| |
1.
Ты казался принцем крови
и любил пускать шмеля,
и платил за все любови
одеваньем в соболя.
Ты на мячиках к "Базару"
в белой бобке подъезжал
и плашкета, словно шмару,
для блезиру содержал.
Говорят, ты харил катек
только в шнифтовый фуфляк
и бросал хрусты на скатерть
биксам в тающих Филях.
Не судьба - а вязка с понтом!
Не алтарь - а хан в дыре...
И горел над горизонтом
шар, как шапка на воре.
И когда твой шпих и двери
сыса взглядом облизал,
как Есенин в "Англетере",
ты кишевник завязал.
Выгнул фраерские брови,
будто весело тебе...
Потому что принцем крови
был по кости и судьбе.
2.
Как-то ночью возле "Яра" однохуйственно и яро
я намазанному фрею, как богатому налил.
Но хмелек в башке просрался - юный мент нарисовался:
дзысь меня промежу роги - и в лягавку запилил.
Словно мне ломать штамынку бог с рожденья посулил.
Дзысь - и курку засмолил!
Я провел по ногтю пилкой и вступил в конфликт с.
дрочилкой:
- Шире жопы, мол, не пернешь - и кругом в алмазах высь!
Я не грабил власть Советов и в туза не харил шкетов,
и не бил котов по ширме ни с утра, ни анадысь!
Он ответил: "Заебись"
У Измайловского парка я сказал: - Кончай, ментярка!
Свистнем флюхт - и на хащовку пить гамырку и клико!
Там прогнулся стол под гусем и сидит моя Пердуся,
положив свои арбузы на большое рококо.
До греха недалеко.
Поутру в сверканье рая в жопу мокрого макая,
ты красавчику-плашкету, словно шмаре, бросишь: "Брясь!",
и Варварка-Три Сифона под шипенье маргофона
так тебе твой хорь завафлит,
что захочется на близь.
Он ответил: "Заебись!"
- Слышишь фраерское пенье? Вся Республика в кипенье!
Мудошлепный Ворошилов на Кронштадт навел винтарь.
Пляшут, вывернув лалетки прокурсетки пятилетки,
и Крупа читает в Горках Лыске спящему букварь.
Даже в хезике с парашей ГОЭЛРО зажег фонарь:
залупайся и кемарь!
...Но, пыхтя пердячим паром, мент носил кепарь недаром.
Возле Плешки с блядохода не сумел сойти на рысь.
И за это я недобро влил перо ему под ребра.
И сыграл в колоду жоржик, попирая смертью жись.
Вот что значит: "Заебись!"
3.
Вот иду я, шопенфиллер-наховирку:
пушка в шкернике, регался над бедром.
Так красив, что у марухи сводит дырку
и наколота хазовка за углом.
Как достану прот скуртавый со сверкальцем!
Как присвистну вертуну на тыхтуне!
Только перхалка дымится между пальцев
и хипесница стекает по стене.
Шмаро, лярва, прокурсетка с буферами,
что способна натянуть на жопу глаз!
Как тебе мой пальтюган на крепкой раме,
зацелованной и в профиль, и в анфас?!
Отсоси бухарь у порченного понта,
и метелку наведи на мокрый гранд...
Но не пачкай решетом мне горизонта
и на мопса не бери блатной талант!
Уж такой я маровихер с апельсином,
старый шлиппер в чистых чипчиках вразнос
в белом галстуке, в фургоне темно-синем,
так влекущем маргариток на отсос...
Всем нам братское чувырло будет мерой...
Оттого и пру до смерти с долотом -
вечный фраер, ненаеба с прочной верой,
что отыщется на жопу хуй с винтом.
4.
На ветошной малине
ты нюхал марафет.
Твоей любви молили
три шмары юных лет.
Одна курила "Иру",
смела была в гульбе
и целку для блезиру
носила при себе.
Другая грызла грушки
с собачкой на ремне.
Она от хуя ушки
хранила в портмоне.
А третья из Тамбова
заставила жулье
про Дуньку Кулакову
забыть из-за нее.
На ветошной малине
ты нюхал марафет.
Твоей любви молили
три шмары юных лет.
Хрустел в твоей пиджуре
лопатник с шелухой.
А ты сидел в прищуре,
как будто был глухой.
Стряхали шмары перхоть
на брючину твою
и в рай хотели въехать,
но на чужом хую...
5.
Колеса начищены. Власть на боку.
Приспело блатячке сосать дураку.
Его галифе - как плывут облака.
Ему все чувырлы дают встояка.
Он ходит, как краб средь московских ночей.
Он с фронта срисует любых щипачей.
Сидят поросята в наганных боках,
как черви в березовых боровиках.
Ссучившийся сыса. Лягавый дурман.
Такому не выкинешь слам на карман.
Но встала блатячка ему на пути,
и дальше ментяре не нужно идти!
Приспело Варюхе сосать дураку:
вся грудь в портупеях и рыбка в боку. |
|
