записал рудольф котликов, мысли и чувства не мои, да и тело я, признаюсь, одолжил.

ПРИТЧИ

рисунок Геннадия Новожилова

Надувной город

Рассказики о палачах

Академия

     из чулочного

     из операционно-столового

     из каблучного

     из болевого

     из плачевого

     из бельевого

Эсхатологические этюды

Притчи

Афоризмы

     В моих бесконечных странствиях-походах много необычайного повидал. Но один город мне особенно запечатлелся, он как бы намалеван красками на холсте моей памяти. Добирался я туда трудно, на электричке, затем на телеге, а потом уже и на своих двоих. Миновав болота и овраги, довольно обычные здесь, за стеной болтливых деревьев мне открылся широкой панорамой город, город который поразил мое бывалое воображение, как неожиданная пощечина.

     Опишу его, однако, кратко, потому, как уверен вы легко найдете подробное описание в карманном географическом справочнике Шлакбаума и Пущеветра.

     Праздничный шум окружил меня сразу при вступлении в город. Приступ многолюдности. Повсюду сновали пешеходы и метался транспорт во всех возможных и невозможных направлениях. Правил уличного движения, как видно, просто не существовало. Но и несчастных случаев не наблюдалось, да они и не могли произойти по простой причине. Но об этом ниже. Люди одеты в костюмы и платья из мыльных пузырей всех расцветок, словно их коснулась кисть Фра Анжелико или Филиппино Липпи. Само собой разумеется, одежды были абсолютно прозрачны, что, однако, не смущало жителей. Здания и городской транспорт надувные. Это вносило в быт жителей исключительные удобства, которые трудно переоценить. Здесь, осмелюсь заметить, что и нашей пресловутой цивилизации не мешало бы позаимствовать кое-чего у этих праздничных людей.

     Дома легко переносились, что делалось для разнообра­зия. Рабочие и служащие (армии не существовало здесь, даже профессора не знали, что это такое), итак рабочие и служащие бывало, придя на работу, нее могли найти свое учреждение или завод. Справки об изменениях зажигались на огромном световом табло. Так что, несмотря на некоторые перемещения, находили всегда быстро. Путешествовали вместе с пожитками и домами, складывая все в рюкзаки. Транспорт абсолютно безопасен. При столкно­вении автомобили лопались, правда с ужасающим звуком, и удивленные, но привычные пассажиры беспомощно и в беспорядке валились на землю. Вместо испуга и отчаяния такие катастрофы вызывали неизменный смех прохожих и самих пассажиров. Моторы не загрязняли воздух, их просто не было. Транспорт двигался за счет ветра, а когда ветер стихал, сами пассажиры дружно разгоняли авто, и дальше он двигался по инерции. Случались, конечно, казусы, когда ветер менял направление. Поэтому часто опаздывали. В силу таких непредсказуемых опозданий, учреждения, места общественного питания, магазины, бани и общественные уборные работали круглосуточно... Выделенная городским консулатом или советом старейших мне, как знатному гостю, проводница по имени Елейка охотно показывала город. Я, признаться, только одним глазом и то мельком бесстыдно экскурсировал по ее ладной фигурке в прозрачном шаре. Но, ясное дело, успевал записывать увиденное в путевой блокнот. Пока мы зевали на шумном перекрестке, какой то шальной школьник, заглядевшись, толкнул Елейку своим ранцем, шар на ней лопнул, издав громкий звук. Елейка вскрикнула и попыталась прикрыть своими тонкими ладошками неизданные места. Она смутилась до красноты, или красивпурпурности. Она прижалась к моему мундиру, в котором так кстати оказался я. А вообще, никто не обращал внимания, дело привычное, в воздухе то и дело раздавались красивые ухающие или протяжные звуки лопающихся шаров. Если бы не паузы в звуках, наверное получилась изумительной красоты мелодия, тор­жественная, как гимны, и нежная, как первая любовь. Я бы настоятельно посоветовал нашим композиторам взять творческую командировку и приехать сюда для оперативного создания новых музыкальных шедевров, чтобы внести еще один бесценный вклад в мировую культуру.

     Но приношу свои извинения за отступление. Возвращаюсь к прерванному. Появился один из многочисленной армии уличных торговцев шарами и моя Елейка облачилась в новый нежнофиолетовый шар. Я же старался сохранить в целости складки и помятости на моем обмундиовании в местах, где Елейка прижалась ко мне в поисках спасения и прячась от благородного стыда. охранить складки, это дань ее юной нетронутой красоте и весенней нежности. Поэтому я решил довести складки до родных мест и передать в местный музей, естественно, сделав предварительно копию для себя и моего друга. Думаю, пришло время описать внешность моей проводницы. Хотя это простой отчет о командировке, а не роман, Так что я не буду мучить благородного читателя лишними подробностями. Внешность, в сущности, довольно обыкновенная, но вот глаза, они излучали свет, согревающий в холод и охлаждающий в жару, это был взгляд, о котором говорят, что он ранит, но я бы сказал наоборот ─ исцеляет. Серый дымный свет ее глаз можно до бесконечности пить. И движения ее были мягкими, и ступала неслышно, словом женщина, рожденная на погибель и возрождение нашего мужского пола, как птица Феликс, кажется. Много слов не жалко, дать портрет моей проводницы, но на город не много осталось. Коротенько опишу экскурсию. Прежде мы посетили общественные уборные. Строгий интерьер концентрировал внимание посетителя, не давая ему предаваться посторонним легкомысленным идеям. В наглухо изолированных кабинках, прячась друг от друга, люди поглощали пищу, которую разносили покрытые плесенью старухи в рваных халатах, они же убирали за клиентами.. Таким образом оставалось секретом, кто чем питается. Мне понравилась деловая обстановка общественных уборных, серьезная тишина, глухой стук шлепанец-тапочек разносчиц и дружная слаженная работа челюстей, да зовущий звук отрыжки. Да, это так, звуки, хоть песню пиши на ноты. В кафе и ресторанах наоборот, люди, не прячась друг от друга, общественно справляли естественные нужды под звуки бравурного духового оркестра. Здесь же совершались серьезные сделки и деловые совещания, а также свидания, знакомства и дружеские встречи.

     Красивые, вышколенные и холеные официанты в развевающихся фраках разносили на серебряных подносах старые газеты, специалисты разминатели высокого класса тут же мяли газеты, делая из них мягкий клубок. Ловко, быстро и чрезвычайно профессионально. Затем клубок торжественно вручался клиенту или клиентке под звуки свадебного марша и аплодисменты болельщиков и просто любителей. По желанию можно заказать высоко профессионального подтирателя. Ну да ладно об этом. Особенно мне понравились бани... Даже уходить не хотелось. Вода, смешанная с пивом в обычной пропорции, лилась прямо с потолка. Мылись на выбор: молоком, простоквашей, рассолом, коньяком, водкой, просто красненьким, спиртом, палитурой, одеколоном и денатуратом. Шайки и мочалки разносили розовощекие школьники, работающие поочередно, как общественная нагрузка.

     Академия наук поддерживала город на высокой платформе морали и величия духа.

     Армии не было, упразднена за ненадобностью много веков назад, войны стали достоянием ветхой истории. Ученые работали над мирными проблемами. Мы посетили несколько лабораторий. В одной убеленный сединами старец, чья мудрость была запечатлена в благородных морщинах, разрабатывал теорию плача и рыданий. В его фонотеке собраны записи рыданий и плачей, слезных жалоб и мольбы всех времен и народов. Народный плач, жалобы покинутых, стоны неразделенной любви, обид, несправедливости, плач счастья и много иных плачей. В другой лаборатории согбенный годами старец успешно доводил до конца революционную теорию о сдерживании газов. По его словам он собирался вскоре осчастливить человечество новым изобретением «антигазом профессора Харкла».

     В соседней лаборатории группа ученых работала над проектом выделения особо полезных, не известных науке витаминов из естественных отходов. В общем, академия наук плодотворно трудилась над бескровной научной революцией на благо всего народа. Искусства также процветали, но я, как человек неотесанный и далекий от искусства лишь делал вид, что понимаю всю сложную концепцию идей и направлений, где казалось, сам черт ничегошеньки не понял бы. В общественных учреждениях, кои мы проскочили наспех, заводах и фабриках, кипела работа. Трудились лежа на походных кроватях, удобных для переноски. Любой служащий или рабочий мог отправится в другое помещение или по вызову директора с кроватью в руках. Театры, кинотеатры, концертные залы совершили неслыханный доселе скачок во времени. Кинематографы без аппарата, – экран и зрители. Каждый зритель проецирует на экран свои фантазии, мысли и пожелания. Чем больше зрителей, больше перемешано на экране фантазий и идей. Насилие, цинизм и патология сплелись в борьбе или любовном объятии с трепетной весной юности. Пороки и добродетели, жестокость, лицемерие и ложь причудливо смешались с испуганными и беспомощными карликами благородства.

     В театре, где актеры несмело выходили на сцену, и нерешительно жались к занавесу, зрители посылали на сцену сигналы, словно парламентеров мысли, и на сцене разыгрывались, часто против желания актеров, странные феерические трагикомедии, где клинический абсурд смешивался с вспышками мудрости.

     Довольно любопытное зрелище. В магазинах и на рынках изобилие. Плохой, порченый товар прятали под прилавок, и любителям оригиналам стоило немалых денег и подарков продавцам, чтобы приобрести что-либо из залежалого.

     Госучреждения постоянно закрыты на обед или мертвый час, так что, проходя мимо, можно было отчетливо слышать дружную работу челюстей или дисциплинированный храп. Боясь помешать еде или сну, мы не входили в госучреждения. Правительство, которое я не удосужился лицезреть, но узнал подробно от всеведущей Елейки. Члены правительства постоянно в делах, то игры, то разбор обид, обед и мертвый час несколько раз в день. Среди игр особо популярны: баклуши, бирюльки, валянье дурака. Решение внутренних и международных политических проблем занимало короткое время, пока сидели на горшках.

     Скоро я приобрел модную местную одежду и легко вписался в текучие толпы горожан. Жил я в доме у Елейки, так было удобнее. Дом тщательно привязывали к пеньку веревочкой, чтобы случайно не сдуло злым ветром. Родители Елейки, престарелая пара лет эдак под восемьдесят на двоих. Вышли на заслуженный отдых. Целыми днями они смотрели в окно. Пока Елейка трудилась на кухне над нехитрой стряпней, родители сватали мне свою дочь. Я, конечно, возражал, ссылаясь на скорый отъезд, но они и слышать не хотели. Хоть и на короткое время, а все пара. В их обычае гостеприимства все приезжие должны жениться, даже если приехали муж с женой. Женятся на время. Временные муж и жена получают от государства временный домик, а когда приходит пора отъезда, прежние муж и жена снова соединяются для совместной жизни, но грандиозной общегородской церемонией. Мы с Елейкой, согласно обычаю, пышно отпраздновали свадьбу в одной из крупнейших общественных уборных города. Собрался весь цвет: ученые, артисты, художники, пресса, представители, делегаты рабочих и крестьян с мандатами, выборные …и дворник. Музыка без перерыва, вспышки магния, цветные ленты, конфетти. Это была не первая свадьба в моей жизни, но многое показалось странным. Все поздравляли друг друга, только не молодоженов. Подарки тоже получали делегаты, представители, какие-то личности с мандатами и дворник. Елейка с трудом удержала меня от справедливой драки, я рвался в бой, но таков обычай. Я махнул рукой, все равно скоро отъезд. Еще более огорчило меня следующее: большинство гостей очень быстро заснули, по привычке, надо понимать. И последнее, что швырнуло меня в тиски печали, это первая, вернее третья брачная ночь. Третья, потому что первая принадлежала многочисленной родне и друзьям дома, вторая ─ городской общественности и активистам-ударникам. Однако время, как я ни упирался, тащило меня грубо за шиворот, и вскоре после свадьбы я собрал пожитки, слезно простился с новыми родичами и несравненной Елейкой.

     Никто меня не встречал на родине цветами и речами, никто не знал, откуда, куда, где, и вообще кто я такой. Тем не менее, я упрямо выступал в парках и на площадях, я стремился привить ростки высокой цивилизации в нашей грубой стране с четким душком средневековья. Но плоды мои не увенчались успехом, как уже, конечно, заметил остро наблюдательный читатель, более того, городские власти бросили меня в дурдом, все же признав недостаточно виновным для концлагеря или тюрьмы. Ну, прощай.

на главную