Статьи об Олеге ЭЙГЕСЕ
и его творчестве
Анатолий Александров. Глубина Мысли
Николай Рославец. О. Эйгес, соч. 5, соната для фортепиано
Самуил Фейнберг. О творчестве Олега Константиновича Эйгеса
Газета "Уральский рабочий" от 2 сентября 1948 г. "О десятой симфонии композитора О.Эйгеса"
Григорий Гордон. О. К. Эйгес (штрихи к портрету)
Статьи об Эйгесах в общей энциклопедии музыки, основанной Фридрихом Блуме
(на немецком)
Композитор Самуил Фейнберг
"О творчестве Олега Константиновича Эйгеса"
Я имел возможность последнее время близко познакомиться с творчеством О. К. Эйгеса. Многое из его сочинений привлекло мое внимание и оставило тот неизгладимый след, который свойственен впечатлениям от подлинных произведений искусства. И это свидетельствует о настоящем вдохновении большого музыканта, о самобытном, независимом отношении О. Эйгеса к искусству, характерном для пути выдающегося и оригинального художника.
Олег Константинович не молод. Он достиг уже того возраста, когда менее одаренный композитор обычно ощущает всё, созданное им, уходящим в прошлое, безвозвратно сливающимся с общим фоном, с плоскостью общепринятых стилевых наслоений. Или же с горечью он обнаруживает всю бесплодность прошлых попыток, крушение прежних опытов и слабость устремлений, когда-то казавшихся дерзкими и новаторскими.
Активность, оригинальность и сила творчества О. К. Эйгеса, его самобытность и неповторимость органичны. Они непосредственно вытекают из его особого душевного строя, из его своеобразного восприятия всех жизненных явлений, из глубокой эмоционально‑творческой направленности.
Трудно судить о сочинениях Эйгеса, руководствуясь признаком легкости восприятия или доходчивости, как это часто принято называть. Подыскивая общую характеристику творчества О. К. Эйгеса, можно сказать, что оно симфонично, т. е. оно воспринимается в широком развитии, в противопоставлениях и контрастах, в динамике многих тем и в их диалектическом претворении.
Родники, питающие искреннее и глубокое творчество, несут миру радость и пафос взволнованного претворения по-своему воспринятых идей и жизненных впечатлений. Но нельзя судить об источнике, не сообразуясь с его дальнейшим течением.
Каждый, кто хочет и умеет последовать за логически неоспоримым движением, за мастерским развитием музыкальной мысли, всегда получит художественное удовлетворение. Его сознание обогатится новым и значительным творческим переживанием. Такова судьба всего, искренне и вдохновенно созданного вдохновением истинного музыканта, обогащать сознание и через искусство стремиться объединить широкий круг слушателей в свете живых творческих идей.
Искусство не может быть враждебно человеку, потому что оно открывает, хранит и оберегает всё лучшее, что живёт в глубине человеческой души.
Несколько сумеречные начала многих сочинений О. Эйгеса как, например, в его балладе, ноктюрне, постепенно развиваясь, полножизненно раскрываются в сонатной или симфонической разработке. Их затаённая сила часто обнаруживается также в светлом и звонком ликовании коды (Квинтет, 3-я фортепианная соната).
Олег Константинович Эйгес прежде всего музыкант. Поэтому каждое мгновение его жизни преломляется в звучании. Мне редко приходилось встречать композиторов, в такой степени объятых и пронизанных стихией музыки. В своем творчестве О. Эйгес не прибегает к пояснению, к слову, к философской абстракции. Он мало уделяет внимания песне, романсу, музыке для театра. Всё, чем он живет, заключено в чистом звучании, и его музыке передано всё обширное интеллектуальное богатство. Музыка для него мысль и чувство, и активность воли, и глубина созерцания.
Будучи прекрасным пианистом, О. Эйгес не прибавляет к своему исполнению ничего от излишнего артистического темперамента, часто проистекающего из внемузыкальных источников. Он полностью чуждается тех исполнительских украшений, о которых можно сказать, что они не от музыки сей. Его исполнение имманентно творческому замыслу, и напряжение его игры в точности совпадает с развитием музыкальных идей. Так играли, поскольку я помню, как бы погруженные в созерцание музыкальной мечты, такие композиторы, как Метнер и Скрябин, а может быть и Станчинский, стремившийся выявить и подчеркнуть замечательную логику своей необычайной полифонии.
Я хотел бы несколько подробнее остановиться на одном из выдающихся фортепианных произведений О.К. Эйгеса на его 3-й сонате. Эта соната принадлежит к разряду тех значительных явлений, которые останавливают на себе внимание не только слушателя и любителя музыки, но и специалиста-музыканта, имеющего возможность подробно, шаг за шагом, проследить за творческим процессом, и мастерским развитием формы. Изучая текст сонаты, композитор и музыковед смогут полностью оценить значительность и содержательность основных тем этого произведения, глубину и разнообразие методов их развития.
У большого композитора содержание сонатной темы полностью раскрывается и исчерпывается только с последним аккордом произведения. Когда процесс становления закончен, и тема прошла сквозь ряд превращений, как бы сквозь своего рода биографический круг идейных и эмоциональных средоточий,
устремлений, падений и взлётов, только тогда мы можем ощутить ее целостность. Только тогда тема встает перед нами, как живой организм, как законченность и неизбежность жизненной судьбы.
Основная тема сонаты Эйгеса, как это и свойственно начальным тактам классического сонатного построения, дана в наиболее обобщенной форме. В этом первом изложении нет случайных деталей или перспективно удаленных элементов сопровождения. Здесь все действенно и вещно. Ничто не затемняет смысла строгих линий, вырастающих из основных мотивных устремлений.
Несмотря на сжатую лапидарность, уже в первом изложении главной темы сразу обнаруживается ее скрытая сила, её несколько сумрачная, еще непроявленная энергия.
Далее к основной линии присоединяется терцовый скачек в верхнем голосе, которому и суждено завершить начальное тематическое построение.
Двухголосный прозрачный эпизод дальнейшего развития приводит к еще не выявленному, как бы затаенному в pianissimo изложению в басовом регистре, где решающий переход с сильному времени дан в виде смутной вопросительной фразы. Это новый лейтмотив, противопоставленный энергии главной темы, возникающий в образе как бы притушенного света, тускло горящего пламени. Это своего рода flame somber хотя музыкальный образ совершенно не похож на Скрябина.
В базовом голосе появляется характерная, настойчивая фигурация шестнадцатых. Собственно говоря, она и определяет темп и движение сонатного allegro. Она вносит не только энергию, но и свойственнее всему сочинению взволнованность и устремленность.
Эту фигуру шестнадцатых вбирает в себя последующее изложение. Ею как бы воспламеняется новое возвращение главной темы. Здесь уже проявлены основные стихии сонаты. Они уже несколько приоткрывают отдаленные перспективы, свободную даль сонатного развития.
Однако мы находимся все еще на перепутье. Куда нас приведет этот новый, пылающий темным огнем факел? Появляющаяся здесь настойчиво синкопирующая октава соль, возобновляясь на протяжении целой страницы, рядом повторов отклоняет инерцию движения шестнадцатых и приводит к Esdur-ной теме, с которой начинается побочная партия тема лирического склада и широкого мелодического дыхания.
Роль этой октавы (ostinato) напоминает настойчивое повторение звука до-диез в финале 2-й сонаты Прокофьева, звук долгое время чуждый и враждебный всей гармонической ситуации, рубеж, на который исполнитель все время наталкивается, как будто посторонней силой, в течение полутора страниц текста, пока до-диез не оказывается ступенью для перехода в основную тональность ре-минор в репризе.
Так же и у Эйгеса звук соль в непрерывно синкопированных октавах, пройдя сквозь ряд гармонических противоречий, успокоено укладывается в тональность последующего эпизода, как терция начала Esdur-ной побочной партии.
1962. Осень
.
С. Фейнберг умер, не успев завершить статью. Это последнее, над чем он работал.
Фрагменты из этой рукописи публиковались в сборнике
Волгоград фортепиано 2004, Музыка и время № 10. 2006.
Полностью рукопись (вместе с теоретической частью)
впервые опубликована в журнале Музыка и время № 1. 2008