МЕРТВАЯ ЖИЗНЬ

ГЛАВА 21

Ребекка шла по бесконечному бесприютному городу. Ветер душил ее своими сильными руками. Осень становилась все злее. Казалось, теплые вечера под тихим присмотром слабого света стеклянных ламп придуманы, и разбиваются от боли на мелкие острые осколки; и боль проникает еще глубже вместе с этим ненужным, разбросанным на полу стеклом. На кухне осто�рожно капала горячая вода из старого крана. Тихо съежившись, в раковине сидел попугай. Банки с крупой были разбиты. И маленькая никому ненужная птичка спаслась. Она сидела и ловко ловила капли редкой воды.

Память больше не пряталась в ладонь от уколов. Девочка выросла и загородила собой все. Ребекка знала, что дома ее не было.

Но вдруг она вернулась домой и спряталась. Она любила прятаться. Боясь встретить пустоту, Ребекка начала звать дочь. Подойдя к шкафу, ей показалось, что-то шевельнулось. Распах�нув дверь, она увидела свое разорванное лицо в падающем разбитом зеркале. Она подставила ладони этому стеклу, все еще думая, что там могла быть девочка.

�Маша милая�, - случайно сказал попугай.

ГЛАВА 22

Было обычное пасмурное утро. В такие усталые дни даже не охватывает сожаление, что ты быть может живешь не так. В метро полно продавцов газет. Но это не быстрые мальчишки, радостно выкрикивают названия газет и событий, чтобы, заработав немного денег, также легко потратить их. Газеты стали основательным бизнесом взрослых. Пожилая женщина, превратившись в прила�вок, развернула газеты эротических изданий. Строгий человек с редкой короткой бородой держит перед собой фашистскую газету. Лицо его напряжено, люди проходят, освободив около него немно�го места. Он не смотрит ни на кого: не каждый причастен. И глупая крикливая газета сжимается в его руках как автомат. Это очередное начало старого желания избранности, в начале много слов, потому только, что еще мало оружия. Когда люди, взяв оружие, попадают в круг избранности и точку в чужих словах можно поставить в любое время, нажав курок, тогда их собственных слов тоже становится меньше, они отточены, как приклад и звучат уже только как приказ. Тогда их газеты отбрасывают попытку убеждать, они разделяют черными буквами вашу жизнь на то, что правильно и то, чего не должно быть. А сейчас их газеты неумело уговаривают: фашизм опять только начинается.

Надувные шарики смотрят, никого не узнавая, своими ярко раскрашенными лицами. Их боишься покупать, понимая, что они улетят все равно. И сделанный из какой-то сверхпрочной ткани такой шарик долго будет смотреть, улыбаясь, зацепившись за ветку самого высокого дерева, а когда веревка разорвется, он улетит. И вы снова станете свободными друг от друга. И встретив его случайно вновь, но уже крепко привязанного к чужой руке, вы поспешите уйти: вдруг теперь, когда вы уже решили, что свобод�ны, он узнает вас и скажет, смотря все также своим с двух сторон нарисованным лицом: �Держи меня.�

продолжение