МЕРТВАЯ ЖИЗНЬ

ГЛАВА 9

А женщине, забытой в больничном коридоре, память назой�ливо возвращала раннюю весну, зелень на белом подоконнике...

Из окна была видна часть двора. Одуванчики разбежались милыми цыплятами клевать траву.

Она взяла на руки один пушистый цветок. Он оставил полосу молока на ладони. Природа будила своих детей, чтобы напоить их теплым внезапным молоком жизни.

Маленькая девочка качалась на качелях. Грустное тонень�кое ее лицо было настолько серьезным, что как будто прыгающие десятки лет туда-сюда качели могли изменить свой незначитель�ный смысл на что-то неожиданное. Серьезно, не торопясь, она ждала. А пока заполнила свое ожидание катаньем. Огромные белые простыни, раздираемые ветром, развевались парусами. Как будто снился сон, где испуганное бурей воображение забот�ливо море заменило землей. Но от этого стало не лучше. Стало только непонятней, как добраться до дома, когда кругом пустые глазницы домов. И паруса белыми облаками простынь улетают все дальше. Или лицо девочки было просто обреченным на вечную скуку мгновенной жизни.

ГЛАВА 10

Погромы. Дом, медленно подчиняясь страху, терял уют. Вещи приобретали новый смысл недолговечности. Бережли�вость уступала место смятению. Лучи света, обламываясь о стекла, оставляли дом тусклой неясности. Вот часто-часто зама�хал руками дождь, как будто что-то пытался прокричать через рассеянное сознание женщины, и вдруг замолчал, оставив ее одну. Ребекка не пошла на работу сегодня, не приготовила еды. Время, отпущенное необходимостью работы, остановилось. Жадный змеиный клубок мыслей заполнил все и измучил.

ГЛАВА 11

Слухи о погромах появились в городе с первыми листьями на деревьях, как гусеницы зеленые на зеленом, когда, неузнанные, они продолжают жить своей незнакомой природой. А мы, уставшие от монотонной, как пустой лист бумаги, зимы, всему рады светлой весной. Красивое солнце сжигает томный асфальт, маленькие птицы наполнили огромный город шумом, перелета�ющим с ветки на ветку. Молодые, как веселье, женщины катают по улицам толстых серьезных своих малышей и любуются ими.

Но ненадежная весна, безоглядно давшая энергию всему, наполнена и прожорливыми гусеницами, и жадность, толстея на солнце, пускает новые щупальца слухов и поступков.

Погромы. Гром гремит. Небо почернело, едкие, крикливые капли дождя превращаются в удары града. А мы, маленькие божьи коровки, ползем по холодной ладони обреченности. И жизненный опыт, как посторонний, оставляет нас. Град падает, и �ничто� заменяет нас, сожрав жизни и надежду.

Но для кого-то град еще ползет слухом черной, свинцовой тучи. И жесткая ловушка дома держит нас. Отсечь, отсечь то живое, что вцепилось в нас домом нашим, отсечь.

Остаться частью, но живой частью самого себя.

продолжение