МЕРТВАЯ ЖИЗНЬ

ГЛАВА 8

С пяти часов сестры властными окриками уже не гнали в палаты. С пяти часов коридор превращался в улицу. Нет, улицу вполне могут миновать кипучие страсти. Коридор превращался в проспект. Проспект - это не мостовая с важными домами вокруг. Это люди, нарядно одетые к вечеру, где в воздухе витает общее событие дня. В современных быстрых городах проспект распугала давка и автомобильные гудки. Широко небрежно брошенный асфальт, который не задумываясь застывал между домами, получал название того самого проспекта, который раньше выманивал людей в загадочные сумерки.

Людей было немного. Неведомая сила заставляла их весь остаток дня прожить в ярко освещенном слегка задохнувшемся от разговоров коридоре. И даже среди смеха неудовлетворен�ность шла за каждым, не отставая, как тень. И яркий румянец и стон имели здесь одинаковые формы принужденности.

Время телевизора - особое. Законодатели включают его раньше, чем положено, на полчаса. И эта уверенность, сроднив их с медсестрой, не вызывает у нее протеста. Она сама слегка поворачивает стул. Из палат сползающимися к солнечному свету ящерицами появляются стулья.

Если жидкость спешит собрать себя в каплю, то человечес�кое сознание, кажется не задумываясь о последствиях, все больше привыкает принимать форму прямоугольника. Если не так, то посмотрите на наши дома снаружи и даже изнутри. Смотрите - стол, скользните взглядом до его края и не бойтесь, упав, взгляд не потеряет представление прямых линий: внизу его ждет ровный пол, который ровно ограничивают стены, поддер�живая потолок. А вот окно. Оно открывает внешний мир. Какой формы ваш окно - мир? И разве честную прямоту дня меняет неожиданность, легкая, как прыжок, или тяжелое падение. И разве не своровал день прямоугольной формой нежные изгибы живой души. И притворяясь простым, привычным глазу, нас добродушно, как домашний врач, даже не пугая формами, неотвратимо берет под опеку телевизор.

- Что бы вы хотели?

Легко коснитесь клавиш. Первый, второй, третий канал. Услужливо он будет предлагать до тех пор, пока вы ищете. А потом спокойно изжевав чужими готовыми мнениями ваш вечер, он благосклонно усмехаясь выплюнет вам: �Не забудьте выклю�чить телевизор�. И высоким писком встрепенет заснувшие моз�ги, чтобы напомнить, что он и сейчас заботится о вас.

А теперь спать, спать, спать.

В десять часов больничные стулья тяжело возвращаются на привычное дежурство в палаты. И сон в объятьях неизвестнос�ти частым пульсом усталой ночи коснется дня. Ночью казалось, стена стонала от боли; Фома вышел в коридор. Стол медсестры, наконец-то оставленный в покое, добродушно спал, лоснясь гладким стеклом в слабом дежурном свете. Случайными порыва�ми доносились шепот и смех. Как будто волны и мягкая луна играют мелкими пляжными камнями.

Люди, спящие в коридоре, казались бродягами, которых усталость бросила на голые бесплодные скалы. И все забыли о них; даже неизвестность посторонилась, уступив место бес�страстному ожиданию. В дальнем, давно оглохшем от заброшен�ности тупике коридора со странной, как сухие ветви в огне, силой, заметался и замолк человек. Фома увидел строгое лицо: оно было бледным, глаза заснули на нем птицами на дальнем перелете времени. Лицо было даже не столько бледным, сколько светлым. Как будто тайна, проникнув в него, дала силу жить одиночеству. И время оставило его, не вырисовывая кислотой морщин иного рисунка, которым природа, бесконечно меняя лица, разделяет рождение и смерть. Лицо имело какую-то бесконечность пейзажа, где даже горизонт был разрушен. Нап�ряжение, как будто арканом, схватило фигуру, и голова замета�лась, так торопливо стучит в дверь испуганный природой человек или мучается птица, только что, в первый раз посаженная в клетку. Фоме показалось, что и он давно уже, вот так, о стену разрушает упругое слово жизнь.

продолжение