Высказывания о России

в текстах русских писателей,

(в 3-м томе Электронной библиотеки

«Русская литература: от Нестора до Булгакова»)

...и уже сафьянное крепкое красное кресло заскрипело и застонало под грузной старушкой, а тяжеловесная трость упорно застучала по выцветшему ковру у ее бархатных туфель; ничему не удивляясь, со спокойной улыбкой наливала Катя кофе, в то время как благоговейный Евсеич усадил в кресло старуху, Кате подмигивал у нее за спиной и обнюхивал протабаченные свои перчатки.

      Все это совершалось при полном молчании, и глубокое безмолвие каждодневного этого обряда настраивало на раздумье, извлекая в душе величавые, бесконечно грустные звуки.

      Не так ли и ты, старая и умирающая Россия, гордая и в своем величьи застывшая, каждодневно, каждочасно в тысячах канцелярий, присутствий, дворцах и усадьбах совершаешь эти обряды, - обряды старины? Но, о вознесенная, - посмотри же вокруг и опусти взор: ты поймешь, что под ногами твоими развертывается бездна: посмотришь ты - и обрушишься в бездну!..

      - Вам кофе, бабушка, или чаю?

[Белый А.: Серебряный голубь, С. 147. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9143 (ср. Белый: Золотая проза Серебряного века, С. 222)]

...И Петр потрясен: он вспоминает прошлые годы, когда Шмидт его судьбой руководил, открывая ему ослепительный путь тайного знания; он было уже чуть не уехал с ним за границу - к ним, к братьям, издали влияющим на судьбу; но Дарьяльский смотрит в окно, а в окне - Россия: белые, серые, красные избы, вырезанные на лугу рубахи и песня; и в красной рубахе через луг к попику плетущийся столяр; и нежное небо, ласковое. Вот обертывается на прошлое свое Дарьяльский: отворачивается от окна, от в окне его зовущей и погибающей России, от верховного нового владыки его судьбы, столяра; и говорит Шмидту:

      - Я не верю в судьбу: все во мне победит творчество жизни...

[Белый А.: Серебряный голубь, С. 290. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9286 (ср. Белый: Золотая проза Серебряного века, С. 286-287)]

...Жить бы в полях, умереть бы в полях, про себя самого повторяя одно духометное слово, которое никто не знает, кроме того, кто получает то слово; а получают его в молчанье. Здесь промеж себя все пьют вино жизни, вино радости новой - думает Петр: здесь самый закат не выжимается в книгу: и здесь закат - тайна; много есть на западе книг; много на Руси несказанных слов. Россия

есть то, о что разбивается книга, распыляется знание да и самая сжигается жизнь; в тот день, когда к России привьется запад, всемирный его охватит пожар: сгорит все, что может сгореть, потому что только из пепельной смерти вылетит райская душенька - Жар-Птица.

      Вспомнил Дарьяльский свое былое: и Москву, и чопорные собрания модничающих дам и дамских угодников - поэтов; вспомнил их галстуки, запонки, шарфы, булавки, вывозные, французские, и весь модный лоск последних идей; одна такая девица пожимала плечиками, когда речь шла о Руси; после же пешком удрала на богомолье в Саров; похохатывал социал-демократ над суеверьем народа; а чем кончил? Взял да и бежал из партий, появился среди северо-восточных хлыстов. Один декадент черной бумагой свою оклеивал комнату, все чудил да чудил; после же взял да и сгинул на много лет; он объявился потом полевым странником. Скольких, скольких в тайне сжигает полевая мечта; о, русское поле, русское поле! Дышишь ты смолами, злаками, зорями: есть где в твоих в просторах, русское поле, задохнуться и умереть.

      Сколько сынов вскормило ты, русское поле; и прозябли мысли твои, что цветы, в головах непокойных сынов твоих: убегают твои сыны от тебя, ч, широкий твой забывать простор в краю иноземном; и когда они возвращаются после, кто их узнает! Чужие у них слова, чужие у них глаза; крутят ус по-иному, по-западному; поблескиванье глаз у них не как у всех прочих россиян; но в душе они твои, о поле: ты их сжигаешь мечты, ты прозябаешь в их мыслях райскими цветами, о луговая, родная стезя. Не пройдет году, как пойдут бродить по полям, по лесам, по звериным тропам, чтобы умереть в травой поросшей канаве.

      Будут, будут числом возрастать убегающие в поля!

      Будут в сибирских дремучих местах умножаться часовенки! Знает ли каждый из нас, чем он кончит: может, не станет на склоне дней он тихо сидеть в своем городском кресле за чтением мудренейших книг и с душистым куревом, а закачается в чистом поле на двух на висельных столбах с перекладиной; в придорожной канаве, может, или в лесной вологодской келье кончит он дни, - кто знает, кто скажет? Ничего про себя вы не знаете, юноши! Жены, - слушайте, жены, благовест вольный: в полях в широких, в раздольных благовест стоит искони; кто тот благовест слышал, тому в городах покою нет; только измается в городе он; полуживой, убежит за границу; да и там покоя ему не найти никогда. Изрыдается душа; ум засохнет, язык к гортани прилипнет: будут его от тоски-болезни лечить водами и в сумасшедшем-то он побывает доме, и в тюрьме; кончит же тем, что вернется к тебе, о русское поле!

[Белый А.: Серебряный голубь, С. 372. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9368 (ср. Белый: Золотая проза Серебряного века, С. 323-324)]

      - Вы - молодой человек: а молодые люди все - вырождаются; это печально - но это так: русские люди вырождаются; европейцы вырождаются тоже; плодятся одни монголы да негры.

      - России предстоит будущее, - возражает Петр, а сам вглядывается в бритого барина: ничего себе - барин спокойный, тихий; верно, он - западник. "Где это его видал?" - думает Петр, а сам говорит: - Россия таит несказанную тайну.

      Но Павел Павлович (это был он), попав на любимую тему, уже принимается холодно ее вышивать на словах Петра:

      - Россия - монгольская страна; у нас у всех - монгольская кровь, не ей удержать нашествие: нам всем предстоит пасть ниц перед богдыханом.

      - Россия... - возражает Петр.

      - Россия - несчастная страна; вот вы говорите о несказанном; стало быть, у вас в душе есть что-то такое, что вы не можете высказать: вы, молодой человек, не только чудак, но вы вдобавок еще и косноязычный чудак; вы - несчастный немой молодой человек, как и все теперь молодые люди немы; они говорят о чреватом молчании, потому что не умеют членораздельно выражаться. Когда говорят о несказанном, это опасный симптом; это доказывает лишь то, что человечество впадает в скотоподобное состояние; к сожалению, все теперь скотоподобны, не одни русские! - вздыхает грустно Павел Павлович, барон, и громко сморкается.

 [Белый А.: Серебряный голубь, С. 376. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9372 (ср. Белый: Золотая проза Серебряного века, С. 325-326)]

      ...И уже он вот от Петра далеко, - далеко запад. "Где я видел его?" - продолжает думать Дарьяльский; предосенний холодный ветерок трогает деревцо: падает в тень желтый лист; струйка воды возлепетала у его ног:

      "Все-все-все расскажу, все-все-все, все-все-все".

      - Я и сам знаю! - усмехается Дарьяльский и вдруг ловит себя: "Что, что, что - что я знаю?"

      Но пора: Матрена его небось давно заждалась.

      "Одно мгновенье не спал, - на один миг проснулся, - думает Петр, - вот уже иду в сон".

      Но по мере того, как подходит он к дубу, ему начинает казаться, что он вновь засыпает; потом ему кажется, что и не было ничего из того, что было: бритый старик, странные его речи, все это сон, давно отошедший на запад; его проглотила страшная опять явь: это - Россия.

      Струйка осенней воды лепечет у его ног: "Все-все-все расскажу, все-все-все, все-все-все..."

      - Я и сам знаю! - усмехается Дарьяльский.

[Белый А.: Серебряный голубь, С. 378. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9374 (ср. Белый: Золотая проза Серебряного века, С. 326-327)]

                         СЛОВОМ, БЫЛ ОН ГЛАВОЙ УЧРЕЖДЕНИЯ...

      Каково же было общественное положение из небытия восставшего здесь лица?

      Думаю, что вопрос достаточно неуместен: Аблеухова знала Россия по отменной пространности им произносимых речей; эти речи безгромно струили какие-то яды, в результате чего предложение партии там, где следует, отклонялось. С водворением Аблеухова на ответственный пост Департамент девятый бездействовал. С Департаментом этим Аполлон Аполлонович вел упорную брань и бумагами и, где нужно, речами, способствуя ввозу в Россию американских сноповязалок. (Департамент девятый за ввоз не стоял.)

      Аполлон Аполлонович был главой Учреждения; ну, того... как его?

      Если сравнить худосочную, совершенно невзрачную фигурку моего почтенного мужа с неизмеримой громадностью им управляемых механизмов, можно было б надолго, пожалуй, предаться наивному удивлению; но ведь вот - удивлялись решительно все взрыву умственных сил, источаемых этою вот черепною коробкою наперекор всей России.

      Моему сенатору только что исполнилось шестьдесят восемь лет; и лицо его, бледное, напоминало и серое пресс-папье (в минуту торжественную), и - папье-маше (в час досуга); каменные сенаторские глаза, окруженные черно-зеленым провалом, в минуты усталости казались синей и громадней.

      От себя еще скажем: Аполлон Аполлонович не волновался нисколько при созерцании совершенно зеленых своих и увеличенных до громадности ушей на кровавом фоне горящей России. Так был он недавно изображен: на заглавном листе уличного юмористического журнальчика, одного из тех "жидовских" журнальчиков, кровавые обложки которых на кишащих людом проспектах размножались в те дни с поразительной быстротой...

 [Белый А.: Петербург, С. 9. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9527 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 11-12)]

      ...О пребывании в Японии Аполлон Аполлонович никому не рассказывал.

      Он министру говаривал:

      - "Россия есть ледяная равнина; по ней рыщут волки!"

      Министр же поглядывал на него, гладя белой рукой седой холеный ус; и молчал, и вздыхал; собирался было по окончании службы он...

      Но он умер.

      И Аполлон Аполлонович - совершенно один;

позади - в неизмеримости убегали века: впереди - ледяная рука открывала: неизмеримости.

      Неизмеримости летели навстречу.

      Русь, Русь!

      Это ты разревелась ветрами, буранами, снегом? Сенатору показалося, будто голос его призывает с бугра; только волки голодные собираются в стаи, там.

      Несомненно в сенаторе - развивались: боязни пространства.

      Болезнь обострилась: со времени той трагической смерти; и образ друга его посещал по ночам, чтобы в ночи поглядывать пристальным взглядом и гладить рукой седой холеный ус:

                    И нет его - и Русь оставил он,

                    Взнесенну им...

      Стихотворный отрывок вставал, когда он, Аполлон Аполлонович, пересекал этот зал. За отрывком вставал и другой:

                    И мнится - очередь за мной...

                    Зовет меня мой Дельвиг милый,

                    Товарищ юности живой,

                    Товарищ юности унылой,

                    Товарищ песен молодых,

                    Пиров и чистых помышлений, -

                    Туда, в толпу теней родных,

                   Навек от нас ушедший гений.

      Вспоминая отрывки, с особою четкостью выбегал он к просителям: подавать свои пальцы.

[Белый А.: Петербург, С. 102. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9620 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 59-60)]

...С той чреватой поры, как примчался сюда металлический Всадник, как бросил коня на финляндский гранит - нaдвое разделилась Россия; надвое разделились и судьбы отечества; надвое разделилась, страдая и плача, до последнего часа Россия.

      Ты, Россия, как конь! В темноту, в пустоту занеслись два передних копыта; и крепко внедрились в гранитную почву - два задних.

      Хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня, как отделились от почвы иные из твоих безумных сынов, - хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня, и повиснуть в воздухе без узды, чтобы низринуться после в водные хб осы? Или, может быть, хочешь ты броситься, разрывая туманы, через воздух, чтобы вместе с твоими сынами пропасть в облаках? Или, встав на дыбы, ты на долгие годы, Россия, задумалась перед грозной судьбою, сюда тебя бросившей, - среди этого мрачного севера, где и самый закат многочасен, где самое время попеременно кидается то в морозную ночь, то - в денное сияние? Или ты, испугавшись прыжка, вновь опустишь копыта, чтобы, фыркая, понести огромного Всадника в глубину равнинных пространств из обманчивых стран?

      Да не будет!..

[Белый А.: Петербург, С. 123. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9641 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 70-71)]

      ...Аполлон Аполлонович Аблеухов поправил цилиндр, проходя в гниловатую жизнь обывателя, в сети из стен, подворотен, заборов, наполненных слизью, в сплошное дрянное, гнилое, пустое и общее отхожее место; ему показалось теперь, что его ненавидит и этот вот гниловатый заборчик; он и - ненавидели. Кто они? Ничтожная кучка? Тут мозговая игра ему быстро воздвигла туманные плоскости; разорвалися все плоскости: исполинская карта России предстала пред ним, таким маленьким: неужели - это враги: исполинская совокупность племен, обитающих в этих пространствах: как? Сто миллионов? Нет, - больше?..

      "От финских хладных скал до пламенной Колхиды..."

      Что? Ненавидели?.. Нет - простиралась Россия. Его?.. Собираются... собираются... Нет: брр - брр... Праздная мозговая игра.

Пора, мой друг, пора!.. Покоя сердце просит.

                    Бегут за днями дни. И каждый день уносит

                    Частицу бытия. А мы с тобой вдвоем

                    Располагаем жить. А там: глядь и умрем...

[Белый А.: Петербург, С. 262. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9780 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 142)]

...Ночью в жилах его протекал кипяток (это вспомнил).

      - "Да, жар, братец мой, ночью был основательный..."

      - "Ат алхаголю и сваритесь".

      - "Были чертики, были..."

      - "Допьетеся до Зеленого Змия..."

      - "И вся, друг, Россия..."

      - "Ну?"

      - "От Зеленого Змия..."

      - "Христова Рассея..."

      - "Ты - брешешь..."

      - "Допьетесь - до белой... до женщыны..."

      Белая горячка - подкрадывалась: сомнения не было.

      - "Сбегал бы ты до аптеки... Купил бы ты мне хинки: солянокислой..."

      - "Что ж, можно..."

      - "Да, Степушка, заодно и малинки: малинового варенья - мне к чаю".

      Сам думал:

      - "Малина - прекрасное потогонное средство". - Едва он умылся, внутри снова вспыхнуло, перепутывая действительность с бредом...

[Белый А.: Петербург, С. 402. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9920 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 216)]

      ...От Аполлона Аполлоновича поступали проекты, советы, приказы: сидел в кабинете с надутой височной жилою; и приказ за приказом тотчас уносился: в провинциальную тьму.

      В Петербурге, на Невском, уже показалася тьма в виде шапки манджурской; кольцо многотрубных заводов уже перестало выкидывать дым.

      Колесо механизма вращал Аполлон Аполлонович; он пять лет лишь катил колесо.

      И он чувствовал себя костяком, от которого отвалилась Россия.

      Да, многими десятками катастроф Флегетоновы волны бумаг ударяли о колесо той громадной машины, которую сенатор вращал; у Учреждения обнаружилась брешь. -

      И случился скандал: из бренного тела носителя бриллиантовых знаков уже улетучился гений (он спятил с ума), полетел со ступенек служебной карьеры.

      Пал в мнении многих.

      На вечер к Цукатовым прибыл он, муж государственной важности; но, когда обнаружилось, что бежал его сын, обнаружились недостатки сенатора: сомнения не было...

[Белый А.: Петербург, С. 433. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 9951 (ср. Белый: Соч. т.2, С. 232-233)]

                  ОТЧАЯНЬЕ

                                       З. Н. Гиппиус

              Довольно: не жди, не надейся -

              Рассейся, мой бедный народ!

              В пространство пади и разбейся

              За годом мучительный год!

              Века нищеты и безводья.

              Позволь же, о родина-мать,

              В сырое, в пустое раздолье,

              В раздолье твое прорыдать: -

              Туда, на равнине горбатой, -

              Где стая зеленых дубов

              Волнуется купой подъятой,

              В косматый свинец облаков,

              Где по полю Оторопь рыщет,

              Восстав сухоруким кустом,

              И в ветер пронзительно свищет

              Ветвистым своим лоскутом,

              Где в душу мне смотрят из ночи,

              Поднявшись над сетью бугров,

              Жестокие, желтые очи

              Безумных твоих кабаков, -

              Туда, - где смертей и болезней

              Лихая прошла колея, -

              Исчезни в пространстве, исчезни,

              Россия, Россия моя!

                                                                   Июль 1908

                                                   Серебряный Колодезь

[Белый А.: Пепел, С. 3. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10156 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 89),90)]

              ИЗ ОКНА ВАГОНА

                                                       Эллису

              Поезд плачется. В дали родные

              Телеграфная тянется сеть.

              Пролетают поля росяные.

              Пролетаю в поля: умереть.

              Пролетаю: так пусто, так голо...

              Пролетают - вон там и вон здесь -

              Пролетают - за селами села,

              Пролетает - за весями весь; -

              И кабак, и погост, и ребенок,

              Засыпающий там у грудей: -

              Там - убогие стаи избенок,

              Там - убогие стаи людей.

              Мать-Россия! Тебе мои песни, -

              О немая, суровая мать! -

              Здесь и глуше мне дай, и безвестней

              Непутевую жизнь отрыдать.

              Поезд плачется. Дали родные.

              Телеграфная тянется сеть –

              Там - в пространства твои ледяные

              С буреломом осенним гудеть.

                                                                     Август 1908

                                                                               Суйда

 [Белый А.: Пепел, С. 9. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10162 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 92-93)]

                         РУСЬ

            Поля моей скудной земли

            Вон там преисполнены скорби.

            Холмами пространства вдали

            Изгорби, равнина, изгорби!

            Косматый, далекий дымок.

            Косматые в далях деревни.

            Туманов косматый поток.

            Просторы голодных губерний.

            Просторов простертая рать:

            В пространствах таятся пространства.

            Россия, куда мне бежать

            От голода, мора и пьянства?

            От голода, холода тут

            И мерли, и мрут миллионы.

            Покойников ждали и ждут

            Пологие скорбные склоны.

            Там Смерть протрубила вдали

            В леса, города и деревни,

            В поля моей скудной земли,

            В просторы голодных губерний.

                                                                       1908

                                            Серебряный Колодезь

 [Белый А.: Пепел, С. 35. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10188 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 105-106)]

                      РОДИНА

                                  В. П. Свентицкому

            Те же росы, откосы, туманы,

            Над бурьянами рдяный восход,

            Холодеющий шелест поляны,

            Голодающий, бедный народ:

            И в раздолье, на воле - неволя;

            И суровый свинцовый наш край

            Нам бросает с холодного поля -

            Посылает нам крик: "Умирай -

            Как и все умирают..." Не дышишь,

            Смертоносных не слышишь угроз: -

            Безысходные возгласы слышишь

            И рыданий, и жалоб, и слез.

            Те же возгласы ветер доносит;

            Те же стаи несытых смертей

            Над откосами косами косят,

            Над откосами косят людей.

            Роковая страна, ледяная,

            Проклятая железной судьбой –

            Мать-Россия, о родина злая,

            Кто же так подшутил над тобой?

                                                                       1908

                                                                    Москва

[Белый А.: Пепел, С. 37. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10190 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 106)]

                  БЕГСТВО

            Шоссейная вьется дорога.

            По ней я украдкой пошел.

            Вон мертвые стены острога,

            Высокий, слепой частокол.

            А ветер обшарит кустарник.

            Просвистнет вдогонку за мной.

            Колючей, колючий татарник

            Протреплет рукой ледяной,

            Тоскливо провьется по полю;

            Так сиверко в уши поет.

            И сердце прославит неволю

            Пространств и холодных высот.

            Я помню: поймали, прогнали -

            Вдоль улиц прогнали на суд.

            Босые мальчишки кричали:

            "Ведут - арестанта ведут".

            Усталые ноги ослабли,

            Запутались в серый халат.

            Качались блиставшие сабли

            Угрюмо молчавших солдат;

            Песчанистой пыли потоки,

            Взвивая сухие столбы,

            Кидались на бритые щеки,

            На мертвые, бледные лбы.

            Как шли переулком горбатым,

            Глядел, пробегая, в песок

            Знакомый лицом виноватым,

            Надвинув на лоб котелок.

            В тюрьму засадили. Я днями

            Лежал и глядел в потолок...

            Темнеет. Засыпан огнями

            За мной вдалеке городок.

            Ночь кинулась птицею черной

            На отсветы зорь золотых.

            Песчаника круглые зерна

            Зияют на нивах пустых.

            Я тенью ночной завернулся.

            На землю сырую пал ниц.

            Безжизненно в небо уткнулся

            Церковный серебряный шпиц.

            И ветел старинные палки;

            И галки, - вот там, и вот здесь;

            Подгорные, длинные балки:

            Пустынная, торная весь.

            Сердитая черная туча.

            Тревожная мысль о былом.

            Камней придорожная куча,

            Покрытая белым крестом:

            С цигаркой в зубах среди колец

            Табачных в просторе равнин,

            Над нею склонил богомолец

            Клоки поседевших седин.

            Россия, увидишь и любишь

            Твой злой полевой небосклон.

            "Зачем ты, безумная, губишь" -

            Гармоники жалобный стон;

            Как смотрится в душу сурово

            Мне снова багровая даль!

            Страна моя хмурая, снова

            Тебя ли я вижу, тебя ль?!

            Но слышу, бездомный скиталец,

            Погони далекую рысь,

            Как в далях шлагбаум свой палец

            Приподнял в холодную высь.

                                                                           1906

                                                                     Малевка

 [Белый А.: Пепел, С. 138. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10291 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 155-156-157)]

                      УРНА

                                Посвящаю эту книгу

                                     Валерию Брюсову

                                 Разочарованному чужды

                                 Все обольщенья прежних

                                                                        дней...

                                                    Баратынский

                                               В. БРЮСОВУ

                СОЗИДАТЕЛЬ

        Грустей взор. Сюртук застегнут.

        Сух, серьезен, строен, прям -

        Ты над грудой книг изогнут,

        Труд несешь грядущим дням.

        Вот бежишь: легка походка;

        Вертишь трость - готов напасть.

        Пляшет черная бородка,

        В острых взорах власть и страсть.

        Пламень уст - багряных маков -

        Оттеняет бледность щек.

        Неизменен, одинаков,

        Режешь времени поток.

        Взор опустишь, руки сложишь...

        В мыслях - молнийный излом.

        Замолчишь и изнеможешь

        Пред невеждой, пред глупцом.

        Нет, не мысли, - иглы молний

        Возжигаешь в мозг врага.

        Стройной рифмой преисполни

        Вихрей пьяные рога,

        Потрясая строгим тоном

        Звезды строящий эфир...

        Где-то там... за небосклоном

        Засверкает новый мир: -

        Там за гранью небосклона -

        Небо, небо наших душ:

        Ты его в земное лоно

        Рифмой пламенной обрушь.

        Где-то новую туманность

        Нам откроет астроном: -

        Мира бренного обманность -

        Только мысль о прожитом.

        В строфах - рифмы, в рифмах - мысли

        Созидают новый свет...

        Над душой твоей повисли

        Новые миры, поэт.

        Все лишь символ... Кто ты? Где ты?..

        Мир - Россия - Петербург -

        Солнце - дальние планеты...

        Кто ты? Где ты, демиург?..

        Ты над книгою изогнут,

        Бледный оборотень, дух...

        Грустен взор. Сюртук застегнут.

        Гори, серьезен, строен, сух.

                                                                     Март 1904

                                                                            Москва

 [Белый А.: Урна, С. 2. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10304 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 162-163)]

                   РОССИЯ

                      Луна двурога.

                      Блестит ковыль.

                      Бела дорога.

                      Летает пыль.

                      Летая, стая

                      Ночных сычей -

                      Рыдает в дали

                      Пустых ночей.

                      Темнеют жерди

                      Сухих осин;

                      Немеют тверди...

                      Стою - один.

                      Здесь сонный леший

                      Трясется в прах.

                      Здесь - конный, пеший

                      Несется в снах.

                      Забота гложет;

                      Потерян путь.

                      Ничто не сможет

                      Его вернуть.

                      Болота ржавы:

                      Кусты, огни,

                      Густые травы,

                      Пустые пни!

                                                Декабрь 1916

                                                          Москва

 [Белый А.: Королевна и рыцари, С. 27. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10391 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 208-209)]

                      РОДИНЕ

              Рыдай, буревая стихая,

              В столбах громового огня!

              Россия, Россия, Россия, -

              Безумствуй, сжигая меня!

              В твои роковые разрухи,

              В глухие твои глубины, -

              Струят крылорукие духи

              Свои светозарные сны.

              Не плачьте: склоните колени

              Туда - в ураганы огней,

              В грома серафических пений,

              В потоки космических дней!

              Сухие пустыни позора,

              Моря неизливные слез -

              Лучом безглагольного взора

              Согреет сошедший Христос.

              Пусть в небе - и кольца Сатурна,

              И млечных путей серебро, -

              Кипи фосфорически-бурно,

              Земли огневое ядро!

              И ты, огневая стихия,

              Безумствуй, сжигая меня,

              Россия, Россия, Россия -

              Мессия грядущего дня!

                                                           Август 1917

                                                              Поворовка

Белый А.: Королевна и рыцари, С. 43. Русская литература: от Нестора до Булгакова, С. 10407 (ср. Андрей Белый: Соч. в 2т. Т.1, С. 215-216)]

вернуться на страницу ГДК "Россия"

на главную страницу сайта

1. Из текстов более 150 российских писателей, включенных в энцикло-педию, охватывающих объем бо-лее 80 000 книжных страниц, экви-валентный библиотеке в 200 толс-тых томов, были выбраны ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ тексты или отрывки текстов, в которыйх один или несколько раз встречалось слово "Россия" в именительном падеже.

2. Авторы, в текстах которых встречалось слово "Россия" в именительном падеже, приведены в алфавитном порядке в левом меню.

3. Слово "Россия" этих текстах или в отрывках текстов выделено мною жирным шрифтом.

4. Кроме того, в словах с основами «рус», «росс», «русс», «рас», «родин», «отчизн» эти основы выделены красным цветом.

5. И, наконец, в словах с основами «дом»,  «народ», «раскол» эти основы выделены синим цветом.