записал рудольф котликов, мысли и чувства не мои, да и тело я, признаюсь, одолжил.

ПРИТЧИ

рисунок Геннадия Новожилова

В клетке

Рассказики о палачах

Академия

     из чулочного

     из операционно-столового

     из каблучного

     из болевого

     из плачевого

     из бельевого

Эсхатологические этюды

Притчи

Афоризмы

     В клетке, конечно, было безопаснее. Я видел вокруг сквозь решетку, и это стало для меня вполне естественно. Решетка надежно отделяла меня от остального Мира. Радость от безопасности рождала смех, и я громко смеялся.

     Но смех злил и волновал людей за решеткой моей клетки. Они протягивали руки сквозь решетку, пытаясь дотянуться, сверкали глазами и даже щелкали зубами. При этом, слюна обильно выделяясь, брызгала вокруг, крепко задевая Меня. Да, они любили меня, желали меня, но и я сам любил себя. Я потихоньку откусывал кусочки от не очень жизненно важных мест, искоса наблюдая за реакцией. При этом толпа за решеткой громко выла, отчего невольно морозец щекотал мою спину. Все это было приятно и чертовски азартно.

     Я даже подыгрывал им, подходя ближе, где они почти касались меня.

     В такие критические моменты женщины оказывались сильнее мужчин.

     Одна старуха в доисторическом рванье успела провести заскорузлыми ногтями с залежами чернозема по моей груди и ухитрилась, проклятая, вырвать кусок, правда совсем малюсенький. За решеткой разыгралась драчка, в результате которой немножко уменьшилось количество моих жадных до меня врагов.  Пришла веселая мысль, бросить им еще несколько кусков, чтобы совсем передрались и уничтожили друг друга. Я внимательно осматривал себя, пытаясь найти лишнее. Одежды на мне уже не осталось, с толстых обнажившихся бедер я быстро отрывал куски и глотал не разжевывая.

     В пылающем экстазе я подставлял ногу к решетке и с упоением наблюдал, как они бесились. Их становилось все меньше. Клочья, огрызки, что-то еще шевелящееся, что моментально расклевывалось птицами. Ослабевшие, но еще способные двигаться, уползали и скоро одна старуха в лохмотьях, а практически голая, прижала сморщенное маленькое, почти детское личико к решетке, и слезно молила меня о чем то. Ее жидковатые груди плескались на выпуклом животе, и седые космы волос жалостливо поглаживали худенькие плечи. Глядя на нее, жалость к самому себе как-то затухала. Тут пришел укротитель, или учитель, словом тот, кто воспитывал и растил  меня для ресторана. Он плетью отогнал попрошайку. Подошли официанты, даже поздоровались культурно со мной.

     Подошедшие повара, сощурившись, оценивали меня. Я же разогнул спину, выкатил грудь и подбо­ченился, отчего учитель довольно улыбнулся.

     Повара расписались в приемке и укротитель, или учитель махнул мне рукой на прощанье. Скрипя и охая, повара и официанты укатили клетку в зал.

на главную