IV
Всенощную я хорошо знаю и люблю и иногда, когда я её слушаю, мне кажется, что это не создание конкретного композитора ХХ века, а что-то объективно существующее, вне человека - от природы или от Бога. И потому в беседе с Недуевым я невольно задала ему извечный вопрос о творческом процессе.
Я знала, что у Александра тонкий слух и прекрасная музыкальная память, что он долго вынашивает свои сочинения, озвучивая их внутренним слухом, что он способен одномоментно услышать всё произведение разом (это невероятно, совершенно потрясающее ощущение). И ответ был: Как я пишу? - В том-то всё и дело, что я не пишу. Так не бывает, чтобы я специально взял текст с идеей что-то написать... Вот 103-й псалом у меня как бы одномоментно весь прошёл. Конечно, я его читал много раз. Прошло какое-то время, я ещё раз прочёл его - скажем, в 55-й раз, читаю - и вдруг в это мгновение всё выстраивается от начала до конца. Тут просто, как одержимый, быстрее записать, зафиксировать хотя бы основное! Это взрыв какой-то, озарение. Звучит всё - от и до, все голоса сразу - гармония, подголоски. Но записывать набело не сажусь, пока у меня всё это в голове не уляжется.
По сравнению с тем идеальным звуковым образом, который является композитору, запись оказывается неточной, приблизительной, она не удовлетворяет, тяготит Александра: Когда это как бы материализуется, то это так далеко от того, что звучало на самом деле. А уж когда исполняется, то всё: пиши пропало, в этом я убедился. Исполнительское мастерство у нас, мне кажется, не очень высокое. Приходится прилагать много усилий для того, чтобы исполнители поняли мой стиль, потому что он резко отличается от того, что исполняют сейчас, от современной музыки.
Здесь Александр затронул важную проблему, связанную с временной организацией его музыки - композиционной и драматургической. Естественно, что "Всенощная" ориентирована на церковный канон, канон доклассической музыки, разумеется, радикально отличающийся от канона европейского музыкального искусства Нового времени. Медитативный склад музыки не предполагает ярких контрастов, преобладают медленные темпы и негромкое звучание. И развёртывание формы не динамическое, центростремительное, а созерцательно-равномерное. Я сознательно не говорю статическое, так как слово статика не подходит к живому процессу, полному гибких, неуловимых нюансов. Один из лучших дирижёров, работавших с А.Недуевым, Андрей Лазарев отметил, что его музыку с церковной роднит текучесть формы. Эта текучесть держится на внутренней наполненности каждого мига музыкального времени, что никак не может быть зафиксировано в нотной записи. Это создаёт определённые трудности для исполнителей и дирижёра, так как агогические оттенки, динамическая нюансировка, артикуляция, фразировка в такой музыке не менее важны, чем нотный текст.
Мне вспоминаются слова Альфреда Шнитке по поводу его Хорового концерта на текст Григора Нарикаци Книга скорби: Каждая деталь подсказана смыслом, акцентировкой и ещё чем-то, о чём говорить я не имею права.
Эта кажущаяся свобода требует вживания в текст и адекватного понимания его. Об этом Недуев говорит так: Здесь нужно каждый звук, каждое слово пережить и слить воедино, нужен личный опыт - тогда и произноситься, и выстраиваться, организовываться музыка будет совсем иначе. Нужно пережить то, вокруг чего она, как плоть прирастает, вот поэтому всё её течение выглядит иначе, чем во многих других современных сочинениях.