Олег Константинович Эйгес общался со многими выдающимися людьми. В 60-х, 70-х, 80-х годах он пишет воспоминания о Рабиндранате Тагоре, С. Прокофьеве, Г. Гинзбурге, Л. Оборине, об отце К. Эйгесе, Н. Метнере, А. Александрове, С. Фейнберге, К. Сараджеве, Н. Жиляеве
Воспоминания
Олега ЭЙГЕСА
О ЖИЛЯЕВЕ
Николая Сергеевича Жиляева я знал с самого детства, скольнко себя помню (он же, по его выражению, знал меня, когда ещё меня не было на свете). Жиляев был товарищем моего отца К.Р. Эйгеса[1] (по классу С.И.Танеева в Московской консерватории). Николай Сергеевич бывал у нас очень часто и даже нередко ночевал.
Одно из ярких ранних воспоминаний осталось во мне: однажды утром, раснкрыв газету "Русские ведомости" (или, может быть "Русское слонво"), Жиляев сообщил нам о смерти Л.Н.Толстого. Через несколько дней он опять у нас ночевал и за утреннем кофе раскрыл газету и сказал: УТолстой ожилФ. Оказалось, что первое сообщение было ложным. Часто я с интересом слушал (когда ещё был подростком) беседы о музыке между Жиляевым и моим отцом; между прочим, впервые я услышал о "Мимолетностях" Прокофьева, в то время недавно изданных, именно от Жиляева. Помню что он к себе располагал и много рассказывал забавных историй. В этом, очевидно, проявлялся талант будущего крупного педагога. В дальнейшем, уже достаточно взрослым, я у него занимался сочинением и мог в этом убедиться.
Чтобы извлечь из уроков у Жиляева всё ценное, что он мог дать, надо было быть очень стойким в смысле своих художественных убеждений, ибо слабый в этом смысле ученик мог быть совершенно морально уничтожен. Если же ученик был со стержнем, то ценного много мог получить, как в технологии, так и в общем художественном мировоззрении. Чуть только Жиляев замечал в чём-нибудь слабость или даже податливость, он придирался всё больше и больше и иногда его придирки заходили слишком далеко и бывали неоправданны (даже бывали абсурдны). При этом он был самокритичен, допускал чтобы ученик с ним поспорил и даже любил это, вовсе не желая себе ложного авторинтета. Однажды он рассказал о встрече Грига с Листом, когда Григ показал свой фортепианный концерт. Во второй теме Лист рекомендовал применить тромбон, но потом добавил, что тогда уж тему поручить трубе. Григ не воспользовался советом вклюнчить трубу, но тромбоны использовал в сопровождаюнщих аккордах, как известно. В этот же вечер у Жиляева произошёл примерно такой же разговор с учеником: Жиляев посоветовал применить тромбоны и тогда уж тему дать трубе, что коренным образом изменило бы мунзыку. Ученик не пошел на это и сослался на только что приведённный пример, на что Николай Сергеевич ответил: "Это ты прав, это ты меня поддел".
Для метода Жиляева характерно было требование полной обоснованности того, что делает ученик. Например, когда дело касалось фактуры, чтобы какой-либо принцип (например, фигура аккомпанемента) был проведён на всём отрезке данной темы и при участившейся смене гармонии были и соответствующие изменения в фигуре аккомпанемента.
Или, например, он говорил, что если появляется фугато, то оно не должно прекращаться до конца пьесы (предположим до конца 1-ой части сонаты) или до конца крупного раздела. Так же важнейшее значение он придавал тональному плану. Не в том смысле, что ставил какие Ц либо границы в выборе тональности, например в разработке избегать главной тональности пьесы, или, например, он возражал против появления самой далёкой тональности в первых тактах сочинения: Уа что же дальше будешь делатьФ. По каждому случаю он находил и демонстрировал массу аналогичных примеров, как в таком-то случае тот или иной автор (из известных) осуществлял тот или иной приём (разумеется, когда случай был не нов).
Почти все московнские музыканты (и не только московские) бывали у Жиляева. У него можно было встретить многих выдающихся музыкантов или тех, кому суждено было потом стать знаменитыми, многие у него учились, не будучи в консерватории. Принимал он всех желающих и занимался со всеми бесплатно. Об эрудиции Жиляева во многих областях, не говоря уж о музыки, достаточно известно (кстати, он был членом всемирного географического общества). Познания Жиляева в музыке были поистине феноменальны. Если даже он не помнил наизусть какую-либо музыку для примера или ссылки (хотя помнил и мог сыграть на фортепиано очень многое на память), то сейчас же находил данное произведение как иллюстрацию какого-либо вида фактуры, мелодического оборота, гармонии или формы. Композиторской технике Жиляев придавал первостепенное значение и был крайне требователен. Часто от него можно было услышать, что такой-то композитор в соответствующих случаях применял такой-то прием или средство. Бывало, что Николай Сергеевич усаживал гостя за форнтепиано и играл с ним в четыре руки. Читал с листа он блестяще, хотя и не был полноценным пианистом.
Жиляев охотно снабжал посетителей нотами из своей громадной библионтеки, каждый раз предупреждая: УТолько не надолгоФ (о чём конечно бравшие забывали). Николай Сергеевич всегда проявлял к любому посетинтелю гостеприимство, и тот обязан был пить чай (всегда высшего сорта). Чтобы ученик или гость не стеснялся Николай Сергеевич говорил: УКлади сахар, а то не растаетФ. Стаканов было всего два, так что пили по очереди, а хозяин сам ходил полоскать стаканы. Всю почти комннату занимали полки с книгами и нотами, так что среди них мог поместиться только полуметровый столик. Несмотря на колоссальнное количество нот и книг, Жиляев всё, что ему требовалось, нанходил моментально. Очень яркое впечатление оставил его рассказ о путешествии в Норвегию к Григу, в частности о том, как Григ исполнял у себя дома со скрипачом (не помню его фамилию) свою Вторую сонату и по окончании игры поцеловал скрипача. Николай Сергеевич так характеризовал игру Грига: Григ обладал такой четкостью в игре, что если среди пассажа легато в любом темпе он брал одну ноту стаккато - это было заметно.
Отношение к Брамсу и Вагнеру характеризуют следующие слова Жиляева: УЕсли Брамс хочет в музыке выразить что-то страшное, то кажется, что он при этом говорит: пей молоко и всё пройдёт. А если Вагнер касается страшного, то уж и молоко не поможетФ.
Когда я был призван в Красную Армию и сообщил ему об этом - Жиляев сказал, что каждому мужчине надо через это пройти, это воспитывает мужественность. Он имел в виду, что полезно побывать в окопах, "а не так, как вы теперь проходите службу на очень льготных условиях" (при содействии Николая Сергеевича я служил при доме Красной Армии). Жиляев являл собой пример абсолютно бескорыстного отношения к искусству и полного преннебрежения к жизненным удобствам.