Борис Шапиро

Как погребали Европу осенним, пасмурным днём титаны разрушения, обросшие мыслями, словно пушные звери шерстью!… За гробом шли самые большие могильщики, самые страшные…, чье рыкание раздражало покойницу,…

Ты видишь вон ту звезду?

Какую звезду?

Вон ту.

Нет, учитель, я вижу только твой палец.

В 12-ом номере «Зарубежных записок» (IV-2007) я встретил неизвестное мне до того имя – Юрий Перфильев. Его стихи поражали огромностью композиции и набатной просодией:

Я не вместо, а зверем входил, обращенным, в клетку подворотни глухой, под засовный скрежет до утра перетихшей трамвайной ветки, междупрежним посредник и тем, что брезжит. Междугородом и переходом его же в область мифологии, даром, когда самомуза двести в пересчете на вечность, где время давно не образ течки, но переменная сути на ровном месте. И не локти, а ломтикусал своего позора, и не в водуглядел, а следил за порядком бедствий первородных – за каждымаврал “из какого сора”, аппетиты растут и берется “Великий Гэтсби”. Вместо якоря лишнее слово пытался бросить на бумагу, что стерпит земных поражений мелочь. На стене проступает неловкой побелки проседь, за оградой витает разбитой дороги немочь. Эликсирнеразбавленный к ночи меняет ракурс, виноградный излишек точнеестрельбы по целям. Переплавленный в дружбусырок знаменует закусь,

перечитанный –“Все, что я слышал”– пугает Целан. Жестяной барабанит октябрь по оглохшей крыше, за покоем полей – ледниковых кочуют орды, перед долгим прощанием с теми, кто был, да вышел, пономарь благодарности с Гиннесом бьет рекорды.

Два года спустя, на одной из тусовок в июньской Москвевдруг встал большой и сильно немолодой человек и сказал:«Хватит. А теперь я вам прочту». Он читал, вернее, выпевал своим басом другие стихи. Но я узнал его звуковую поступь.

Это была встреча. Через некоторое время мы просидели полночи, читая друг другу стихи и вкушая звуки. Сразустало ясно, что буквы для него, как и для меня,– ноты. Он пел их, пренебрегая всеми законами декламационного этикета.

А потом мы стали читать стихи друг друга, и так получилось, что Юрий спросил меня, как я понимаю вот это и это. Я жевал его звуки, вдавливал их в язык, вслушивался в эхо от них в глотке, в резонанс в черепе. Человек, ведь, слышит слово не ухом, а мозгом и ртом. Чтобы услышать слово, нужно не пялиться на него, как на телевизор, а брать его в рот, жевать, обсасывать, будто леденец, цыкать им о зубы, давать ему взрываться на губах и глюкаться в горле. Голосом нужно его высвечивать, как радаром и сравнивать.

Чтение – это как дыхание. За жизнь ни начитаться, ни надышаться. Давайте прочтём вместе одно небольшое стихотворение Перфильева, например,«Ноев Ковчег» и подберём для сравнения ещё одно, другого автора, так, чтобы найти и сходства, и различия.

Промедление подобно ослушанию вождя. И семья пока утробно ждёт Вселенского дождя под капель сердечных капель, на морокуи ночлег, озирая шаткий стапель и сомнительный ковчег.

Предписание подробно, как смирительный пример, провидение съедобно – хлеб гаданий и химер. Плавсостав готов к походу, цели чётки и ясны – жить и далеев угоду, видеть радужные сны.

Интровертный и вместе с тем экспрессивный стих, музыкально акцентированный, просодически напряжённый, ироничный до сатиры, а за текстом ясен, хотя и неявно выраженный, мировоззренческий смысл. Автор ведёт свой Ноев Ковчег к целям уж точно противоположным, нежели «жить и далеев угоду».

Чтобы не просто почувствовать, но и увидеть это стихотворение как явление, нужно сравнить его с другим. Это другое стихотворение станет своего рода телом отсчёта. В качестве тела отсчёта удобно выбирать то, что хорошо известно и архетипично в той культуре, с которой мы соотносим свою читательскую компетентность.

Для сравнения же нужно выделить признаки сходств и признаки различий, и подобрать это другое стихотворение так, чтобы сравнение получалось по возможности информативным. Сходства помогут нам увидеть, к какому классу явлений относится поэт Перфильев. А различия дадут возможность разобраться в том, какое место он в этом классе явлений занимает.

Стихотворение «Ноев ковчег» перекликается в моей читательской перспективе с популярным стихотворением Андрея Белого, вторым из диптиха «Золотое руно». Причём, перекличка эта амбивалентна, оба стихотворения перекликаются как на притяжении, так и на отталкивании друг от друга.«Золотое руно» посвящено в 1903 г. философу, искусствоведу и публицисту Эмилию Карловичу Метнеру, брату знаменитогокомпозитора Николая Метнера.

Пожаром склон неба объят... И вот аргонавты нам в рог отлетаний трубят... Внимайте, внимайте... Довольно страданий! Броню надевайте из солнечной ткани!

Слово ковчег, в том числе и Ноев, означает на всех известных мне языках по существу не корабль, а ларь или шкаф. Арго¹(ἡἈργ＃ ) означает на древнегреческом «Быстрый [пентаконтор]», то есть, имеет прямое отношение к мореходству. Пентаконтор –

военный пятидесятивёсельный корабль. А Ноев ковчег, что же, был, получается, просто большим плавающим сундуком? В нём не было ни вёсел, ни паруса, ни руля – одно только доверие к Божественномупромыслу.

Легендарные строители обоих уникальных средств передвижения разнятся между собой ещё интереснее. Имя строителя Арго – Аргос или Аргус (Άργο＆ )– весьма многозначно: быстрый, подвижный, яркий, бодрый, дальновидный, зоркий. Аргус

Панoптес – всевидящий многоглазый великан, олицетворявший в некоторых античных традициях звёздное небо. В то время как Ной, Noah или Noach (��) традиционно переводится с древнееврейского как спокойствие, успокоение. Быстрота, бодрость, подвижность – это понятия скорее с противоположным значением спокойствию, успокоению. А зоркость и дальновидность со спокойствием прекрасно сочетаются.

По тексту стихотворения Андрея Белого аргонавты плывут «За солнцем, за солнцем...», то есть на запад. Согласно же легенде об аргонавтах, они плывут на восток в Колхиду, т.е. в Грузию. Ну хорошо,«Зовёт за собою /… /Старик аргонавт призывает /на солнечный пир…/Всё небо в рубинах (т.е. уже в звёздах, красных!?). /Шар солнца почил (закатился)». Таким образом, солнечный пир – это однозначно закат, тем более что в первом стихотворении диптиха, которое я здесь не привожу, прямо это и говорится.

Закатное солнце освещает последними лучами горные вершины на востоке. Если это – заснеженные вершины Кавказа, то игра заходящего солнца на купающихся в краснозолотых лучах алебастровых гранях привершинных ледников восхитительно точно описана словами:«На горных вершинах /наш Арго,/наш Арго,/готовясь лететь, золотыми крылами /забил.»

«За солнцем, за солнцем, свободу любя,..» – то есть, свобода явным образом ассоциируется с Западом, куда старик за собою и зовёт. Аргонавты Белого рвутся на Запад, выворачивая классический маршрут легендарного Арго ровно в противолежащую сторону.

Почему «Все небо в рубинах»? Они же красные! Просодически «в сапфирах» было бы дажелучше: таже игра на звуке «р», усиленная инверсией ра – ар (рах – шар) вместо ру

– ар (руб -шар). И образ звёздного неба с синими звёздами, появляющимися при закате был бы намного точнее. Но не тут-то было – «Все небо в рубинах» повторяется дважды, чтобы мы уж никак не сомневались: да именно красные, зловещие звёзды и

И, наконец, почему «Старикаргонавт», а не просто аргонавт, почемуне Аргос, не Ясон, не Кастор и Полидевк, не Геракл и не прорицатель Мопс? Почему не Асклепий или Главк, сын Сизифа или ещё кто-либо из знаменитых и заслуженных мужей? Почему «старик», они же все вернулись молодыми, ктовернулся!

Так вот в чём дело: Белый отождествляет золотое руно с солнцем!«Вино /мировое /пылает /пожаром…» – неустойчивое, кровавое предреволюционное время порождает новые иллюзии. Культура больше не принимает цивилизацию, титаны разрушения ищут новые идеи и перековывают старые мифы на новые надежды. Надежды на общество, обезличенное уравниловкой.

Если аргонавты были тогда успешны в своём путешествии за магическим руном на восток, то давайте теперь отправим их (нас) на запад, переколдуем в нашей кузнице символов древний амулет благоденствия рода или народа на всечеловеческий символ счастья. Чем абстрактнее он получится, чем дальше от практического осуществления, тем больше будет он похож на истину, тем неопровержимей план его реализации, тем соблазнительней даже сомнительный путь его достижения. Так магия античного предания об успехе набега приспосабливается для заклинания нового успеха в достижении на этот раз общечеловеческого счастья.

Кто никогда не вдохновлялся идеей всеобщего счастья, тот верно не был молодым. А кто перестал в него верить, тотпросто врёт, как сивый мерин. Жаль, негде почитать про то, как врут сивые мерины. Ну, так читайте здесь: Сивые мерины врут, что есть будто бы люди, не верящие во всеобщее счастье. А ещё, что есть люди, которые не желают добрасамим себе…

Вояж аргонавтов был успешным грабительским походом. Причём, грабить отправились собственного дедушку, царя Колхиды Ээта (Эйета). Золотое руно, скорее всего, имеет отношение к распространённой в античном Предкавказье, в юго-восточном и восточном Причерноморье технологии намывания золота на овечьих шкурах. Золотое руно стало магическим гарантом благоденствия страны колхов. В урартских надписях VIII века до н. э. сообщалось о том, что первым объединением западно-кавказских племён стала Колха. В VI веке до н. э. здесь было создано Колхидскоецарство.

Белый отрывает символ от его истории. В первом стихотворении (которое я здесь не привожу) диптиха «Золотое руно», золотое руно однозначно ассоциируется с солнцем. Поэтому стремление к свету, к свободе, к достоинству и к культуре понимается многими в предреволюционной России как ориентация на Запад, на его гуманистические и этические ценности. Белый разворачивает плывущий на восток для осуществления грабежа корабль аргонавтов и заставляет его стремиться на Запад к идеалам общечеловеческого достоинства и счастья.

Но беда в том, что символы – это не просто знаки, это ментальные сущности. У них есть не только биография, у них своя жизнь! Как для всякой жизни, для неё неотъемлемы преемственность биографии и цельность судьбы.

Начавшись подлым грабежом, поход аргонавтов остался грабительским навсегда. Сам предводитель аргонавтов Ясон не нашёл ни счастья, ни покоя в жизни и, пережив множество горестей и ужасов, вызванных в конечном счёте им же самим, умер под обломками вытащенного на берег корабля Арго. А символ Золотого Руна стал злым знамением, а такжеобъектом поклонения бандитов.

Андрей Белый под наркозом собственной суггестивной поэзии всё правильно предсказал. Его вдохновлённость надеждой на обновление предвосхитила романтику революционного времени. Но сам он своих предсказаний, судя по всему, не понял. Так часто случается с великими писателями. Я даже думаю, что книги вообще умнее своих авторов. И добрее многих.

И сам Белый, и участники его литературного кружка «Аргонавты» возлагали большие надежды на своё символотворчество. Но магического заряда в античном мифе они преодолеть не смогли. Такова природа ментальной сущности. Вспомнимте известную басню:

Разбойная суть, пусть даже переделанного, мифа об аргонавтах не могла, в конце концов, не проявиться в судьбе тех, кто и зовут, и идут «За солнцем, за солнцем, свободу любя,/умчимся в эфир /голубой!..» Но и существование без идеалов, без трансцендентной сверхзадачи, сублимированной в адекватной символике, также ведёт, судя по всему, к разбою и бандитизму, к безграничному прагматизму, явному, бесстыдному, не прикрытому ни фиговым листком идеологии, ни демагогией высших целей. Как интересно переходит одно в другое в некоторых человеческих сообществах на временах, меньших, чем длительность одной жизни!

Цели двух знаменитых мореходных предприятий кажутся на первый взгляд совершенно несопоставимыми: Ясон крадёт драгоценное Золотое Руно у собственного дедушки) в угоду патологической жажде власти царя Пелея, который, пока Ясон и другие аргонавты совершают опасное плавание, доводит до самоубийства отца Ясона, Эсона.

Пятидесятивёсельный Арго строился в Иолке³ всем сообществом при активном участии богов. Смысл похода аргонавтов был понятен и разделялся каждым, как участником, так и провожатым: разбойное «возвращение» золотого руна, бывшее легальным достоянием дедушки Ясона, царя Колхиды Ээта. Возвращение, репатриация, восстановление справедливости и якобы исконных прав, защита попранных вдали от родного дома интересов – у нападающих не бывает министерств нападения, у них есть только министерства обороны. Тому есть, конечно, разумная причина. Министерство обороны – это сокращённое название для удобства в обиходе. Полное название МПОП

² Мизгирь – тарантул, корсак – мелкорослаяпорода лисиц. ³ Иолк (Ιωλκό＆ )– древнегреческий город, очаг культуры микенского типа в Фессалии. В Иолке был построен Aрго и начался поход аргонавтов. Причиной этого похода был спор за царскую власть в городе междуЯсоном, сыном Эсона, и его дядей Пелием.

Ясон не смог отказать Пелию и отправил глашатаев во все царские дворы Греции в поисках добровольцев, готовых отправиться с ним. Он также уговорил феспийца Аргоса построить пентаконтор, пятидесятивесельный корабль, который и стали сооружать в гавани Пагасы из выдержанного дерева, срубленного на священной горе Пелион. Связь имён Пелий и Пелион уже сама по себе говорит о близости Пелия, царя Иолка, к всемогущим Олимпийцам.

Короче, поход аргонавтов был делом всенародным – его готовили и в нём участвовали представители всех элит тогдашнего общества, политики, жрецы, ремесленники, бизнесмены, культуртрегеры, военные и гражданские лица⁴.

Ной и его семья полтора десятка лет строят фантастический Ковчег без руля и без ветрил под насмешки соседей. Потом Ной собирает в Ковчег «каждой твари по паре», что тоже осуществлялось не зараз. Он кормит их, заготавливает пропитание на всех каждому по роду его, причём на неопределённо долгий срок. С точки зрения современных Ною обывателей в поведении Ноя не видно было вообще никакого смысла, кудатамдо прагматизма.

Всё это символы. Их смысл лежит лишь отчасти в прошлом, в их происхождении и в том, какую роль они играли в жизни прошедших поколений. Главная часть смысла символов – это то, что делаем мы с ними в нашей жизни и как они влияют на нашу жизнь.

«Золотое Руно» Андрея Белого – характерный пример поэзии русского символизма. Выросший из европейского модернизма символизм обозначил новую эпоху в развитии цивилизации, прежде всего, в понимании и во взаимоотношении человека и общества с самими собой. Генетически он связан с успехами методов естественных наук и философской мысли XIX века, в особенности, с концепциями рационального идеализма и с развитием математики.

Декарт, Бэкон, Кант и Шеллинг, Максвелл, Гильберт и Рассел, Гердер и Гёльдерлин, Мах и Шопенгауер, Лаплас, Буль, Коши, Кантор, Дедекинд и многие другие радикально повлияли на наши представления об устройстве духовного мира. Одно из следующих эссе я надеюсь посвятить теме влияния естественных наук и философских идей Нового Времени на культуру и, в особенности, на литературу и на формирование литературных течений. Но темаэтаогромна, и здесь для неё нет разумного места.

Семь лет (1914 – 1921) писал Джеймс Джойс роман «Улисс», который практически безоговорочно признается вершиной литературы модернизма. Несмотря на свою сюжетную простоту, роман вмещает в себя огромное количество исторических, философских, литературных и культурных аспектов. Дублин предстает в романе символом всего мира, Блум – символом мужчины как такового, его жена воплощает в себе образ всех женщин, один летний день – символ всех времен на земле. Подобным образом в главе «Быки солнца» находят отражение литературные стили и жанры различных эпох, стилевые особенности писателей, которых Джойс пародирует или которым подражает.

Явление символизма в России с Анненским, Брюсовым, Белым, Соллогубом, Волошиным, Бальмонтом, Гумилёвым, Блоком, Мережковским, Гиппиус, Вяч. Ивановым, Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком, Мандельштамом, Нарбутом и другими представляет собой, конечно же, вариант европейского модернизма. Символизм становится первым значительным модернистским направлением в России. Одновременно с зарождением символизма в России начинается Серебряный век русской литературы.

Основоположники символизма попытались дать этому течению, пусть не точное в математическом смысле, но всё же определение. Во вступлении «Вместо предисловия» к своей Симфонии (2-я, драматическая) Андрей Белый определяет критерии принадлежности произведения к явлению символизма. Перескажу его конструкцию своими словами.

Понятие символизма по Белому весьма практично. Возьми любое произведение или его отрывок и проверь наличие в нём трёх выше перечисленных признаков. Если все три присутствуют, то объект относится к символизму. А нет, так нет.

Тем не менее, у меня обнаруживаются сложности с этим определением. По конструкции оно ясно и прозрачно. Но при пользовании им возникает огорчительный произвол в понимании того, что музыкально, а что нет. И что же делать мне, бедному, при полном отсутствии у меня чувства юмора, о сатире уж и не говорю. Но самые большиетрудности я испытываю в отношении идейно-символического признака.

1. Признак музыкальности. «… выражение ряда настроений, связанных друг с другом основным настроением (настроенностью, ладом); отсюда вытекает необходимость разделения её на части, частей – на отрывки и отрывков – на стихи (музыкальные фразы); неоднократное повторение некоторых музыкальных фраз подчёркивает это разделение».

2. Ироническо-сатирический признак.«Является [так в оригинале, Б. Ш.] вопрос, мотивировано ли сатирическое отношение к людям и событиям, существование которых для весьма многих сомнительно. Вместо ответа я могу посоветовать внимательнее приглядеться к окружающей действительности».

3. Идейно-символический признак.«Наконец, за музыкальным и сатирическим смыслом для внимательного читателя, может быть, станет ясен и идейный смысл, который, являясь преобладающим, не уничтожает ни музыкального, ни сатирического смысла».

И это всё?! Этой комбинации из трёх пальцев, из трёх указующих в туманное нечто перстов должно быть достаточно, чтобы отличить, что относится к символизму, а что нет?! Но тут между строк просовывает свою бородатую голову Лёва Рубинштейн и говорит:«Белый почти на целый век опередил своё время. Он был первым концептуалистом. Концепция произведения важнее его физического выражения, цель искусства – в передаче идеи. Концептуальные объекты могут существовать в виде чего хочешь. Объектом искусства может стать любой предмет, явление, процесс, поскольку

концептуальное искусство представляет собой чистый художественный жест. Объектом искусства может быть и символ. Тогда такое искусство и есть символизм. Что тут может быть непонятно? Перевернитестраницу».

Лёва, ты откуда тут взялся? Как ты вообще жив-здоров? Кстати, поздравляю с премией Андрея Белого. Искренне рад и поздравляю!– Иди к чёрту!– Лёва, послушай!.. Он перевернул за собой страницуи исчез.– Лёва, кудаты?!

Наше тело отсчёта «Золотое руно», «характерный пример поэзии русского символизма», согласно определению Белого вовсе не относится к явлению символизма, т.к. ироническо-сатирический признак у него, по моему мнению, никак не выражен. Здоровая толика юмора и самоиронии не позволила бы Белому проглядеть, как логика бандитизма из античных времён проникает в его романтическо-патетические идеалы. А когда дело дойдёт до осуществления, то именно эта логика определит, в конце концов, устройство и государства, и общества, построенных на массовой истерии и на безграничном прагматизме.

Так почему же Европа всё ещё не погрязла в мафиозности, почему она не только не похоронена и не разрушена, а вполне сносно шевелится, соблазняя всё больше и больше соседей влиться в её зажигательную, коллективную хоту? Дело в том, что обросшие мыслями титаны разрушения из века в век наталкиваются на непреодолимое препятствие, на иронию⁵ здорового читательского восприятия.

Книги умнее своих авторов потому, что они воздействуют на мир через читателя, иронически отдалённого от авторского намерения, от чисто художественного жеста, от некритичной передачи идеи. Читатель, даже если он писатель, всё равно – ремесленник и реалист, а не Манилов на мосту через пруд. То, что читатель читает – это для него материал, общекультурная жвачка, которую мы передаём из уст в уста, и из которой строим наш муравейник. Именно ирония, т.е. дистанция, даёт читателю возможность не брать в рот, что попало, а выбирать и, в конце концов, отвечать за то, какой муравейник мы построим, и как в нём будет житься.

Вот мы, наконец-то, и дочитались, добрались до того признака, который радикально отличает «Ноев Ковчег» Юрия Перфильева от «Золотого руна» Андрея Белого. Этот признак – ирония.

Тонкая, улыбчатая, местами горькая, иногда колючая ирония – это сквозной, конститутивный элемент перфильевского «Ноева Ковчега». Она организуется и валким ритмом, и синтаксическими сдвигами, и выбором лексики, которая подчёркивает разрывы стиля и фокусирует вершину недоверия к первому, поверхностному смыслу в

– оборот или выражение, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу очевидному. Ирония создаёт ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется. По определению Аристотеля, ирония есть «высказывание, содержащее насмешку над тем, кто так действительно думает». Ирония создаёт дистанцию между тем, кто говорит, и тем, что говорится. Ср. http://ru.wikipedia.org/wiki/Ирония.

особенности на предпоследней, кульминационной строке. Притчей во языцех станет тот читатель, который всерьёз поверит, что описываемые Перфильевым цели состоят в том, чтобы жить и далее в угоду. В угоду кому или чему?– такой вопрос излишен до смешного. Ну, конечно же, как и изначально, в угоду царю Пелею, родному дяде Ясона.

Перфильевский текст ставит под сомнение сам себя, заставляет читателя, меня, самого слышать и думать, и принимать решение о том, что я понимаю и как я к этому отношусь. Текст Белого – вопреки его собственному манифесту – гипнотизирует читателя исключительной музыкальностью, оккультной суггестивностью формы и возвышенностью авторского намерения.

Текст Белого говорит без тени юмора,– сволочь ты, читатель, если не бросишь всё и не поспешишь немедленно на наш Aрго плыть «За солнцем, за солнцем … в эфир голубой». Успех предприятия исторически обеспечен! А текст Перфильева говорит, осторожно, читатель, не верь гипнотическим выкрикам, ни старым, ни новым. И – самое главное – не лги самому себе в карман! И не обольщайся красотой, не всё то золото, что блестит, дажеесли оно «Золотое руно».

Тем не менее, между Арго и Ноевым Ковчегом больше общего, чем кажется на первый взгляд. Не потому, что оба деревянные. Арго и Ковчег оба строятся намеренно и оба совершают плавание. Оба они плод коллективной фантазии обобщённо отражающей действительность человека в его взаимоотношениях с самим собой и с миром в целом. Оба являются поведенческими программами, проецируемыми в далёкое прошлое и одновременно символами идеального бытия человека в будущем. Короче, Арго и Ноев Ковчег – два мифа, конкурирующих между собой в отношении того, что человеку можно и чего нельзя. Неважно, верим ли мы в подлинность событий, которые эти мифы описывают. Важно, что из них мы поднимаем на знамени нашего бытия как Человека вообще.

Арго строится как самое современное и самое быстроходное по тем временам пятидесятивёсельное парусно-гребное судно. Ковчег же строится как вообще неуправляемое судно-кастрюля.

Арго управляется активной волей аргонавтов. Движение Ковчега осуществляется воздействием сил природы, которые, в свою очередь, полностью подчиняются воле Всевышнего и только ей.

Всё путешествие аргонавтов состоится по воле богов, а не людей. Путешествие в Ковчеге состоится по воле людей. Боги навязали свою волю Ясонусо товарищи, и те не могли отказаться. Господь открылся Ною в своих планах [откровение] в заслугу за его праведность и пожелал, а не повелел емуспасение. Ной же мог отказаться. Однако, его праведность включала в себя отношение к пожеланию Всевышнего как к приказу. Со стороны Бога было ожидание, что Ной именно так и поступит, но не было уверенности, посколькуГосподь высоко ценил добровольность Ноя.

Таким образом, у Ноя была свобода воли принимать решения о самом себе и о своей семье. Именно эта свобода воли Ноя послужила фундаментальной предпосылкой для

возможности заключения договора между Богом и Ноем, между двумя носителями свободы воли, несмотря на всё сущностное различие между ними. Цель Ноя и его семьи – спасение жизни – экзистенциальна и позитивна, а, следовательно, этична. Цель Бога – исправление ошибок и спасение духовного мира в целом. Достижение этих целей привело к изменению Человечества, присоединившегося к договору Ноя с Богом и к установлению универсальной морали.

Мы достаточно занимались «Золотым руном» как телом отсчёта для сравнения, и само сравнение тоже не осталось «за бортом». Так давайте же на всех пятидесяти вёслах поспешим внимательнопрочесть собственно текст перфильевского стихотворения.

«Под капель сердечных капель,/на мороку и ночлег,/озирая шаткий стапель /и сомнительный ковчег». Вы вслушайтесь только, какая звукопись, какое фантастически точное звукописание весны, взрывающихся почек, попадания благодатной дождевой капли по звучащему от напора внутренних сил бутону, по только что вылезшему пахучему листку. Каков контраст между угрожающе беспокойными значениями слов и несущими их гласными! С одной стороны,«промедление», «ослушание», «ждёт», «сердечные капли», т.е. предынфарктное состояние,«морока», т.е. обман,«озирая», не осматривая, а именно озирая с панически открытым ртом,«шаткий стапель», т.е. упасть и сломать шею совсем несложно. А с другой, лирический вокализ гласных этой же строфы.

По консонантной напряженности смыслов «Ноев Ковчег» Перфильева – это скорее несущийся на своём корабле на крейсерской скорости Aргос, а по безмятежной элегичности мелодии гласных – спокойный, уверенный в себе и в своём Боге Ной, который знает, что, в конце концов, всё будет хорошо, и все спасутся, кто с ним.

Перфильев пишет «Предписание подробно,/как смирительный пример». Неожиданность метафоры – пример, парадигма, в роли смирительной рубашки – и выразительно-суггестивный консонантный ряд «см – р – т – льн – й пр – … р» провоцируют в ауре строки ожидаемое и по жизни вполне актуальное «как смертельный приговор».

Но перфильевский текст мудрее. Предписание не намеревается убивать нас ни за что, ни про что. Оно нас опять перевоспитывает, делает из нас – в который уже раз – нового человека, а нашему гражданскому обществу опять навязывает рабовладельческий строй.

Именно консонантный ряд формирует помимо музыкально-шумовой окраски значение текста и смыслоразличение слов и морфем. Ряд гласных несёт двойную нагрузку: создаёт опорное фонетическое пространство, т.е. вокализует речь, и катализует своей мелодикой развитие консонантной, т.е. смыслонесущей, коммуникативной линии композиции. Другими словами, ряд гласных „держит речь на звуке“ и с помощью интонации управляет фразеологическим смыслом.

«Промедление подобно /ослушанию вождя./И семья пока утробно /ждёт Вселенского дождя»– Посмотримте, какая гармония ассонансов, какое развитие мелодического образа:„о – е – е – и – ео – о – о / о – у – а – и – юо – я / ие – я о – ау – о – о / йо е – е – о – оо – я“ в этих строчках! А какое развитие получает штаб «пр» во второй строфе: про – пре – про – пла, осуществляя превращение вертикального «р» в горизонтально-текучее «л», т.е. преображая нисходящее от Всевышнего откровение,

Давайте поищем глаголы в этом стихотворении. Ведь на глаголах и строится структура действия, суггестивная программатика, связывающая чтение и реализацию стихотворения. А реализация стихотворения – это то, как изменился читатель после того, как принял стихотворение в свою суть.

В первой строфе всего один глагол в индикативной форме:«ждёт». Кто ждёт? Дело не в тексте, согласно которому семья ждёт дождя, а в том, кто идентифицирует себя как субъект по отношениюк глаголу.

Здесь тот, кто ждёт – это я, читатель. И автор тоже, если я его правильно понимаю. Да иначе быть и не может! Ведь автор и был первый читатель стихотворения. До того, как стихотворение было написано, автор был один человек, а именно, человек, который такого стихотворения написать не мог. А то он бы это уже давно сделал. А после написания стихотворения автор стал уже другим человеком, который этого стихотворения не мог не написать. Значит стихотворение, акт его создания, изменил автора.

Если я прочёл это стихотворение и взял его в мою жизнь, то стихотворение изменило и меня, читателя. Вот об этом я и пишу, как я пережил и воспринял это изменение – из самого текста, из того, что я мог открыть в себе в связи с этим текстом, из того, что я пережил и с чем всё это сравнил. Вот сравниваю «Ноев Ковчег» Юрия Перфильева с «Золотым руном» Андрея Белого. И мне интересно.

«Провидение съедобно»– сдобно-сдобно-сдобно-сдобно, отзвучивает эхо послевкусия из одного уха в другое, туда-сюда, как метроном на аллегро, выведенный неожиданным поворотом мысли из положения равновесия. Мало кто доходил до столь смелой и изумительно ёмкой метафоры.

«Жить и далее в угоду» Угоду кому и чему? Иронически высказанное разочарование в любой, привнесённой извне необходимости, равно как и несомненный социальнополитический вопрос, кто же мы такие: общество рабов с постоянным конкурсом насилия и приспособленчества, что ли? И не лучше ли всех выживает тот, кто преуспевает в искусстве самообольщения? А ещё слово «далее» напоминает здесь изречение бессмертного Черномырдина, вынесенное в эпиграф:«Никогда такого не было, и вдруг – опять!»

«Видеть радужные сны». Трагедия плавания из первого библейского Завета в беззаветную современность именно в том, что оно тоже может оказаться путешествием в ловушкусамообмана.

Ну что, мы достаточно «ждали»?! Давайте продвинемся к глаголам второй строфы и прочтём, наконец, чего ждали. Во второй строфе есть два глагола – «жить» и «видеть». Вот так я и читаю про себя, Бориса, а также про тебя, Юрия, про него, Андрея, про

Вижу, как оба новатора – Белый и Перфильев – разворачивают свои поэтические корабли, Арго и Ноев Ковчег, и плывут, и взлетают не только в радужные сны, в голубой эфир. Они взлетают к самим себе, они ищут себя, они отвечают за то, кто они и как. Они – это мы, человечество. Человечество зрелой западной цивилизации. Мы сворачиваем с маршрута грабежа и беззакония к достоинству и культуре, то есть к свободе и свету. Мы сворачиваем с пути предопределённости из любого извне, из любого свыше к тому, чтобы жить не «в угоду», а ради. Это «ради» и есть то, во что превратилось при моём способе чтения перфильевское «радужные».

Дожить же до того, чтобы понять, ради чего – этого мне не найти ни у Перфильева, ни у Белого. До этого придётся добираться самому. Поэтому стихотворение кончается на снах. Остальное же – проснуться и делать.