ЛЕНА ОРЕШИНА |
МЕРТВАЯ ЖИЗНЬ |
|
ГЛАВА 23
Ночью их подвал
заняла шумная компания. Ребекка со старухой помогли безногому забраться в огромную
сумку и потащили его, через
разлитые по всему городу лужи. Тащить надо было
на вокзал. Дождь часто и сильно стучал по их спинам. Они устали
и поставили сумку,
сильно стукнув безногого. Он, разозлившись, не
понимая
их слабости, сказал, что пойдет сам. Выбравшись из сумки, он сразу же попал в лужу и так продолжал пробираться по городу. По пояс в воде он напоминал пловца, застигнутого
и обреченного непогодой. Ребекка шла
рядом, низко склонившись.
Старухе было
жаль еды, оставленной в подвале.
Город был красивым.
Подслеповато сквозь дождь всматривались в темноту редкие огни. Широкая улица вдруг
останавливалась, неожиданно
превращаясь в уютный дворик, откуда побеспокоенный ими выбегал вечно черный житель
ночи - кот.
Казалось, сырая улица подталкивает их
к жилью, останавливает у дверей. И будто они
слышат заспанный голос хозяйки, подающей
ужин. Город тоже имеет свои миражи.
Ребекка была рада
идти по городу к спящему вокзалу. Ей
казалось, что Маша пусть даже будет там, где одна лишь безжалостность дает приют на сером рваном, как одеяло в больнице, уставшем от шагов, асфальте. И где прохожий может
заглядывать в лица спящих. И бесприютность,
как ветер, не переставая хлопает тяжелыми дверьми. Лишь бы найти Машу, найти
и согреть.
ГЛАВА 24
Снег растущими хлопьями брошен
Бродит, белым рисуя везде
Дни с запеленутым холодом телом
С мыслями о тепле.
Судьба затерялась в погашенных окнах,
Ослепшая от фонарей.
Ночь светла их внезапным блеском.
Болью вышедших из домов
Не прохожих, а потерявшихся
Бредит ночь.
День все вещи ровным светом неторопливо
Достает из ночи.
А смотреть на них не захочет,
Деловитость храня.
Снег бессмысленно заблудится
Среди крошек птицам брошенных
Половинных дел
Ничего уже не сбудется.
ГЛАВА 25
Всепроникающее
без защиты штор окно телевизора сообщало
каждый вечер все ужасы мира. Двухлетний ребенок стал убийцей и теперь растет, ничего
об этом не подозревая. Ему уже шесть. Нам сообщат,
когда он узнает. Мы помним иногда об этом, чистя картошку, гуляя вечером с собакой, или разговаривая со своими детьми. Жизнь этого человека уже не принадлежит
только ему, она стала сюжетом нашей жизни. Ему обязательно сообщат, раз мы уже знаем, что прошло четыре года, а он еще
просто веселый ребенок. Когда он узнает, что убил, что подумает он?
Что убивать не
сташно? Что он ничего не помнит, но раз он
все равно сделал это, пусть и случайно, даже не случайно, а
обязательно по чьей-то
вине, то ему может показаться интересным испытать это сознательно? Или ничего не помня и не
понимая почему, он будет виноват всю жизнь и не сможет прямо
смотреть на людей.
На войне кто-то
отдает глупый или продиктованный корыстью приказ и гибнут сотни людей. И понимая
это, люди,
привыкнув к глупости
к чужой и своей, и, не признаваясь в
собственной корысти, не видят, не помнят. Это правило, что
гибель
сотен не так интересна.
Это как идти по улице, где столько людей,
что не успеть рассмотреть их лица. А одиночное убийство или
даже
несчастный случай,
где полно подробностей - это как происшествие
на вашей лестничной клетке. Причем, несчастный случай вызывает еще больше интереса: непреднамеренность делает сюжет шире
своими многими если. И наши мысли, приученные к неторопливым подробностям сериалов, будут ждать и делать жизнь того
малыша, который в два года убив, стал еще одной жертвой, но уже нашей скучающей без драм в чужих судьбах жизни.
Сегодня, привыкнув
узнавать суррогат событий за пол
вечерних часа, когда мир ютится со своими трагедиями в моей
маленькой квартире,
опустошая радость. Сегодня я впустила в
свой дом войну. Имена трех убитых людей отпечатались и
застыли для меня бомбой, которую спрятали.
И вот она тихо
тикает, как часы
на моей руке, и я, забавая о ней, потом случайно
опять услышу ее приглушенный стук и так слушаю, слушаю не
живя, и не зная, где она еще шепчет слова смерти в тишине, прежде чем разорвать
меня.
Статистика бессмысленна
для понятия смерти, Одна пуля,
выпущеннная чьим-то злом на свободу, продолжает убивать и
убивать, она уродует жизни людей, близких
друг другу. Заносит
страх и чувство несовершенства
в мягкие детские души. Одна
пуля меняет нашу генетику, обрекая потомство на несовершенную без нюансов контрастность чувств.
Девиз любой войны
- каннибализм. Рано или поздно на войне будет убит ваш ребенок или его.
Но статистика считает.
Жертвы из единиц превращаются в тысячи. Война приближается к каждому дому уже не
состраданием, а повестками
в почтовом, отвыкнувшем от писем, ящике. |
||
гости Кассандриона | вернуться |