Стихи разных лет:

Виктория Андреева

(1942, Омск - 2002, Москва)

     Виктория Алексеевна Андреева выросла в Москве. Окончила филологический факультет МГУ (1960-1965). В 1974-м эмигрировала в США; училась в Нью-Йоркском университете на кафедре сравнительной литературы. Была одним из двух редакторов журнала "Гнозис" (совместно с Аркадием Ровнером) и одним из четырёх редакторов "Антологии "Гнозиса" современной русской и американской литературы и искусства" (Нью-Йорк, 1982). Стихи начала писать с 1960-х годов. Примыкала к подпольным, неофициальным литературным кругам Москвы 1960-х и 1970-х годов. Стихи публиковались во многих эмигрантских сборниках и журналах, а с 1989-го - и в российских журналах. Автор поэтического сборника Сон тверди (1987, Нью-Йорк, "Гнозис пресс"; переиздана в 1989-м там же с параллельными переводами английского поэта Ричарда Маккейна и в 2002-м в дополненном виде - в Москве). В 1989 вместе с Аркадием Ровнером написала театральную пьесу Чаадаев (1989, Нью-Йорк).Автор многих статей о литературе и религиозной философии (Вл. Соловьёв, Блок и Белый, Бердяев, Киреевский и Чаадаев, Толстой и Фет), которые публиковались в эмигрантских журналах, а с 1989-го - и в российских. В 1985-1991 годах написала Телефонный роман - новаторский роман, состоящий изтелефонных монологов одинокой русской писательницы в Нью-Йорке (напечатан в 1997-м в Литве). С 1994-го жила в Москве. Работала над проектом публикации Отцов церкви (Ориген, Климент Александрийский, Иероним Стридонский) в серии "Учители неразделённой церкви". (продолжение)

РАМО ПОРХАЮЩАЯ МУЗА (1985-1999)

***

блуждая в этом мрачном сне

ловя обрывки песнопений

играя бесконечно

в прятки

с этим

страшным

временем

безвременья

наедине

***

***

между луной и солнцем

днем и ночью

снует челнок

означенный воочью

шаги размерены у жизни впереди

снует челнок

смыкая небо с ночью

ушли за горизонт

и скрылись там по очереди

немногие друзья

и многие враги

оставив только эхо позади

***

мой третий глаз

ты � солнечный ожог

седыми буклями

припорошен росток

и долу веко

вмиг остужен взор

нордическим дыханием в упор

былинка гнется

холода пчела �

гудящая и острая игла

и торжествует сумрака излом

в слепом квадрате каменного дома

***

звезд мерный холод

пристальный полет

размеренный разбег

дыхания и ветра

и нервные размывы спектра

отчаянья и каменных забот

покалыванья памяти без сна

нависший страж у светлого предела

и цепенея переходит тело

из завтра во вчера

***

перебираю нежно четок

ряд

лиц всплывает в черноте провала

небытия

слепыми пальцами судьбы

леплю я профиль, губы и глаза

в перегоревшей области души

с трудом

всплывают атавизмы чувств и

смысла

и нежные

плетутся архаизмы

дабы прикрыть затравленную

быль

и залатать пробоины повинностей

несчетных лжей

бесчисленных

забот, долгов, тревог

нагроможденья царства бездарей и плебса

синтетику их куцего прогресса

для перевертышей и гришаков

***

лето в доме м-ра Томпсона в Сассексе

три птицы сбившись

вкруг заемного уюта

три горьких пленника

безрадостной судьбы

мы стены слушаем

мы вдумываемся в сны

разгадываем

криптограммы звука

чтоб века этого оскал безумный

означить в назидание другим

***

за серым желтизна

потом

потоки света

все залито волной

мучительного лета

все полутени смыты

свет затопил

сей жалкий остов дня

***

европа паводками слуха

и светлым обмороком чуда

откуда-то из ниоткуда

и сосланная в никуда

европа памятью себя

той детской памятью творенья

когда меж водами и твердью

границу небом подтвердя

в европу ощупью придя

вслепую

будто бы по зову

узреть открытую позору

на рыжих всхолмиях быка

рыжеволосый возглас дня

еще дрожит розовопенный

но цепко древние ступени

остаток суши сторожат

***

день Рождества возник как в сновиденьи

весь в серой дымке - пасмурный туман

и марево зеленого свеченья

и ночи нескончаемый обман

деревьев призраки и игры с тенью

свинцовый траурный овал

дня Рождества

как серое знаменье

прорыва в вечность

окна печаль

***

Под заунывный посвист вьюги

Вы верно грезите о юге

А нам под стрелкою лучей

Милее Ваш Гиперборей.

В прохладной памяти блуждая

Портрет Ваш - лучший проводник

Вчера и здесь соединяя

И случай - верный наш магнит

Все та же ты

И мы все те же

Все тот же дол

И то же небо

Мешая смыслы и слова

Нью-Йорк-поганище-Москва

И междометья, как решетки,

И частоколов профиль четкий

Тасуют время и пространство -

Тоски вселенской постоянство

***

а сосен звонкие кудели

разматывали тихо трели

случайных звуков и молитв

все гасло в тишине вечерней

лишь солнца теплые ступени

ступали вдоль стволов седых

а неба голубое пенье

сливалось с облачным виденьем

заката. Холодок возник

в недвижных параллелях сосен �

резных зеленых и высоких

он шкуркой облачка повис

***

сосны звенящее древко

и кроны зеленый стяг

небесное иго легкое �

один только сделайте шаг

и будете так вот навстречу

небесному счастью лететь

кружась в голубой бесконечности

на землю сквозь хвою смотреть

***

и скульптор лепит нежные кусты �

зеленые сквозные горизонты

и нежное струится солнце

забрасывая сеть на дно реки

а отсветы мерцают по кустам

и листья плещутся как сом в бадье

улов хозяину на славу дан �

мерцанье света в непроглядной тьме

***

Дорога, просека ли, путь

По косогору да вдоль леса.

Засмотры в небо беспросветны �

Кругом зеленой мары жуть.

Идешь � обочиной кривой

И пробираешься сквозь сосны.

Петляют тропы, солнца луч

прочерчивает путь свой желтый.

***

И сосен звонкий частокол

для солнца знойного опора,

когда оно склоняет долу

свою усталую главу

по вечеру. чтоб вспыхнуть поутру.

***

как в зеркало глядясь

пред солнцем

недвижно теплятся стволы

им розовые снятся сны

пронизанные эхом сосен

и сладким запахом смолы

***

вступая в лихолетье леса

упруго девичий зов света

березы встретишь на пути �

то оклик звонкой высоты

***

мерцанье озера

зеркальные глубины

расходится в воде

сиреневая пыль

рябь розовой воды

застенчиво старинной

как перламутр Мане

как омуты минут

***

день полувыцветшим

французским гобеленом

повис беспомощно

теряя блеск мгновений

в реке безвременья

зеленая резьба

дрожала

и ветвь кивала до утра

***

Рамо порхающая муза

плетет светящиеся узы

скользит свивается ползет

паук из света невод ткет

Лахесис la Folette надсадный

и гулкий музыки полет

и бьется звук протяжный влажный

затягивая в водоворот

скольженья в светоомут

где света гулкий хрупкий холод

объемлет душу

словно грот

***

ты � формы слепок

в лаве естества

в змеящемся потоке превращений

ты � натяженье вектора без тени

ты � тень усилий без труда

ты � голос пересекший высоты

незримые строенья и стропила

ты � заземления постыдная картина

падение высокого листа

ты � нисхожденье

вниз хожденье

ты � снисхожденье

к дремучим планам бытия

где нужен знак

остужен голос

дыханья синего без дна

***

Я.В.

вам

кто боролись с Богом

вам

Иакова потомкам хромоногим

вам не осилившим Божественный баланс

и охромевшим

от Лице-

зренья Бога

да вам

испытанным Божественным огнем

слепительною длящеюся пыткой

и охромевшим в Боге

вам

тяжелый вязкий

сон

забвения нелепая

ошибка

***

в городе длинно высоком

особом

особенно новом

со старыми окнами

грязной стеной

ветер старинный

тягостно длинный

серый бессильный больной

тихо-забыто-забито- закрыто

уснули ватные дни

долго смиренно покорно уныло

в рабстве немилом живи

***

Ритмичный пейзаж

прозрачный струящийся зонтик

раскрылся над этой землей

зеленая легкость паренья

и эхо молчащих ветвей

травы убегающий росчерк

река � продолженье полей

плывущее облако лени

и знаки молчащих церквей

толчками взбирается поезд

средь красных лесенок крыш

в мерном оцепененьи

в провалах меж спишь-и-не-спишь

из петербургского цикла

лицо из мрамора

пропорции обмера

ступенька пьедестала

держит сферу тела

надбровьев дуги

пирамида подбородка

лба квадратура

и света средостенье �

плачущее полукружье глаз

ушные раковины

средь россыпи растений

дианы лик

и аполлонов отблеск

ландшафтов регулярных росчерк

сверканье солнца

и луны мерцанье

двуличная основа

мирозданья

***

Павловск 200 лет спустя

немые жалобы деревьев

чернеющая боль ствола

ведуньи-памяти веленье

приведшее меня сюда

плетет узоры

шепчет даты

и поверяет имена

екатерин и александров

задушенные письмена

и полог листьев неспокоен

как павлов напряженный взгляд

смятенья веток удостоен

его истерзанный наряд

***

разбег аллеи

направо и налево

пространству наложение предела

и разделенье воздуха и вод �

усилье демиурга

стать владыкой форм �

опору дать несовершенству

и

тяготеющему вниз скольженью

что вечно ищет воплощенье

в слепой инерции паденья

***

Петербург

застенчивая нежность белой ночи

озера облаков и розовая пыль

но стягивает черная погоня

над городом капкана злую быль

сползаются густеющие тени

и гасят робкую палитру ночи-дня

лишь однозначно серое виденье

простерлось в небе городу грозя

***

рейс Нью-йорк�Москва

се облако грядет воздушностью предела

влечет подбитого крыла сверкающее тело

в нем розовое тлеет вспышкой смелой

и фиолетовые прячутся пробелы

се грива облака нависла надо мной

и линия стремительной судьбой

се удила подстегнутые смело

вверх взвившейся несущейся орды

се кобылица с пеной в удилы

***

вчерашний день бессмысленных забот

смыл наступающую праздничность сомненья

и перейдя границы униженья

я снова Леты мерю мерный ток

заглядываю в сумрачный зрачок

испытываю праздник Гераклита

поток огня средь водных прозелитов

протуберанцев огнеметный шок

жара и холод свет и мрак на дне

сливаются в мучительном единстве

сгорание � ты пристальная призма

в которой разность видится вполне

и языки огня что лижут чашу дня

и звездные лучи что режут тело ночи

река времен свивается клокочет

вторгаясь в огнеметные края

***

прохладное дыхание ночное

кристаллом плачущим ты прошлое закроешь

и формы новые ты слепишь в высоте

и влагой звонкою подернешь сухость горла

и распрямится в плачущем покое

комочек горький � лепесток души

растоптанный кочевником глухим

прозрачность гласных запоет мне внове

над желтой ржавчиною боли

быть глиной перестав

устав

***

мне вдруг стало казаться да мне стало казаться

что я только лишь гостья

в этой странной стране

чужестранку-чудачку ведь не может касаться

чужедальная доля на чугунном коне

чужестранность чудовищ подчас забавляет

если ты не причастна к их заботам больным

чужемудрая глупость порой убивает

или душит как дым.

на главную