лестнице "состояний" вплоть до встречи и слияния или, как писал Генон, "отождествления" с Абсолютом. В этом традиция полностью противоположна "мирским псевдонаукам", основанным не на Откровении, а на опыте, и стремящимся - самое большее - улучшить материальные условия жизни человека в этом мире. Исторический процесс, согласно Генону, состоит в неуклонном помрачении первозданных истин, на смену которым приходят лживые теории прогреcca, всеобщего равенства и обоготворения человека, приводящие, в конце концов, к торжеству отнюдь не человеческих, а поистине сатанинских идей, к преклонению перед стадным духом, превращению качества в количество и "производству предметов, столь же схожих между собой, как и люди, которые их производят".

Этические стороны учения Генона известным образом соотносимы с отдельными положенями таких мыслителей XX века, как Ортегаи-Гассет или Николай Бердяев, однако, в отличие от них, "каирский отшельник", был ярым антиперсоналистом, ибо считал, что человеческая личность обладает ценностью лишь в той мере, в какой служит точкой и опорой для достижения ''высших состояний", для воспарения в софийную область довременной гармонии и мудрости. В этом отношении он стоит гораздо ближе к Павлу Флоренскому, в чьих сочинениях можно найти поразительные переклички с его собственными трудами. "Служба наша, - пишет отец Павел, - не от человеков, а от Ангелов, от умных сил Небесных. Передаваемый по иерархии небесной. Этот небесный светоч дошел до иерархов земных и стал на Земле". Мне кажется, что Служитель Единого вполне мог бы подписаться под этой формулировкой, как нельзя лучше - и поэтичнее определяющей суть того, что он именовал "традицией".

Отдельные работы Генона посвящены более детальной разработке некоторых положений его доктрины. В "Царе мира" разбирается вопрос о таинственном духовном центре нашей планеты, откуда исходят все земные традиции, откуда явились на поклон младенцу-Иисусу цари-волхвы, - вопрос о местонахождении и провиденциальной роли легендарной Агартхи, которую наши доморощенные оккультисты почему-то упорно путают с ее антиподом - зловещей Шамбалон. Небольшая брошюра "Эзотеризм Данте" вскрывает подлинные истоки вдохновения великого поэта, рассказывает о его участии в традиционных обществах своего времени, о влиянии на его творчество мусульманских эзотеристов. Емкий трактат "Мирское владычество и духовная власть" содержит в себе изложение теории исторических циклов, каждому из которых соответствует определенная каста или сословие: власть жрецов, друидов или брахманов сменяется властью всадников, рыцарей, кшатриев, которых, в свою очередь, свергают торговцы и ремесленники, а после них, в самом конце цикла, в эпоху Кали-Юги, в том самом "железном веке", в котором мы живем, наступает засилье черни, бесконечный и зловещий карнавал самых низменных проявлений человеческой натуры. Подробному разбору этого последнего этапа всемирной истории посвящен один из наиболее, пожалуй, актуальных трудов Генона - "Кризис современного мира". А синтезом всего его творчества можно считать монументальную историософскую работу, написанную в годы Второй мировой войны, - "Царство количества и знамения времени". В ней, исходя из своей теории зависимости временного от вечного, проявленного от непроявленного, относительного от абсолютного, Генон рассматривает историю как отражение потустороннего мира "причин" в посюстороннем "мире следствий", еще раз настаивая на параллельных процессах помрачения духовных ценностей и "солидификации", "уплотнения", последовательной материализации вселенной, которая из "земного рая" превращается в кристаллический, а затем и металлический ад...

Сорок лет прошло со дня смерти великого суфия: сороковины, так сказать, по большому счету. Не только Энсоф - весь мир наслышан об учении Генона, даже на тибетский язык переведена одна из его работ (тот самый "Кризис мира"), а в России, в стране Софии Киевской и Софии Новгородской, о нем до последнего времени и слыхом не слыхали.

Разве что попался кому на глаза абзац из переведенной у нас когда-то книжки А.Хюбшера "Мыслители нашего времени", где говорится о том, что "каирский мечтатель" предпринял "слепую попытку повернуть вспять колесо истории", а иной досужий читатель обратил внимание на пассажи одной отечественной специалистки по проблемам фашизма: этаученая дама с остервенелым упрямством числит Генона по своему ведомству, хотя он, в общем бесконечно далекий от политики человек, не упускал случая саркастически обмолвиться о "пресловутой арийской теории" или "фантастической и смехотворной интерпретации свастики как символа антисемитизма".

"Зловещая тень прошлого" - вот какой была наименее ругательная оценка великого философа и историософа в устах отечественных "исследователей", судя по всему, не особенно утруждавших себя чтением его работ, - да и не поняли бы они в них ничего, если бы раскрыли.

Впрочем, точно так же до последнего времени обстояло дело и с трудами его друзей, сотрудников, единомышленников: ведь он был основателем интернационального братства духовной культуры. На память приходят имена Мирчи Элиаде ("беглый румынский диссидент"), Ананды Кумарасвами ("реакционный буржуазный искусствовед"), Юлиуса Эволы (этот и вовсе считался у нас чуть ли не "тайным советником Муссолини"), Фритьофа Шюона, Поля Серана, Люсьена Мороза...

Но времена, как известно, меняются, вот уже издан по-русски небольшой томик Элиаде, в солидных журналах "Вопросы философии" и "Философские науки" появились публикации статей Генона и переводы его работ, столичное издательство, то самое, где недавно вышли два романа моего любимою Густава Майринка, анонсировало выпуск "Кризиса современного мира" (ох, ну и отстали же мы от обосновавшихся в Непале тибетцев!), - словом, "слепая попытка повернуть вспять колесо истории" как будто обретает шансы на успех. Я тоже решил не оставаться в стороне от такого уникального процесса и малость подтолкнуть это самое колесо, выпростать его из наезженной колеи. А попросту говоря - взять да и перевести какую-нибудь из работ Учителя, что полегче да поинтересней. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что лучше для первого раза дать не "первоисточник", а "популярное изложение", пусть даже с явными элементами вульгаризации и приспособления к уровню и вкусам почтенной публики, которая сегодня рада броситься в объятия пятидесятников, завтра охотно пляшет под дудку каких-нибудь кришнаитов, а послезавтра, глядишь, занесет ее в вертеп каких-нибудь гурджеедов ("бегите от них как от чумы". не уставал повторять Служитель Единого).

Пусть мое сравнение хромает, но осмелюсь напомнить, что и само Священное Писание вряд ли придется по зубам тому, кто не навострил их на школьном катехизисе. Посему я выбрал для слегка сокращенного перевода первую часть небольшой работы одного из французских популяризаторов Генона, почетного хранителя музеев Франции, Люка Бенуа. Называется она коротко и ясно: "Эзотеризм". Кроме нее он написал немало искусствоведческих трудов, из которых следует упомянуть "Французскую скульптуру", "Музеи и музейное дело", "Рождение Венеры или три века живописи".

"Эзотеризм" вышел четверть века тому назад в массовой серии "Que saisje" и в ту пору произвел на мена весьма основательное впечатление. Надеюсь, что кое-какие мысли автора подтолкнут публику к продолжению знакомства с работами "каирского отшельника".

До новых встреч, друг-читатель!

перейти в оглавление номера