СТРОЧКА ИЗ ПЕСНИ

Предисловие к книге Дмитрия Драгилёва «Все приметы любви», Наука, Москва 2008.

Впровинции на чай яви прекрасный облик. Амур ошибся, он – Заздравный Конь.

Ах, лунный манускрипт – ландшафт зачах – меня поэзией не тронь!

По всем приметам время на весах.

Пегас в провинции, и ах!– он не погас, он – комик.

Подражание Драгилёву

Название книги «Всеприметы любви» звучит, как строчка из песни. Но песни такой я пока ещё, кажется, не слышал. И в смелости авторукниги не откажешь, и в зрелости, чтобы отличить важное от банального, и сделать этоне выспренне, а просто. Тема любви никогда не уйдёт из поэзии и никогда не станет банальной. Банальной может стать толькобезответственность в отношении к любви, когда потребительство подменяет собой служение.

О Дмитрии Драгилёве написано не очень много, но болеетрёхсот публикаций онём, тем неменее, наберётся. Многие объявляют его «эстетическим формалистом», иные видят в его поэзии «развитие метареалистических традиций».

Честно говоря, я просто не понимаю, что такое эстетический формализм. А под метареализмом, насколько я знаю, понимается по определению Михаила Эпштейна (http://www.topos.ru/article/2553) «художественно-интеллектуальное течение 1970-х– 1990-х гг. в России, представленное поэзией и эссеистикой Виктора Кривулина, Ольги Седаковой, Алексея Парщикова, Ивана Жданова, Александра Еременко, Елены Шварц, Аркадия Драгомощенко, Ильи Кутика, Владимира Аристова и некоторых других».

Метареалисты противопоставляют своё творчество и свою эстетикусмыслосозидания и смыслопереживания малосодержательности и переносусоциально-рыночных отношений в поэзию, характерных для концептуалистско-постмодернистского искусства 20 в., которое все большепревращается в так называемую «арт­деятельность» и функционирует как производство, конструирующее арт-объекты – некие как бы музыкальные, информационные, художественные и литературные «продукты».

1/3

Поэзия Драгилёва несомненно ближек служению, нежели кпроизводству. Однако противопоставления концептуализму мне недостаточно, чтобы положительно охарактеризовать поэзию Драгилёва, как принадлежащую какому-либо течению. Если уж сравнивать, то – при всей несравнимости хороших поэтов – поэтика Драгилева напоминает мне по силе и по направленности Сергея Арутюнова.

Поэзия обоих опирается на раскрытие внутренней силы слова и не чурается сленга. Оба экспериментируют со смыслом и с синтаксисом. И Драгилёв, и Арутюнов несут в себе редкое в наше время безусловно положительное начало, оба соотносят себя с поэтической мировой осью.

Поэтическая мировая ось определяет верх и низ в нашем ментальном мире. Эти верх и низ не имеют никакогоотношенияни к географии, ни к геометрии, они соотносятся с понятиями возвышенного и низменного.

Время от времени в сложный мир приходят упрощающие идеи. Например, идея о том, что одна раса может быть ценнее, чем другая. Или о том, что одна нация может быть лучше другой. Или о том, что классовая принадлежность определяет добродетели и мораль. Или о том, что все несчастья и несправедливости происходятот ума и образования. Или о том, что истина единственна, а поверивший в неё сразуи во всём прав. Все войны и все рабства, все насилия и все концентрационные лагеря – от лагерей для буров и до лагерей Пол Пота, от лагерей нацистских и до коммунистических, как прошлые, так и будущие – опираются и будут опираться на упрощающие идеи.

Одна из таких упрощающих идей лежит в основе философии стёба. Стёб – это идея о том, что возвышенное как таковое суть причина злоупотреблений (властью, положением, имуществом) и, в конечном счёте, зла вообще. Идея стёба легко находит своё выражение в культуроносительстве протеста, в разрушительстве, в отказе от идеалов; не в юморе или сатире, а в безграничном снижении и уничтожении всего святого. Заражённые идеей стёба тожеявно или неявно соотносятся с поэтической мировой осью. Но живут они и организуют свой мир не снизувверх, а сверхувниз.

Попробуем провести границумеждуявлениями стёба и сатирического протеста. Вот двашироко известных произведения:

При всей кажущейся близости, второе четверостишие – это явление протестаи одновременно сатиры на патриотический героизм советского типа. А первое – истинно стёбное, программное, не оставляющее места ни сочувствию, ни уважению. Если во втором четверостишии я ещё могупочувствовать себя этим дедушкой с чекой, то в первом нет места ни Драгилёву, ни Арутюнову, ни мне. Стёб – ничем не ограниченное и безответственное, хотя часто и талантливое, потребительство эмоций и обстоятельств, не способное на любовь и не имеющее к ней никакогоотношения.

2/3

Оба они – Арутюнови Драгилёв – черпают из всех слоёв современного русского языка. Оба создают новый потенциал возвышенногои оба делают мировую поэтическую ось снова главной опорой Человека. Только с этой осью, со стремлением вверх, а не вниз возвысится Россия и достигнет достоинства и благоденствия. Да простит мне читатель не принятый ныне пафос этих строк. Это стёбный тленне позволяетнам сегодня так говорить. Это стёбная гниль отучает нас от мысли о достоинстве и благоденствии.

Оба, и Арутюнов, и Драгилёв строят свою поэтикуна основе музыки, на природе Слова звучащего. Но если Арутюнов опирается в основном на классическую просодию, то Драгилёв явно тяготеет к джазу.

Частое отсутствиезнаков препинания толькоподчёркивает музыкальную организацию поэтического текста. Вотличие от многих современников, Драгилёв не стремится к редукции ни текста, ни смысла. Ровно наоборот, он разворачивает свою звуковую палитруна всю гаммумузыкальных жанров от лёгкого скерцо, как, например, в стихотворении «Тисмень…» и до симфонической сюиты, как в поэме «Реминисценции».

Музыкальность произведений Драгилева имеет действительно джазовый характер, и звук его стиха окрашен истинно фендеровскимтембром. Его поэзия состоится в первую очередь в пространстве звука и интонации. Буквы – это ноты. Тот, кто будет читать Драгилёва только глазами, воспримет разве что половинуживой прелести его произведений. Бормочите, господа, свиристите, выпевайте, насвистывайте стихи Драгилёва, хоть полным звуком, хоть мурлычте себе под нос, но обязательно вслух!

Ассонансная настроенность, ритмическое разнообразие, богатство рифм создают ощущение свежести и приятногопослевкусия. «…А ещё бесконечно важен звук»– пишет о своей поэтикеДмитрий Драгилёв –«будь это едва заметный щелчок или пряный многослойный аккорд большого джазового оркестра. Эти аккордыне случайны, ибо только благодаря ним мелодия отбрасывает тень, прорастает в глубины, находит свои корнии отражения».

«Всеприметы любви»– строчка из песни, а песня эта – жизнь поэта, народа и жизнь языка. Так пусть нам всем поётся, и пусть нам всем живётся приметами любви. А песня, как польётся, так в сердце отзовётся – ты только позови.

До новых книг, господа!

Берлин, 2008