Интервью с Эдуардом Шульманом журналистки Ирины Семёновой для издания "Экслибрис"
ЭДУАРД ШУЛЬМАН
кратко о творческих результатах
Перекидной календарь (по Эдуарду Шульману 2008):
Перекидной календарь (по Эдуарду Шульману 2009):
Перекидной календарь
Март, 2009
Приветствую вас, уважаемые зрители Живого телевидения! Я, Эдуард Шульман, начинаю Мартовский хронотоп с приговора:
Именем Союза Советских Социалистических Республик коллегия Верховного Суда... в составе: председательствующего... членов... при секретаре... с участием государственного обвинителя товарища Вышинского... в открытом заседании, в городе Москве, 2-13 марта 1938 года... рассмотрела дело по обвинению... и приговорила:
1. Бухарина Николая Ивановича
2. Рыкова Алексея Ивановича
3. Ягоду Генриха Григорьевича
а также 4-го, 5-го, 6-го, 7-го
до 18-го включительно
к высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.
15 марта приговор приведён в исполнение.
Иго и бремя
Андрей Януарьевич Вышинский был одессит голубых шляхетских кровей - дальний, по слухам, родственник польского кардинала Стефана Вышинского.
Напротив, Иосиф Виссарионович Сталин - православный. Простолюдин. Сын сапожника, получивший духовное образование... И посреди ночи, умаявшись с расстрельными списками, спрашивает Генерального своего прокурора, знакомо ль ему "Евангелие детства".
- Так точно, товарищ Сталин! Вторая половина второго века. "Сказание Фомы, израильского философа, о детстве Иисуса".
- За что я ценю вас, товарищ Вышинский, - вздохнул Сталин, - за память. - И сдвинул докучную папку. - А помните, как малолетка Иисус резвится на бережку, лепит из мокрой глины каких-то вроде бы птичек, а мимо идёт правоверный иудей и давай орать на ребёнка: мол, непотребным делом занимаешься... да ещё в субботу!
Вышинский скинул очки, отрываясь от списков, и сугубо наморщился как бы в растерянности.
- И что же Иисус, товарищ Сталин?
- А ничего! - Вождь улыбнулся. - Хлопнул в ладоши да возгласил: летите!.. И глиняные голубки, шелестя крылышками, упорхнули на небеса.
Вышинский тихо засмеялся и, подобно пернатому, взмахнул обшлагами, отчего листочки на столе зашуршали и встрепенулись.
- А юридический казус, товарищ Сталин?.. Прямо "мечта следователя"! - И выдержал паузу под ожидающим взором Вождя. - Будто бы Иисус столкнул приятеля с крыши. Мальчонка расшибся до смерти... Как быть? Свидетелей нет.
- И добровольного признания из Него не выбьешь...
- Откуда ж, товарищ Сталин?!.. Следователь в панике... Тогда Иисус, по традиции, хлопнул в ладоши и в порядке следственного эксперимента воскресил приятеля, дабы показал на суде, как было дело: крыша, блин, мокрая, поскользнулся и шмякнулся.
- Да, много Он претерпел. - И лёгкой сухою рукой Вождь придавил страницы. - Идёт себе скромно по улице, а какой-то радостный здоровяк - бац в рожу. И гогочет, приплясывает... "Ты не сдвинешься ни на шаг!" - предрёк Иисус. И гигант-весельчак грохнулся замертво.
- Дети... - развёл обшлага Вышинский. - Один шалунишка обрызгал Его и тут же был осуждён - высох на месте.
- "Ты усохнешь, как дерево, - раздумчиво повторил Вождь. - Не принесёшь ни листьев, ни корня, ни плодов!" - И елозил слабыми непослушными пальцами. - Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Так, что ли, товарищ Вышинский?
- Ну, почему же?.. Родители обратились к Иосифу, тот пожурил Сына, после чего жалобщики ослепли.
Без спешки, с привычною осторожностью Сталин переместил сухую левую руку. Она повисла вдоль тела, жалкая и беспомощная.
- "Иго Моё - благо, - медленно проговорил Вождь, - и бремя Моё легко". - Короткопалой здоровой ладошкой погладил бумажки. - Кажется, от Матфея...
- Так точно, товарищ Сталин! - подтвердил прокурор. - Евангелье от Матфея, глава 11-я, стих 30-й. - И водрузивши очки, выразил полную готовность к дальнейшим благим трудам.
Продожение через пятнадцать лет
5-го марта 1953-го
Сталин как умирал - по врачам кинулись.
Ленину, видишь, немцев выписывали, на золото... Так то когда было.
А тут чёрте какой год, советская власть - вполне взрослая тётенька. Сама уж детишек настрогала: китайцев там всяких, венгров... А врачей нет.
Вот Сталин и занемог.
Он лежит и еле дышит,
Ручкой-ножкой не колышет...
А врачи по тюрьмам сидят.
Ну и донёс кто-то, что в медицинском-де институте какую-то диковинную машину соорудили. То ли мёртвых она оживляет, то ли искусственное кровообращение стимулирует.
А это студенты у себя в научном обществе что-то такое по трубочкам собирали, паяли, соединяли. Какие-то там сообщающиеся сосуды. И мотор чего-то качает и куда-то гонит.
Чистый эксперимент, который даёт толчок противоположным идеям.
Музейный экспонат. Вот, мол, как выглядела первая машина искусственной жизни, построенная двести лет назад на основе турбулентно-сферической теории. Руками не трогать!
Ну и поволокли наших студентов - Иванова, Петрова, Сидорова и Рабиновича - на ту дачу. Посередине большой комнаты машину поставили. Стоит, качается, трубочки в разные стороны висят, проводки разноцветные позвякивают.
А студенты кругом ползают, шурупчики навёртывают, и ключи, будто зубы, клацают. Контакты накидывают, систему отлаживают...
А тот на койке лежит - бледный, небритый. Последний воздух губами хватает.
И охрана стоит навытяжку. Беспрекословно стоит согласно устава. Прав не имеет слёзы вытереть.
Прочий народ толчётся - Молотов, Ворошилов...
- Ну как, - спрашивают, - есть надежда?
А студенты проводки тянут, чтоб великого вождя электричеством поднять. Всю комнату шнурами опутали, и Ворошилов с Молотовым под ноги смотрят, - не наступить, не нарушить...
А которые проводки - прямо по воздуху. И подпрыгивают старички, ножки-то задирают, друг дружку поддерживают.
Берия заходит.
- Вы, - говорит, - каким электричеством пользуете? Заряд отрицательный или положительный?
- Положительный, - отвечают.
- Смотрите! - остерегает. - У меня крупные специалисты по зарядам имеются!
Трясётся машина, искры сыплются. Трещит да гремит, да по трубочкам раствор гонит. Красный, будто огонь. И с пузырьками.
Как кровь газированная.
А студенты на карачках передвигаются, гаечки подкручивают, и Рабинович на Берию кричит:
- Ключ на двенадцать давай!
- Включаю! - Иванов докладывает.
- Рубильник готов! - Петров голос подал.
- Пуск! - Сидоров откликается.
И все четверо пот отирают...
Лечили мы Вавилон,
да не исцелили его.
Оставим же город сей
и пойдём каждый
в свою сторону.
...дёрнулся ли он перед смертью, или сжал кулаки, или звал маму на грузинском наречии, или взглянул напоследок размытыми, слабыми глазами на Иванова, Петрова, Сидорова, Рабиновича. И они бросились на свою машину, которая только урчит да квохчет не в силах продлить жизнь ни на секунду... Опрокинули, и пинали, и топтали, хрустя осколками под ногами!
Упокой Господи
душу раба Твоего
в месте светлом,
месте покойном...
Ну и помер Иосиф Виссарионович!
И какой-то капитан из охраны тут же, по слухам, себя ухлопал. От огорчения. Патрон дослал, куда надо, и полголовы нету. Хоть на него машину переключай, проводочки перезатыкивай.
Жизнь искусственную под давлением гони.
Но никто больше машиной не пользовался. Иванову с Петровым, Сидорову с Рабиновичем под расписку её не выдали.
Исторический экспонат. Реликвия. В музее будет стоять. Здесь, на даче. Уже экскурсоводов набрали. Вы нам, товарищ Петров, разъясните, как ваша машина действует...
А никак не действует!
Нету музея.
И в календарь заглянуть - глухо: пятого марта опубликовано обращение... принят декрет...
"Всё врут календари!" - как Грибоедов в комедии записывает... Но вы теперь знаете, что он хотел сказать.
Просвети Господи
очи мои,
да не когда
усну в смерть...
10-го марта
1940 года
не стало
Михаила Афанасьевича Булгакова
Я узнал о нём из Большой Советской энциклопедии. Синенькое издание. Том синего цвета. Подписан к печати весной пятьдесят первого...
Сталин ещё в Кремле. Я - старшеклассник. Учусь в средней школе номер такой-то Сталинского района г. Москвы. Выкупил очередной драгоценный фолиант (сорок рублей тогдашних родительских денег) и штудирую: "Булгаков Михаил Афанасьевич... русский драматург и беллетрист".
Как? Позвольте... Постой-погоди! А где же "советский"?
Вот, например, Булгаков-сосед, Сергей Николаевич - "русский философ-мистик... С 1918-го - священник. Белоэмигрант. Ярый враг Советской власти".
Да наш-то Михаил Афанасьевич никуда вроде не трогался. "Жил в Киеве, Владикавказе. С 1921-го - в Москве". Правда, "не понял новых общественных отношений... клеветнически изображал... пытался идеализировать... " Опять же "ошибочные, идейно чуждые взгляды... "
Под статьёй - литература: Сталин И.В., Ответ Билль-Белоцерковскому.
Сей последний обретается в предыдущем синеньком томе: "Русский советский драматург, заслуженный деятель искусств. Сын рабочего. Плавал матросом... "
И разумеется, с портретом.
Владимир Наумович Билль-Белоцерковский спрашивает товарища Сталина, почему не запрещена пьеса Булгакова "Дни Турбиных". И вождь разъясняет со знанием дела:
Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя, есть впечатление благоприятное для большевиков... "Дни Турбиных" есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в коей мере "не виноват" в этой демонстрации.
В 1962 году Булгаков попал в Краткую литературную энциклопедию. Ему вставили эпитет "советский", однако портрета не удостоили. Фотографию увидел я в сборнике "Драмы и комедии" (Москва, 1965). Затем появилась она в третьем издании Большой красной энциклопедии. Разом с точною датой и местом рождения: Киев, 1891 год, 3-го мая по старому стилю 15-го по новому.
Ремарка
Вот как начинает Булгаков пьесу "Батум":
Большой зал Тифлисской духовной семинарии. Писаное маслом во весь рост изображение Николая II и два поясных портрета каких-то духовных лиц. Громадный стол под зелёным сукном. В зале никого нет. За прикрытой дверью глухо слышатся возгласы священника (в семинарской церкви кончается обедня). Неясно доносятся слова: "...истинный бог наш молитвами пречистыя своей матери, молитвами отца нашего Иоанна Златоуста... помилует и спасёт нас, яко благ и человеколюбец". В это время отворяется дверь, противоположная церковной, и в зал входит С т а л и н.
Вы поймёте, куда я клоню, если прочитаете снова в несколько сокращённой и, так сказать, оголённой редакции:
Большой зал Тифлисской духовной семинарии. За прикрытыми дверями слышится голос священника:
- Истинный Бог помилует и спасёт нас, яко благ и человеколюбец.
Тут распахивается дверь и входит Сталин.
Почему Булгаков не терпел Ленина и поклонялся Сталину?
Потому что Ленин развязал стихию, а Сталин, худо-бедно, скрутил. Или, если угодно, заменил народную расправу - государевой.
Жертвы московских процессов - Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков, Пятаков... - это всё приспешники Ленина. Они споспешествовали народному насилию, и государство их покарало.
Октябрьскую революцию совершил стомиллионный местный мужик, размечтавшийся жить на воле, при натуральном хозяйстве.
И поплатившийся за наивную веру.
Держава расквиталась сполна. Не своим обещанным теоретическим отмиранием, а его, мужика, практическим умертвлением.
Продолжение в тот же день
10-е марта 1940 года
Михаил Афанасьевич Булгаков был пророком. Хотя некоторым казалось - он смотрит назад. Один остроумный сослуживец заметил:
- Что вы хотите от Миши? Только-только скрепя сердце признал отмену крепостного права. А вам надо сделать из него строителя нового общества!
Представьте, это сказал Ильф.
При всём своём уме он был человеком несколько утопического мышления. Его выручала злость. И, наверное, болезнь... Была в нём, зажимая и зажатая, южная одесская восторженность.
Безграничности одинаково подвержены люди разных национальностей. Но если схематизировать и договориться об условности выводов, то местному человеку свойственна скорее необъятность пространственная. Это видно по Маяковскому и Есенину. У первого - явственней благодаря размерам и росту. А со вторым - сложнее.
Есенин всегда кричит. Даже шёпотом. Внутренне. Когда думает... Кричит, плачет, смеётся. Бьёт себя в грудь, как по рельсу во время пожара. Поёт, клянётся, проклинает, ругается... И всё - очень громко. В пространство. Чтоб слышно было по всему миру. Никогда голос его не обращён вглубь, в историю. А только - на ветер.
Вероятно, это идёт от молодости. Не Есенина. А народа.
В Бресте встретился мне когда-то тамошний уроженец. Взятый в царскую армию. Затем - в Красную. Затем - направленный в партизанский отряд к себе на родину, отошедшую к "панской" Польше.
Из таких людей получились замечательные разведчики: Орловский, Ваупшасов, Корж и другие, которые в далёком году перешли границу и трудились посменно то в органах, то в сельском хозяйстве. И дожидались военного года, чтобы засесть по лесам и стать Героями с золотой звёздочкой.
Брестский уроженец, однако, остался на родине. Польское правительство объявило амнистию. По молодости лет забрали его на действительную. И после папахи с орлом, будёновки со звездой, партизанского малахая влезла ему на маковку жёсткая и будто накрахмаленная конфедератка.
Отслужив, поступил он в местный Охотничий клуб. В качестве швейцара. А мог бы - инструктором.
Не знаю, кого они там отстреливали (наверное, кабанов в Беловежской пуще), но человек у входа, подававший пальто и принимавший чаевые, очень бы им пригодился. Может, по части меткости кой у кого получалось лучше. А кто-то другой превосходил его терпеливостью в засаде (сомнительно, но допустим). А третий разбирался в повадках животных более, так сказать, досконально...
Но повстречавшийся мне человек научил бы банковских служащих и приказчиков, зубных врачей и журналистов, и даже, глядишь, их спутниц и дам посылать смерть не в загривок лохматого зверя и не в расчерченный кругами картонный лист. Он поделился бы опытом по убиванию человека. Отсыпал бы этого опыта, как махорку. Отрезал, как пайку в голодные времена. Вырвал бы из себя, как лучшую страницу.
Немцы заняли Брест. Охотники сдали оружие.
И каждое утро видел бывший швейцар, как водят их мимо в сопровождении единственного конвойного. За полтора года никто не выбежал из рядов с маленьким зажатым револьверчиком. Или с камнем за пазухой. Или с нацеленным побелевшим кулаком.
Не будем ничего говорить. Мы не шли в тех рядах. И не будем ничего говорить.
Была тысяча причин для покорности. И - любая по счёту, шедшая рядом, тощая и долговязая, с чёрными глазами навылет - наша библейская обречённость. Не буду распространяться, но это ведь не вы - не Корж, Ваупшасов и Орловский, не швейцар, Есенин и Маяковский - не вы дрались с римлянами чёрте когда до нашей эры, не ваш город распахали до основания и не вас распродали в рабство по всему миру...
Сейчас их убьют. Не хочу, не хочу, не хочу... Давайте лететь в далёкие сферы романтики, бумажных (писаных на бумаге) умных противоречий и выстраивать слова и понятия безотносительно к той колонне безоружных охотников.
Опуская презрительное недоумение бывшего швейцара, я скажу вам: они погибли потому, что твёрдо знали две вещи. Первая: нас всё равно убьют. Вторая: нас никогда не убьют.
Та историческая протяжённость, в которую, по рождению, был помещён Илья Арнольдович Файнзильберг, придумавший себе фыркающий псевдоним Ильф, помогала ему без боли наблюдать окружающую действительность. Его древнее прошлое действовало, как укол, когда зуб замораживают, прежде чем вырвать.
Эти оледенелые люди самых разных национальностей производили гигантский эксперимент над живой землёй. Им было не больно под воздействием холода. Они промёрзли до костей, но не избегнули Крайнего Севера и Магадана. И многие, даже вернувшись оттуда, не оттаяли.
Где-то в межвоенных годах, в середине, Ильф и Петров напечатали фельетон "Безмятежная тумба". Кроме прочих фактов, есть и такой. Почему, спрашивают авторы, как только построят дом, сразу же забивают парадный подъезд и бедный жилец плетётся по чёрной лестнице, натыкаясь на вёдра с извёсткой и оступаясь?
Я прочёл это в послевоенном году. И был, прямо скажу, обескуражен. Факт, сообщаемый в фельетоне, вполне соответствовал реальному положению. Значит, прошло столько-то и столько-то лет, а парадное заколачивают. С 1918 года, - говорит очевидец, - дома стояли с закрытыми ртами парадными подъездами.
В моей сквозной безмятежной башке всё было просто: мы идём вперёд, к вершинам и высотам, исправляя на ходу частные недостатки. Стоит на них указать, на недостатки, и готово дело. Для того, собственно, газеты и существуют.
И вот - указано. Столько-то лет прошло. И ни с места. Выходит, есть причина. Та самая, что в философии называется "объективной"...
Мне понадобилось жениться и стать отцом, чтобы кое-что сообразить. Парадное нельзя отпереть, ибо на другой день там будет пахнуть мочой и водкой. Или нужно нанять швейцара.
Вам, в вашем нынешнем престижном доме с консьержем-привратником, эта мысль не покажется странной. Но меня необходимость швейцара отбрасывала за пределы пространства и времени.
Тот человек из Бреста - швейцар у местных охотников - он получил свою должность в "панской" Польше. А у нас бывшие его товарищи, я говорил, пошли по партийной и прочей линии.
Это там, там швейцары, понимаете?
Но Михаил Афанасьевич Булгаков знал наперёд, чем оно кончится. Что без швейцаров и домофонов не обойтись. Пропал Калабуховский дом! - горюет швейцар в его повести.
А Ильф посмеивался. Подумаешь, какой-то дом, когда дело идёт о мировой революции. О коренном переустройстве человеческих отношений!.. Бог ты мой, какие гигантские, сногсшибательные метаморфозы они тут в России запроектировали!
Булгаков был сын профессора богословия. И жил в Калабуховском доме. И был изгнан. В отличие от Ильфа он ничего не приобрёл в 1917 году, а только потерял. И оттого знал цену потерянного.
Но Аннушка, - как сказано у него, - уже разлила подсолнечное масло. И кто-то, значит, споткнётся на скользких трамвайных путях и сломит себе шею.
1801 год
12 (24) марта
убит заговорщиками Павел Петрович Романов
Русский Гамлет
Так современники воспринимали Павла I.
В бытность великим князем путешествовал он по Европе, и при австрийском дворе какой-то актёр предложил показать "Гамлета". Идея была одобрена, но состоялся ль спектакль - сомнительно. Наверное, не посмели. Скорее всего, актёр получил 50 дукатов за каламбур: на представлении, мол, будет сразу два Гамлета - в зале и на сцене.
Сюжет и распределение ролей: Павел - Гамлет; его первая жена - Офелия; его друг Разумовский - Горацио; его воспитатель Панин - Полоний; его мать Екатерина II - разом Гертруда и Клавдий...
Да, ещё Призрак!
Павел неоднократно говорил, что ему снится Пётр III. А когда возвели на престол, тут же спросил: "Где мой отец?"
Следственно, Призрак - некий Пётр без номера. Такая, скажем, контаминация. Вещает голосом Полония-Панина. И даже отчасти смахивает. Не поймёшь, то ли глубоко проник в подсознание (сон), то ли мистификация...
Мы принципиально не сообщаем, как оно было на самом деле. Просто смотрим глазами Павла, лишь изредка и слегка намекая на, что ли, односторонность взгляда.
Жена Офелия интригует против свекрови, подстраивая, чтобы Павел увидел, как старуха-мать обихаживает юношу Разумовского. Тот, будто стыдясь своего падения, скрывается в деревне. Павел навещает его. Кто есть управитель, почитающий народ тварью? - Тварь верховная.
Екатерина решает наградить Разумовского. Все с готовностью одобряют. Павел пылко, а Панин достойно противятся. Екатерина удаляет обоих. Неладно в этом королевстве.
Жена объявляет Павлу, что находится в обременении, но боится за участь наследника. Я живу день за днём, будто каждый мой день - последний... А в нынешнем положении мне нужен покой и уверенность в будущем. Павел обещает Офелии, что займёт престол ещё до рождения сына. Чувствую, у нас будет мальчик.
Заговор оформляется. Панин сочиняет Манифест. Разумовский ищет опору в войсках. Павел старается не дерзить матери, усыпить, так сказать, её бдительность. План разработан. Назначен день и час. Всё расписано по минутам.
И вдруг Офелия умирает. Выкидыш. Мёртвая девочка...
У гроба мать открывает Павлу, что жена путалась с Разумовским, - ребёнок, должно быть, чужой...
Павел плачет.
Екатерина гладит его по головке, прижимает к груди, утешает: Mein Kind... mein liebes Kind... Дитя... любимое дитя...
Из позапрошлого переместимся опять в прошлый век
собственно, в последний его год
Наши предвыборные куклы
Иван Андреевич Крылов
по случаю 26 марта 2000 года
Только, прошу вас, не пытайте меня, что приключилось в тот воскресный весенний день. Сообразите, пожалуйста, самостоятельно.
Болотная страна, трясинно государство
Участвует вся королевская рать
Лягушки, просящие Царя
басня
Ельцин (дедушка Крылов)
Лягушкам стало не угодно
Правление народно.
Горбачёв
И показалось им совсем не благородно
Без службы и на воле жить.
Путин
Чтоб горю пособить,
То стали у богов Царя они просить.
Ельцин
Хоть слушать всякий вздор богам бы и не сродно...
Горбачёв
На сей, однако ж, раз послушал их Зевес...
Путин
Дал им Царя.
Волошин (заикаясь)
Летит к ним с шумом Царь с небес.
Зюганов
И плотно так он треснулся на царство...
Селезнёв
Что ходенем пошло трясинно государство.
Жириновский. Однозначно.
Немцов. Совершенно понятно.
Кулаков. Ё-моё!
Лебедь. Упал - отжался!
Кириенко. Дефолт! Дефолт!
Лифшиц. Простите, как вы сказали? Гевалт?
Якушкин. Даю справку: ГЕВАЛТ (гвалт) - от немецкого Gewalt (пришло к нам из Одессы, через идиш с украинского).
Ястержембский.На местном наречии: крик, караул, помогите, шум-гам, тревога, насилие, суматоха...
Якушкин. Aus aller Gewalt - изо всех сил (кричать).
Абрамович, Березовский, Волошин, Гайдар, Жириновский, Кириенко, Лифшиц, Немцов, Примаков, Чубайс, Явлинский. Гева-а-а-алт!
Панфилова. Надо разбавить этот мальчишник!
Лужков
Со всех лягушки ног
В испуге заметались...
Степашин
Кто как успел, куда кто мог...
Явлинский
И шёпотом Царю по кельям дивовались.
Гайдар
И подлинно, что Царь на диво был им дан.
Примаков
Не суетлив, не вертопрашен...
Лужков
Степенен, молчалив и важен...
Зюганов
Дородством, ростом великан!
Березовский
Ну, посмотреть, так это чудо!
Чубайс
Одно в Царе лишь было худо...
Абрамович
Царь этот был осиновый чурбан!
Явлинский
Сначала, чтя его особу превысоку,
Не смеет подступить из подданных никто.
Степашин
Со страхом на него глядят они...
Коржаков
...и то
Украдкой...
Черномырдин
Издали...
Скуратов
Сквозь аир и осоку.
Ястержемский. Даю справку: АИР (ударение на первом слоге) - травянистое болотное растение с длинными мечевидными листьями.
Якушкин. Я срезал широкие, как сабля, листья аира. (Паустовский).
Волошин (заикаясь)
Но так как в свете чуда нет,
К которому б не пригляделся свет...
Скуратов
То и они сперва от страха отдохнули...
Черномырдин
Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули.
Селезнёв
Сперва перед Царём ничком.
Зюганов
А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком.
Примаков
Дай попытаться сесть с ним рядом.
Лужков
А те, которые ещё поудалей...
Явлинский
К царю садятся уж и задом!
Горбачёв
Царь терпит всё по милости своей.
Черномырдин
Немного погодя, посмотришь...
Ельцин
Кто хочет,
Тот на него и вскочит.
Горбачёв
В три дня наскучило с таким Царём житьё.
Волошин (заикаясь)
Лягушки - новое челобитьё!
Березовский
Чтоб им Юпитер в их болотную державу...
Абрамович
Дал подлинно Царя!
Черномырдин
На славу!
Ельцин
Молитвам тёплым их внемля...
Горбачёв
Послал Юпитер к ним на царство Журавля.
Чубайс
Царь этот не чурбан.
Гайдар
Совсем иного нраву.
Зюганов
Не любит баловать народа своего!
Лужков
Он виноватых ест.
Примаков
А на суде его...
Селезнёв
...нет правых никого!
Скуратов
Зато уж у него,
Что завтрак, что обед, что ужин, то расправа.
Явлинский
На жителей болот
Приходит чёрный год.
Черномырдин
В лягушках каждый день - великий недочёт.
Путин
С утра до вечера их Царь по царству ходит
И всякого, кого ни встретит он,
Тотчас засудит и...
Коржаков
Замочит?
Путин
Нет, проглотит.
Жириновский. Однозначно.
Немцов. Совершенно понятно.
Кулаков. Ё-моё!
Лебедь. Упал - отжался!
Кириенко. Дефолт! Дефолт!
Лифшиц. Простите, как вы сказали? Гевалт?
Говорухин. Так жить нельзя!
Волошин (заикаясь)
Вот пуще прежнего - и кваканье, и стон...
Березовский
Чтоб нам Юпитер снова...
Абрамович
Пожаловал Царя иного!
Скуратов
Что нынешний-де Царь глотает нас, как мух.
Лужков
Что даже нам нельзя...
Примаков
Как это ни ужасно!
Зюганов
Ни носа высунуть.
Селезнёв
Ни квакнуть безопасно.
Явлинский
Что, наконец, тот Царь тошнее всех засух!
Горбачёв
Почто ж мы прежде жить счастливо не умели?
Ельцин
Не мне ль, безумные...
Черномырдин
Вещает с неба глас!
Ельцин
...не мне ль покоя не было от вас?
Березовский
Не мы ли о Царе все уши прошумели?
Ельцин
Вам дан был Царь?
Лужков
Так он уж слишком тих.
Примаков
Мы взбунтовались в нашей луже.
Ельцин
Другой вам дан.
Явлинский
Так этот очень лих.
Ельцин
Живите с ним, чтоб не было бы хуже.
Титр:
ПРИВЕТ ОТ ДЕДУШКИ КРЫЛОВА
ПЕРЕДАЁТ ВАМ ДЯДЯ ВОВА
До свидания, любознательные зрители Живого ТВ! Благодарю за внимание До новых встреч!
* * *
По склону дикому и голому
Пробились камни и трава.
Зачем высовываешь голову?
Не уцелеет голова.
В издательстве Арт Хаус медиа вышли ТРИ книги Эдуарда Шульмана: ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ роман Полежаев и Бибиков, сборник повестей и рассказов Новое неожиданное происшествие И БЕЛЛЕТРИСТИКА С ЭССЕИСТИКОЙ ЕВРЕЙ ИВАНЫЧ - ИСТОРИЯ СЕМЬИ И СТРАНЫ.
Справка из Интернета
Эдуард Шульман родился в 1936 г. в Минске. С 1944-го живет в Москве. В 1962-м окончил творческий вуз. При советской власти обнародовал три расскаа (в журналах Юность, "Знамя" и "Неман", псевдоним - Эд. Шухмин). Под тем же псевдонимом (и под псевдонимом Игорь Секретарев) - в журналах "Континент" (Париж), "22" (Израиль). При гласности и перестройке - за собственной подписью издавался в России и за рубежом (Израиль, Франция, Германия, Швейцария, США). Как прозаик, критик, эссеист - в толстой и тонкой периодике: "Огонек", "Октябрь", "Дружба народов", "Знамя", Иностранная литература, Итоги, Лехаим Победитель сетевого конкурса "ТЕНЕТА-98" (номинация "отдельный рассказ"). Две книги переведены на французский.